— Папа пьяный спит. Бабушка уже уехала. А я тебя жду. Слышу, кто-то у двери шебуршится, подумала, ты. Тише, папа сильно злой. И сильно пьяный. Леночка спит, — и Наталья забралась под одеяло.

Тамара молча кивнула, тихонько разулась и прошмыгнула в детскую комнату.

Ночь провела рядом с Еленой. На маленькой детской кроватке было тесно. Пьяный Илья храпел и что-то говорил во сне, но выходить в другую комнату Тамара не решилась, так и продремала до утра.

Обычно по утрам Илья уходил раньше. Тамара же, дожидаясь свекровь, собирала Наталью в школу, Елену в садик. Леночка росла слабеньким ребёнком. Болела часто и от того много времени проводила дома с бабушкой.

Раннее утро разогнало ночную мглу. Устав лежать, скрючившись на детской кроватке, Тамара вышла на кухню. включила чайник, присела у стола. В утренней тишине звонко скрипнули пружины панцирной сетки, послышались шлепки босых ног, потом, видимо натолкнувшись на дверной косяк, чертыхнулся Илья. Тамара вся сжалась. Внутри кипела обида, злость и страх.

— Что сука, явилась? — он подошел к крану и, наклонившись, долго пил струящуюся воду. С трудом распрямившись, рывком сбросил со стола посуду.

— Убью-ю-ю-ю суку, — голос был хриплым. Маленькая кухня заполнилась водочным перегаром. Он повернулся к ней лицом, под ногами хрустнул осколок разбитой посуды.

— У, стерва, — перед глазами Тамары что-то мелькнуло, в тот же момент она почувствовала, как затылок ударился о стену. В глазах потемнело. Она пыталась вскочить, но сильный толчок бросил её на место.

— Папа, папочка, не надо, не надо!!! — босая, с растрепавшимися косичками, Наташа стояла в дверях кухни.

— Спи иди. Мы… мы… м…марш, — ещё не протрезвев, Илья с трудом ворочал языком.

— Не надо! Леночка боится! Мама всю ночь рядом со мной спала. Папа, папочка!

— У… — Илья хотел что-то ещё сказать, но посмотрел на пол и увидел растекавшуюся из-под ноги красную лужу.

— Тьфу! — плюнув, и оставляя по полу кровавые следы, пошёл в комнату.

Схватив пальто, Тамара выскочила на лестницу. Голова кружилась и гудела, но оставаться дома было страшно. Холодный ветер, завывая где-то на чердаке, долетал до самого низа и хлопал разбитой входной дверью. Щёлкнул дверной замок. Уйти? Уехать? Дома остались дети. Она на цыпочках подкралась к двери, в квартире было тихо. Не доносилось ни звука. Завернувшись в пальто, Тамара присела на корточки у двери, чутко прислушиваясь к происходящему за ней. Там, по-прежнему, было тихо. Оставалось ждать пока приедет Устинья. Вдруг на этаж выше хлопнула дверь. Тамара поднялась и сделала вид, будто замыкает дверь. По лестнице заухали тяжелые неровные шаги.

— Здорово, соседка, — но ответить она не успела, подъездное эхо повторило раздирающий кашель. Повернувшись, Тамара увидела жившего над ними мужчину. Опухшее лицо, мятая одежда и все тот же отвратительный запах перегара.

— У-у-у-у… — Тамара закрыла лицо руками. Ей хотелось бежать, бежать без оглядки. Туда, где трезвые мужчины не воняют перегаром, пальцы пробежали по распухшему уже глазу, и не бьют женщин.

— У-у-у-у… — Уже не обращая внимания на продолжавшего спускаться и кашлять соседа, она закрыла лицо руками. Была бы волком, завыла бы на луну. Но она женщина, и за этой облезлой фанерной дверью оставались с пьяным отцом её дети.

— Чевой-то ты, девка? — Устинья кое-как поднялась по лестнице, и уж было решила отдышаться, как увидела свернувшуюся в комок под дверями невестку.

Тамара отняла руки от лица и поднялась.

— Матерь Божья! Никак ополоумел! Ну-ка, отойди-ка в сторонку, а то кабы с дуру-то ещё не добавил, — Устинья поняла всё без слов.

Тамара шагнула в сторону. Обиды на Илью не было. Была злость на себя. Чего ждала? Надо о себе и детях думать. А она…

В этот момент на стук Устиньи Илья открыл дверь. Он уже немного пришел в себя.

— Хватит, мать, на неё работать. Пусть сама дом и хозяйство ведет. Чтоб знала почем фунт лиха.

— Ой, малый, хучь и сын ты мне, а скажу тебе, что счас в тебе не ты, а водка говорит. Давай-ка проспись, а там как решите, так и будет. Никто за вас вашу жисть не проживет, — говоря все это, Устинья потихоньку оттеснила Илью в комнату. Тамара быстро оделась, плеснула в лицо холодной водой.

— Наташа, я у подъезда буду ждать. Собирай Алёнку, — и вышла из дома. Утро только начиналось и жильцы спешили на работу, поэтому Тома, в ожидании дочерей, то так, то эдак поворачивалась, чтобы не было видно её распухшее от слёз и удара лицо. Куда деться самой, и как быть дальше она ещё не знала.

Хлопнула подъездная дверь.

— Мам, мама!!!

— Я тут.

— Мам, бабушка велела передать, что Леночку из садика заберёт. И днем у нас будет. Папа на работу собирается. Мам, пойдем, а то он сейчас выйдет.

— Пошли, — Тамара приподняла воротник, будто прикрываясь от холода, и направилась к садику. Подождала, пока Наташа завела Леночку в садик, проводила её в школу. Что теперь? Идти на работу в таком виде невозможно. Не идти тоже невозможно. И вообще идти некуда. Было жалко себя, своих детей и почему-то Илью.

Ну, ведь о чем-то она думала, когда в первый раз, как бы невзначай, очень близко наклонилась возле Николая Фёдоровича. О чём думала? Думала ничего не получиться. А что должно было получиться? И сама не знала. Вот, получилось. Как-то так будто само собой. Надо позвонить. Позвонить на работу и сказать, что болеет. От этой мысли стало легче. Ну вот, хоть один вопрос решила.

Возле телефонной будки никого не было. Гудок, второй…

— Ало? — Несмотря на ранний час, Николай уже был на работе.

— Это… это я… — голос предательски задрожал. Нет, ничего просить и плакать она не будет. Что она, побирушка? Слезы и сопли капали на воротник, она шмыгнула носом.

— Тома? Тамара! Ты где?! Ты меня слышишь?

— Слышу. Коль, Николай Федорович, я заболела, — сопли опять предательски текли вместе со слезами, приходилось шмыгать носом, платка с собой не было. — Можно я сегодня на работу не выйду? — провела рукой по глазам. — И завтра…

— Ты где? Слышь? Где? Я сейчас машину пришлю.

— Ой, нет. Нет! — терпеть больше не было сил. Она заплакала, горько, навзрыд.

— Где тебя искать? Томочка, где?

— У "Баджея" в телефонной будке. Только машину не надо.

— Я сам, слышишь, сам подъеду. Только никуда не уходи. Слышишь? Не уходи, — в трубке раздались гудки. Она огляделась вокруг. Желающих звонить не было. Лучше тут постоять. Надо как-то привести себя в порядок. Заплывшие от слез глаза. Верней глаз, второй на ощупь — и не выскажешь. Нос натерла. Косматая. Ну, кому такая нужна? Хоть бы маленькое зеркальце и платочек. Она руками пригладила волосы. Постаралась перестать плакать. Глубоко вздохнула. Ну, ведь она и не собиралась ничего для себя выпрашивать. Пусть будет так, чего она на самом деле достойна.

У обочины дороги остановилась черная служебная "Волга". Тамара сжалась. Сейчас выйдет водитель — срам. Но из машины торопливо даже выскочил, а не вышел Николай Фёдорович. Без пальто, в одном костюме. Он оглянулся вокруг. Пошел в одну сторону, в другую… " Уедет", — почему-то испугалась Тамара.

— Я тут, — она приоткрыла дверцу телефонной будки.

Усадив её на заднее сиденье, он достал платок, попытался вытереть ей нос…

— Поедем. Сейчас отвезу тебя в служебную гостиницу. Ну, куда мы командировочное начальство селим. А как освобожусь, подъеду. Ладно?

Она кивнула. На душе сразу стало легче. В машине тепло. Холодный ветер не лезет за воротник. Ладно. Всё перемелется — мука будет.

Николай Федорович пересел на водительское сиденье. Машина рыкнула и тронулась.

Гостиница представляла собой небольшое строение, сразу за входом в которое находился коридор с несколькими дверями, красной ковровой дорожкой на полу, и ухоженной полной женщиной, встретившей их на пороге.

— Нина Ивановна, вот, у человека сложные жизненные обстоятельства. Моя личная огромная просьба к вам — накормите, обогрейте. Я чуть позже подъеду, — он слегка отвел женщину в сторону и то ли дал ей денег, то ли что-то ещё сказал. Тамара не разобрала.