Обнаженная, легла она поверх одеяла, расслабляясь всем телом под приятно прохладным ночным ветерком.

«Я еще покажу этому Слоану, — думала Консуэла. — Я его уничтожу. Закопаю по шею в песок и оставлю голову на растерзание грифам-стервятникам! Я скормлю его муравьям! А этой дохлячке сверну ее хлипкую шею! Они оба еще много раз пожалеют, что так обошлись с Консуэлой Мондрагон!»

И только потом на лице Консуэлы появилась улыбка.

Ник должен придти за лошадьми в четыре. Он сказал, что сумеет позаботиться о Таггарте Слоане. Правда, не совсем понятно, как можно отомстить человеку, позаботившись о нем? До нее иногда не доходил истинный смысл американских выражений. Возможно, Ник не захочет закапывать Таггарта в муравейник, но в том, что кара будет страшной, можно не сомневаться. И поэтому она должна во всем помогать Нику. Консуэла просто обязана приложить свою руку к этой мести.

Впрочем, и Мэллори не так уж плох. Когда-то, много лет тому назад, она даже любила его. Любила так, что подарила ему свою девственность, которую считала в то время большой ценностью. И только позднее, когда Ник уехал, она поняла, что быть женщиной намного выгоднее: можно получать удовольствия, зарабатывая при этом кучу денег.

А теперь Консуэла решила ехать вместе с Ником.

Поначалу, увидев Таггарта на улице с той женщиной, она была буквально ослеплена яростью. Но чувства, бушевавшие в ее душе в данный момент, казались посильнее той ярости. Обида, возмущение, униженность и страстное желание отомстить пожирали Консуэлу. Если Ник собирается свести счеты с Таггартом, то она должна помогать ему во всем с самого начала. А там, может быть, кто знает, она навсегда останется с Ники. Ведь он довольно хорош собой, к тому же, судя по его одежде, у него водятся деньжата. Что еще надо? Если очень постараться, то можно снова полюбить этого парня.

Замерзнув, она натянула на себя одеяло. Грубая шерсть неприятно колола голое тело.

Да, Ник, в самом деле, не так уж и плох. Возможно, Консуэла даже простит ему то, что он оставил ее тогда, много лет назад. Это было необходимо из-за семейных обстоятельств, — так объяснил он свой отъезд. А письма не писал потому, что знал: она не будет их читать. Ник долго просил у нее прощения и сказал, что Консуэла ничуть не изменилась с тех пор и осталась, по-прежнему, очень красивой. Mi corazón [16]— так называл ее Ник, когда они занимались любовью под храп ее пьяного папаши, спавшего в соседней комнате. MI CORAZÓN, мое сердце.

Когда же, наконец, он придет за лошадьми?

Натянув одеяло до подбородка, Консуэла сжала в ладони одну из своих грудей. Ник был хорошим любовником. По крайней мере, лучше многих. Хотя и не таким изобретательным и страстным, как Таггарт.

Решено, она едет вместе с Ники. Станет ему верной подругой и помощницей.

Оставив грудь, рука Консуэлы скользнула ниже. Да, она будет помогать, она будет полезна ему. «И к тому же, — размышляла Консуэла, лаская свое нежное тело, — если я не поеду, то, вполне возможно, уже никогда не увижу наших лошадей».

— Разве этих доказательств недостаточно? Или вы, поверите в мой рассказ только после того, как меня убьют? — Брайди раздраженно поджала губы. Выражение досады появилось на ее лице уже не в первый раз за время их разговора, и она испытывала невероятную усталость, пребывая в состоянии напряжения, вот уже много часов.

Тага Слоана, казалось, невозможно было прошибить ни вескими доводами, ни саркастическими замечаниями. Он вежливо выслушал все, что рассказала ему девушка и, словно карточные домики, разрушил большинство ее версий.

Брайди была охвачена самыми противоречивыми эмоциями: злостью и возбуждением, растерянностью и усталостью. Все это ей совсем не нравилось. Будь она сейчас маленькой девочкой, она оставила бы свои доводы в покое, бросилась на пол и молотила бы по нему руками и ногами. Но, к сожалению, все, что Брайди могла сделать сейчас, это — глубоко вдохнуть и, в сотый, наверное, раз пожалеть о том, что у Таггарта расстегнута на груди рубашка.

Слоан, казалось, не обращал никакого внимания на ее взволнованный вид. Протянув руку, он дотронулся до браслета, который вот уже час, как лежал на столе, и задумчиво сказал:

— Сомневаюсь, чтобы мы снова увидели Ника. Он вряд ли здесь задержится надолго.

— В том-то и дело! — резко ответила Брайди и подвинула браслет к себе. Она вздернула подбородок, и во взгляде ее, устремленном на Таггарта, читалась враждебность. — Он хочет присвоить себе мой серебряный рудник! И не смотрите на меня так, мистер Слоан. Не смотрите на меня так снисходительно, как на какую-нибудь глупую девочку. Мне это не нравится!

Истерические нотки, прозвучавшие в ее голосе, в ней самой же вызвали удивление, и Брайди замолчала. Наконец, взяв себя в руки, уже более ровным тоном добавила:

— Ну, хорошо. Вы не верите в существование Серебряного Ангела. Но вы не можете отрицать тот факт, что Ник в это верит. И готов заполучить этот рудник любой ценой.

— Это так, — согласился Таггарт. — Он, действительно, одержим какой-то сумасбродной затеей. Но если Мэллори исчезнет из поля нашего зрения навсегда, мы только с облегчением вздохнем.

Брайди заставляла себя смотреть прямо в лоб Слоана, или в глаза, чтобы не видеть его грудь, так как это выводило ее из равновесия.

— Если бы не было никакого рудника, — сказала она, наконец, — зачем тогда моей тетушке понадобилось делать этот браслет? — Непроизвольно взгляд Брайди скользнул в вырез рубашки Таггарта, и она, густо покраснев, перевела дыхание и уставилась ему на подбородок. — Она завещала этот браслет мне, мистер Слоан, — сказала девушка, надеясь, что он не услышал в ее голосе волнения. У Таггарта был тяжелый, волевой подбородок и, поймав себя на том, что она любуется им, Брайди перевела взгляд на ухо мужчины.

Чуть ли не засыпая от усталости, она часто-часто заморгала.

— Если браслет не содержит в себе разгадку, как найти этот таинственный рудник или другие какие сокровища, зачем тогда тетушка посылала за ювелиром в Тумстоун, держала его взаперти и заставляла его делать все эти точные схемы? И зачем понадобилось платить ему за то, чтобы он держал язык за зубами?

Откинувшись на спинку кресла, Брайди сложила руки на груди и мысленно приказала себе не думать ни о широких плечах человека, сидящего напротив, ни о том, какой белоснежной кажется рубашка на фоне его загорелой кожи. С трудом сдерживаясь, чтобы не зевнуть, она внушала себе, что надо быть серьезной, что у Тага Слоана хватает и без нее забот, что никак нельзя позволить себе расслабиться. Однако, не смогла удержаться от нескромной мысли: должно быть, очень приятно засыпать в объятиях такого мужчины, как Таггарт.

Он вздохнул.

— Позвольте теперь мне задать вам вопрос. Если этому браслету суждено было стать ключом к раскрытию тайны, окруженной строжайшим секретом, почему тогда Мойра выбрала из всех ювелиров именно Шеймуса Мерфи?

— Потому что… потому что… — Девушка легонько встряхнула головой, стараясь освободиться от видений, в которых она прижималась к груди Таггарта, находясь в плену его нежных рук. — Я не совсем понимаю, что вы хотели этим сказать, — медленно произнесла она, надеясь, что хоть сейчас-то не покраснеет. А сама была охвачена таким жаром, будто ее окатили горячей водой. — Судя по тому, с какой тщательностью и изяществом, как искусно и тонко, выполнены все детали браслета, можно заключить, что делал его настоящий мастер, большой знаток своего дела. И одно это могло послужить достаточным основанием для того, чтобы тетушка Мойра пригласила именно Мерфи. Она хорошо разбиралась в таких вещах и знала толк в искусстве, естественно, умея отличить хорошее от плохого. — Брайди указала рукой в сторону коллекции Таггарта. — Как, впрочем, и вы.

Слоан отреагировал на комплимент легким кивком головы, при котором на лоб его упала прядь черных волос.