Почти месяц он исправно возвращался домой, стараясь гнать от себя всякие мысли о Тамаре. Но кроме жалости к жене, в душе каждый день помимо его воли, наполняя её до краев, жила Любовь. Он старался лечь первым, закрывал глаза, и на губах ощущал прикосновение Тамариных губ, казалось, чувствует запах её волос. Он даже потихоньку разговаривал с ней, когда принимал вечером ванну и специально оставлял приоткрытым кран. Потом совесть подбросила уважительный предлог: Тамара ушла от мужа и теперь одна с детьми. Каково ей-то? И это всё из-за него. Он старше, умнее, и потому должен был предвидеть и предусмотреть. А значит, виноват в том, что с ней случилось. Надо бы помочь.

К этому времени приказом из главка Тамару перевели на другое место работы, в связи с производственной необходимостью, предложив оклад побольше и должность, хоть и не большую, но с повышением.

В один из теплых, ласковых вечеров, нагрузив сумки дефицитными продуктами, он молча кивнул шоферу. Ехал и волновался, что вот постучит, звонка там не было, а Тамары нет. Когда подъехали, вышел из машины, шагнул к подъезду, покрутил головой, вот неряха, вернулся к машине, водитель уже доставал из багажника продукты.

— Вы идите, я занесу.

Он кивнул.

— Погоди немного, если сразу не выйду. Может, съехала.

— Нет, вон детская мордочка в окошке. Видите?

Спать ему пришлось на полу. Утром отвез Леночку в садик, Тамару на новую работу и кое-как сам успел к началу планерки. В этот день у него всё получалось, все само собой клеилось. В конце дня позвонила Тома и сказала, что хлеба и молока купила, а вот картошку не дотащит. Он сказал: "Угу". И ворчливо добавил: "В следующий раз на бумажке пиши с вечера, чтоб я знал что покупать".

На следующий день, выходя из служебного автобуса, Тамара прикидывала, что сначала — в магазин за продуктами, а потом в садик за Леночкой, или наоборот. Вдруг в магазине очередь. Да и скорее всего. У забора детского сада стояла и явно кого-то ждала хорошо одетая, уже не молодая женщина. Тамара как-то сразу, ещё издали обратила на неё внимание и с каким-то смешанным чувством страха и неловкости, подходила к калитке.

— Это вы Родкина Тамара Васильевна?

— Да. Что вы хотели?

— Я от вас ничего не хочу. А вот что вы от моего мужа хотите? — голос от звучащего в нём нервного напряжения звенел и прерывался.

— Вы кто?

— Что, не знает кот, чьё мясо съел?!

— Пропустите. Нам не о чем разговаривать.

— Ну да, постелилась под моего мужа, а со мной уж и разговаривать не о чем. Что молчишь? Бесстыжими глазами водишь! Оставь мужика в покое. Добром прошу.

— Не любит он Вас.

— Двадцать лет любил, пока тебя не встретил, а теперь на тебе. Не отдам его тебе, слышишь, не надейся. Сыну напишу в армию, чем его отец тут, пока он служит, занимается. Тьфу! — и она плюнула в Томину строну.

— Ты пожила, теперь дай мне пожить. Я тоже за свою любовь буду бороться. Поняла? И больше меня не встречай, и на пути мне не попадайся. Ты в одном права, я молодая и сильная. Попадешься, все твои космы выдеру! — внутри все тряслось от пережитого волнения. Отстранив женщину, Тома прошла в садик.

Дальше всё закрутилось как в кино. Партийные собрания, разбирательства… И в самый напряженный момент — письмо от сына. Николай перечитывал и перечитывал строчки: "…если отец уйдет от нас, то я не знаю, что с собой сделаю. Автомат всегда со мной. Прости меня, мама. Не плачь. Не твоя в этом будет вина…" Картины одна страшнее другой рисовались перед его глазами. В заплаканных глазах жены уже не было мольбы, была горечь обиды и, наверное, злость.

Ответ писали вместе, сидя за школьным столом сына, в его комнате. Он на его стуле, жена принесла стул с кухни. Писали по очереди, стараясь не прикасаться друг к другу. Что, мол, поссорились два старых дурака. Прости сынок. Вот, видишь, рядом сидим и по очереди тебе письмо пишем. Что бы чего плохого не подумал. Запечатав письмо, он забрал конверт, кивнул жене: "Ну, я пошел. Звони. Держи в курсе. Да головой думай, что солдату в армию писать".

— Придет, всё равно узнает.

— Он дома будет. Да и я с тобой расхожусь, а не со своим сыном. Его бросать не собираюсь. Да и ты не держи зла. Тоже ещё не старая. Наладишь свою жизнь. Ну и я чем могу — помогу.

— Ничего мне от тебя не надо. Только ты сам. Уйдешь — обратной дороги больше не будет. Ну, а сын пусть всё узнает, когда вернётся.

— Прощай, — он оглядел прихожку. Боль в душе собралась в такой комок, что перехватило дыхание. Он резко открыл дверь и торопливо зашагал по лестнице.

На работе тоже было не сладко. Из партии, правда, не выгнали, только выговор объявили. Зато в должности понизили, не то слово понизили. Перевели в захудалый филиал управления в маленьком и грязном городишке. Чтобы другим неповадно было. Но все эти передряги странным образом не сказывались на их отношениях с Тамарой. Забот с двумя детьми хватало. Но тепла и любви в их доме меньше не становилось. "Откуда это?" — удивлялся он. "Любовь — это дар божий. А мы только люди. Не дано нам знать откуда. Да и дар он и есть дар. Кому сочтет нужным — тому и подарит", — отвечала она.

Как-то ночью она долго возилась у него под боком, то подушку поправляла, то одеяло сползало.

— Том, ну угомонись, что ли?

— Вот как скажу, так посмотрю, как ты угомонишься.

— Ну, скажи, скажи… — уже в полудрёме предложил он.

— Беременная я, — чуть слышно прошептала ему в ухо.

Он всхрапнул. Прошла секунда, другая…

— Том, мне тут такое приснилось…

— Какое?

— М…м…м… ты что-нибудь говорила?

— Говорила. Не приснилось тебе.

— Проверься.

— Ты что!

— Ох, да боюсь я сглазить. Лет-то мне сколько?

— Ладно. Не прибедняйся.

— Все равно. Завтра к врачу. И полный список продуктов на стол. Что б никаких сумок. Поняла? — он немного полежал.

— Томка, слышишь? Том?

— Угомонись. Ну, чего возишься, — и оба тихонько смеялись сидя на кровати.

— Сын у меня есть. За тобой дочь. Вон каких красавиц родила. Давай третью.

— Нет уж. Сын нужен. У меня две дочери. Им братик нужен.

— Никто мне не нужен. И не думайте. Водиться не буду! Вот! — в дверях вырисовывался Наташкин силуэт.

— Ты чего не спишь, подслушиваешь?

— Поспишь с вами. Пошла в туалет, слышу, хихикаете, думала что смешное, а вы… И не мечтайте! — и она зашлёпала босыми ногами.

Время шло. Беременность стала очевидной. Девчонки, вначале не желавшие ни сестры, ни братика, постепенно нашли положительные моменты. Леночка, очень не любившая ходить в садик, быстро сообразила, что мама будет дома, и ей не надо будет туда ходить, и самое главное есть там, когда не хочешь и то, что не хочешь. Наталья же, будучи постарше, смирилась с неизбежным. Жизнь входила в нормальную колею. Опала на работе закончилась, и Николай Федорович с новой семьей вернулся на прежнее место. Квартира ему по должности была положена, да и семейство уже было немаленьким. Тамара родила третью дочь — Татьяну. Наталья и Леночка, вопреки опасениям матери, сестру любили и, как могли, берегли. Как-то вечером Тамара накупала Танюшку, Наталья стояла рядом и помогала матери на правах старшей. После купания, Наталья присела на край кровати.

— Мам, пока ты постелю стелишь, можно я Танюшку подержу?

Тамара хотела отказать, уж больно мал ребенок, но, глянув Наталье в глаза, протянула крошечный свёрток: "Держи". И аккуратно передала ребенка. Сама стала поправлять детскую кроватку. Возилась и краем глаза следила за Натальей. Та вначале просто с любопытством смотрела на маленькое личико, потом стала медленно покачивать ребенка, лицо девочки не то улыбалось, не то просто светилось теплом и добром. Поняв, что младшенькая спит, Тамара подошла к Наталье: "Давай, положу". Наталья подняла большие зелёно-голубые глаза: "Нет. Пусть поспит. Я ещё подержу".

Вроде всё слава богу. Дом — полная чаша. Муж, лучше не пожелаешь. В семье мир. На удивление хорошо девчонки ладили с Николаем. Тамара старалась воспитывать их в строгости, а Николай утверждал, что строгости они в жизни ещё наглядятся. И кто как не родители могут их побаловать.