Компьютер, обжигая мне сердце, полыхнул; чудище, вломившееся прямо в него, сильно застрекотало — это конвульсивно бились друг о друга панцирные кольца.
Я кинулся на кухню, где готовилась яичница для Нины, и схватив раскаленную сковородку, вернулся добивать ей червягу.
Но вот, как будто кончено. Сцена экзекуции увенчалась запахом сгоревших протеинов и еще чего-то неаппетитного. Приговор привелся в исполнение как минимум неэкономно. Если на каждое вредное животное по компьютеру тратить, значит, на одну единственную казнь придется работать целый год.
Я останки аппарата обесточил, стеная по утраченной радости, но подумал с нарастающим оптимизмом, что у меня теперь есть образец червяги.
Впрочем затем мне показалось, что этот образец скорее напоминают кучу жареного дерьма. Вряд ли кто-нибудь захочет на нее смотреть — дадут мне под зад коленом, а вдогонку это дерьмо и запустят.
Но, может, какого-нибудь вдумчивому биологу этих останков вполне достаточно? Так что это все-таки — дерьмо или образец?
Короче, я это образцовое дерьмо сгреб и в большой термос положил — в тот, в котором ужин себе ношу. Можно сказать, любимую вещь не пожалел.
Поставил его в холодильник, хотел было Нине массаж сделать, чтобы из оцепенения вышла, как звоночек в дверь случился.
Теперь у меня уже ступор случился. Может, это очередной червяга? Может, монстры научились уже в дверь звонить? Я на негнущихся ногах поковылял к двери. Но за ней был всего лишь старикашка сосед. Шумы ему послышались, козлику. Не послышались, успокоил я его, наверное, это ваша задница так постарались. Сосед отправился внимать дальше «задним устам», а я стал думать, не шпион ли приходил. Но тут Нина помешала, она вышла из столбняка и стала крыть матом мою, как она выражалась, чертову берлогу.
Ей было плевать на мою трагедию. Единственного ведь друга у меня не стало, аппарата «Секстиум-600» — самого дорогого, в прямом и переносном смысле.
Я даме в отместку предложил выпить рюмочку для упокоения да маршировать домой. Тут она не согласилась, стала берлогой обзывать свою хавиру, вцепилась в мою кушетку.
Я, зажав уши, пытался обмозговать все в целом. Похоже, матка явилась проведать своих личиночек и решила примерно наказать меня за отсутствие заботы. Надеюсь, что хоть папа этих червяков сюда не явится…
А Нина-то задержалась у меня. И, наверное, была права. Потому что, наверняка, у нее в квартире червяги, а то и целый биоценоз (вирусы, гады, личинки). Дамочка, слегка разрумянившись, призналась, что перед тем, как задать стрекача ко мне, харчи стравила. Этот неаппетитный факт мне кое о чем говорит.
Квартирка у меня однокомнатная, да еще разгромленная местами. Нине я предложил дрыхнуть на кушетке, сам расположился в кресле. Как породистый англичанин прикрылся пледом, заснул.
А во сне, ну что за напасть, очередной кошмар стал меня давить. Будто я в могиле, а сверху на меня плиту кладут. Из последних сил проснулся. И вижу, что дислокация изменилась.
Я по прежнему в кресле, а вот Нины на кушетке нет. Нина расположилась на мне. Ей так, наверное, спокойнее.
– Ты как-то на роль одеяла не годишься. Пуха мало, — говорю ей.
– Страшно там. — и челюсть дрожит.
– Я тебя сейчас тоже не защита, больно спать хочется. Кроме того, ты ж меня всего раздавила. Чай не кукла Барби. Сколько ты, кстати, весишь?
На этот вопрос Нина не дала ответ. Но, чтоб мне спать больше не хотелось, она кое-куда свою руку просунула, кое-что у меня схватила, сжала, дернула и….
Да, в целом Нина меня никогда не привлекала. Не дурнушка, конечно, все при всем, но какая-то жесткость и принципиальность в ней всегда чувствовалась. Дескать, если трахаться, так с перспективным ученым, со значительным человеком, с интересным собеседником. А я ни то, ни другое, ни третье. Поэтому и захотел ее с себя сейчас согнать.
Но не получилось. Нина всегда была хорошей лаборанткой, ассистенткой, секретаршей, все делала четко и правильно. Вот и нынче у нее это самое дело заладилось. В целом она меня не привлекала, а в частности вполне привлекла.
Разогрела меня, расстегнула, и давай орудовать. Сама попрыгала, меня скоренько разрядила и, и еще сказала ехидно:
– Ну ты совратитель, Сашка. Теперь я — твоя и ты должен мое тело охранять.
«Дешевое повидло, — подумал я. — Если бы тут батальон был, ты его тоже подобным манером поставила бы под свое командование. Зря я поддался».
Но утро наступает, весеннее солнышко сквозь немытые ставни подмазывает розовым фигуру дамочки, потягивающейся и поглаживающей свои «дыньки». Нет, не зря, не зря.
Я, как честный кавалер, обязан-таки некоторое время еще танцевать вокруг Нины. Первое па — доставка беглянки домой. Не на мерседесе, а на трамвае. Хоть это утешает. Потом отвезу остатки червяги в свой технопарк — чтобы наконец ученые их досмотрели и об этом деле растрезвонили по всему свету…
Дверь Нининой квартиры как будто и не запиралась, слегка даже приоткрыта. Еще, конечно, нет повода для мандража и напряженки. Просто Нина так торопилась вчера, поспешно уносила попку, что забыла повернуть ключ.
Входим мы в квартиру, а в гостиной встречаем тело, беспросветно лежачее.
На полу расположился крутой мужчина, мало похожий на живого. На зеленоватом его лице недельная щетина, в одной руке черенок ножа, а лезвие, отколотое неведомой силой, валяется неподалеку. Вдобавок на полу кое-что похожее на камушки, хотя я не побоялся бы это назвать осколками панцирных колец.
Нина тут же забилась в стенку и запищала. Я ее вытолкнул на лестничную площадку и, вернувшись, перекатил мужика на спину, после чего зажмурился. Как тут не зажмуриться. В груди дыра с обугленными краями — похоже, что ее проделал тысячевольтный электрический разряд.
А сейчас из дыра ползла обильная пена. Причем из лопающихся пузырьков появлялись на свет червячки; кстати, покороче и потоньше, чем те, которые барахтались в моей раковине. Вместо крючочков и иголочек — один хоботок-стилетик, причем на том же конце, что и сосательно-ротовое отверстие. Личинки выползали из человека, в котором устроили стол, дом и ванну с пеной.
Я дал задний ход. Эти червячки потоньше, те прежние — потолще. В любом случае — это отпрыски больших червяг.
Судя по одежке и тому подобному, матка здесь укокошила не Нинкиного ухажера, а вора невысокого пошиба или даже бомжа. Человек заглянул, так сказать, на огонек, тут червяга, наверное, его и завалил.
Быстро возникло желание — выйти вон, шмыгнуть мимо Нины и на улицу. Надоело чужими хлопотами жить. Но вместо этого я снял телефонную трубку и стал звонить в милицию.
Чем-то это закончится? Приедет какой-нибудь очередной Белорыбов, и поковыряв задумчиво в носу, скажет, что это я убил бомжару — из-за ревности, после того как распили на троих. Паяльной лампой. Ну, а личинки — это от мух и грязи.
Голос мой звучал по телефону достаточно невнятно, но только я заикнулся про червяков, как сразу произошло автоматическое переключение линии. И уже не ментовская сиплая барышня, а роботесса нежным сопрано стала выведывать у меня адрес.
Через десять минут прибыла команда — люди, похожие на ментов, как Печорин на Грушницкого. У всех интересный прикид: толстые черные фартуки, резиновые сапоги и перчатки. Старший группы, с прохладцей глянув на труп, механическим голосом поспрашивал про обстоятельства и даже не предложил мне проехаться вместе с ним для выяснения личности. Раз их личность моя не интересует, то это точно не менты.
Фартучники попрыскали для начала ароматным аэрозолем, как будто пришли в уборную, потом запихнули мертвеца в прорезиненный прометаллизированный мешок. Нескольких вертлявых червячков, улепетнувших от затаривания, эти мужики полили едкой жидкостью, затем подцепили совками-ловушками и отправили вслед за остальным. Последний костюм покойного был на молнии, которую спешно застегнули, и с клапаном. К клапану подсоединили баллон с красочным черепом и начали что-то перекачивать, после чего мешок раздулся и стал пузырем. Пузырь унесли, осколки панцирных колец втянули пылесосом. Закончив дела, захотел попрощаться и старший группы. Не пускаясь в предупреждения и объяснения, посоветовал помыть пол хлоркой и, распахнув окна, пойти прогуляться часа на три. Опомнившаяся под занавес Нина еще пыталась очаровать главного фартучника и выяснить: останься она дома, с ней бы тоже самое?