«Туман опустился и окутал девушку, как молочная пелена. Нэнси казалось, что она плывет, так как не могла разглядеть своих ног. Где-то раздавались голоса, стучали подошвы по камням мостовой, цокали копытами лошади, лаяли собаки. Ориентироваться в таком тумане было очень трудно. Через некоторое время девушка уже не знала, откуда она пришла и в каком направлении центр города.

– Пойду там, где шумнее, – решила она и, выставив перед собой руки, тихонько ступая, пошла вперед. Скоро и руки растворились в тумане, и Нэнси стала себя чувствовать бестелесным существом.

– Тетя Поли рассказывала о таком, говорила, что если смотреть из дома на улицу, то чувствуешь себя как на острове, так как вокруг больше ничего не видно. Она говорила, что это оттого, что все начинают топить и готовить и туман получается от этого дыма.

– Поберегись! – раздалось справа. Сначала рядом проехала невидимая лошадь, а затем и невидимая повозка, которая глухо простучала своими металлическими ободами по камням.

Нэнси испугалась:

– Так ведь и задавить могут! Пойду-ка я ближе к домам, так хоть буду знать, в какую сторону идти.

Девушка, неоднократно спотыкаясь обо что-то или о кого-то, наконец натолкнулась на стену и пошла вдоль нее. Ее рука, ощупывавшая один кирпич за другим, несколько раз проваливалась в пустоту, где когда- то были стекла в окнах, местами заткнутые подушками. Затем, нащупав угол дома, она поняла, что пришла к перекрестку. Услышав рядом шаги, Нэнси спросила кого-то:

– Как пройти к центру?

Хриплый мужской голос ответил ей:

– Вон туда, – и она поняла, что сглупила. Раз не видно говорящего, то не будет видно и направления, куда он показывает».

Дым был разного цвета: синий, темно-серый или коричневый и имел острый запах. Используя метеорологические записи, было установлено, что за выбранные четыре года в семидесятых годах XIX века в Лондоне был 51 туманный день в году, в восьмидесятых – 58, а в девяностых – уже 75. Леди, отправлявшиеся в оперу или театр и надевавшие белые накидки, возвращались домой уже в серых. Черная окраска зонтов прижилась навсегда, потому что более всего отвечала состоянию атмосферы.

Натаниел Хауторн описал один из таких дней. «Этим утром, когда я уже должен был вставать, дневной свет еле пробивался через дым и мы зажгли свечи, хотя было уже десять часов. Этому никто не удивился, ведь в туман их жгли весь день. В одиннадцать, выходя из дома, я ничего не видел через дорогу, только зыбкие тени прохожих… К вечеру туман стал черным, как грязь, висевшая в воздухе. Вернувшись, я увидел, что он проник внутрь и все было неясно и таинственно».

А вот еще одно впечатление: «Как будто тебя поместили в разжиженный желтый гороховый пудинг, недостаточно плотный, чтобы застрять в горле, но навязчивый и неизбежный настолько, что, пробираясь через него и хватая ртом воздух, ты каждый раз захватываешь большую его порцию. В добавление к туману ты вдыхаешь испарения от газа, свечей и ламп, горящих целый день. И ведь ты еще только внутри дома. При выходе наружу, плывя неизвестно где, неизвестно куда и натыкаясь то на флягу, оставленную молочником, то на чье-то хранилище для угля, ты замечаешь, что всё видится непропорционально своему натуральному размеру. Газовый фонарь, на чей столб ты чуть не наткнулась по пути, кажется так высоко, где-то там, где летают птицы… Стоит сбиться с пути, и считай, что ты найдешь верную дорогу только часа через три. Главное при этом не упасть в сточную яму или канал».

Люди ходили с фонарями среди бела дня, но все равно теряли дорогу, многие тонули. Для женщин упасть в воду означало верную смерть. Плавать умели единицы, тяжелая одежда тянула ко дну. Теряя ориентацию, они заходили в вязкую, засасывающую жижу береговой линии и, застревая там порой по пояс, не могли выбраться, отчаянно барахтаясь в мутной воде прилива. В один из сильных туманов утонуло шестнадцать здоровых мужчин, работавших у реки.

Предвидеть туманы было невозможно. Они заставали путников где угодно, накрывая землю неожиданно и плотно. Такое состояние атмосферы чрезвычайно вредно для здоровья. Неслучайно после каждого сильного тумана в церквях учащались заупокойные службы. За неделю от респираторных заболеваний в Лондоне умирало более тысячи людей и ухудшалось состояние людей с больным сердцем и легкими. Но не только люди страдали. В 1873 году в Ислингтоне – северной часта Лондона состоялась выставка крупного рогатого скота, на которой гордые фермеры, демонстрируя своих породистых коров и телок, намеревались продать их подороже. Неожиданно на поле опустился густой туман, и сотни животных задохнулись.

Падавшие птицы были неожиданным подарком для нищих, ощипывавших их тут же около общественных костров. Одни «заблудшие овцы» становились пищей для других.

Было бы довольно странным представить себе викторианскую Англию без туманов. Сколько бы потеряли тогда произведения Конан Дойла и Стивенсона. Разве смог бы тогда последний передать атмосферу действия, происходившего в «Странной истории д-ра Джекиля и м-ра Хайда».

«Всепроникающий, шоколадного цвета покров опустился сюда из рая, он был темным, как поздний вечер, как будто огненно-коричневый свет зарева далекого пожара; и здесь на какое-то время туман разорвался и изможденный луч света проглянул сквозь клубящиеся кольца… это скорбное завоевание темноты, казалось, погрузило темный город во всепроникающий кошмар». Как бы Стивенсон тогда передал загадочное настроение, подготовил читателя к действию и развитию чудовищного характера своего страшного персонажа! Не случайно слово «мистический», думается, происходит от английского слова mist, что означает легкий туман.

До появления железных дорог дома строили из того, что было рядом, и поэтому здания смотрелись гармонично с окружавшей природой. Дома и кровли, расположенные в разной местности, сильно отличались друг от друга. Железная дорога, сделавшая транспортировку дешевой, позволила перевозить красные кирпичи и велшский сланец, которым покрывали крыши по всей стране. Города стали похожими друг на друга, повторяя один и тот же архитектурный ряд, используя одни и те же материалы. И все же, несмотря на похожесть, разные люди, воспринимали городскую архитектуру по- разному. У Диккенса в «Крошке Доррит», например, видение Лондона безрадостное и мрачное: «Нечего смотреть, только улицы, улицы, улицы. Нечем дышать, только улицы, улицы, улицы». У другого автора первое посещение столицы оставило в памяти прямо противоположные ощущения: «Величественные дома, просторные площади… где нет показухи и претенциозности… Здесь чувствуется чисто деловой воздух, воздух настоящей жизни крупного города и большой торговли».

Растущее население, расширявшееся производство требовали совсем другого образа современного города. Здания в центре стали выше, массивнее, значительнее. Утверждаясь на новом месте, они теснили старые дома, сараи, конюшни, съедали дворики, сады, огороды. Столица становилась престижнее, богаче, торжественнее. Новые строительные технологии позволяли использовать любой нужный материал, привезенный из любой точки мира, и поднимать его на огромную, по тем временам, высоту. Провинциалы, приезжавшие в столицу, открывали рты и роняли шапки, задирая головы на гигантские многоэтажные здания с огромными окнами, скульптурами при входе и внушительными, ярко освещавшимися подъездами.

Столица поражала размахом строительства, увеличившим за 60 лет правления Виктории ее площадь в несколько раз. Однако жилья все равно не хватало. Большинство людей не в состоянии были покупать себе дома и предпочитали снимать их. С 1880 года в Лондоне распространяется идея квартир. В Шотландии с начала XVII века люди жили в многоэтажных домах, снимая в них комнаты. Однако богатые англичане не прельщались идеей делить дом с кем-то еще. Им, кроме того, не нравилась идея обходиться без личного сада и двора. Несмотря на это, с расширением города, при все растущей дороговизне земли, зажиточные пары без детей стали понимать преимущества квартир, за которыми гораздо легче смотреть, их легче ремонтировать и дешевле отапливать.