— Что за чертовщину он несет? — спросил Грегори Елену.

Питер Лэнтерли посмотрел на мужа своей покровительницы.

— Я очень боюсь, сэр, что это означает, что у вашей дочери проблема с легкими.

На вопросительный взгляд обоих родителей он продолжил:

— В теле два легких. Я не знаю, возможно ли жить без одного из них. Мы могли бы попытаться провести операцию, чтобы снова надуть этот орган. Но тут есть определенный риск.

— Какой риск? — Елена крепко сжала руку Грегори. Ее взгляд не отрывался от лица Тессы с того момента, как час назад она вошла в эту комнату.

— Гной в плевральной полости, последующее истощение, частый кашель, желтая вязкая мокрота, одышка, диарея. Перипневмония, почти наверняка фатальная.

— Я не понимаю ни черта из того, что он несет, — сказал Грегори.

Питер Лэнтерли продолжил:

— Простите, сэр, я иногда забываю, что говорю не с медиком. Я хотел сказать, что может развиться инфекция. Хотя вашей дочери повезло, сэр, в том, что пуля не задела сердце. Но инфекция — это реальная опасность.

— Существует ли альтернатива? — спросил Грегори.

— Боюсь, ее нет. Как я уже сказал, я не знаю, можно ли выжить с одним только легким. Без операции ваша дочь, вероятнее всего, умрет. С операцией тоже может умереть. Боюсь, разница только в степени риска.

— Что мы можем сделать? — Елена выпрямилась. Ее спина была твердой, ее напряженность такой ощутимой, что, казалось, ее можно потрогать.

Операция началась несколько минут спустя. Кровать окружили свечами, большинство из них закрыли стеклом, некоторые шипели и брызгали воском. Справа под Тессу подложили чистые простыни, чтобы поднять ее тело и чтобы впитывать кровь, которая неизбежно прольется во время операции.

Врач объяснял, что собирался сделать, в таких подробностях, что Елене дважды хотелось попросить его остановиться. Их проинструктировали, что, когда операция начнется, никто не должен ничего говорить и не задавать вопросов. Ничто не должно отвлекать его от точного процесса. На кону стоит жизнь их дочери.

Перо, такое же как те, которыми они каждый день пишут письма, будет вставлено в грудь Тессы. Доктор Лэнтерли будет дуть в него, чтобы расправить легкое. Тесса еще не пришла в себя, благословение Богу, потому что иначе она чувствовала бы все.

Елена пожалела, что не верит в магию. Но пусть это будет чудо. Она сжала спинку кровати Тессы и смотрела на лежащую дочь, такую бледную и неподвижную.

«Мама, пожалуйста! Дороти хочет носить высокую прическу, а все знают, какая она кокетка».

«Ну почему у меня шесть братьев? Почему столько? Они такие грубые, мама. Лучше бы у меня были сестры».

«Мама, ну разве розы не прекрасны этой весной? Я думаю, нам надо назвать одну из них в вашу честь. У нее такие изящные зеленые листья, точно такого же оттенка, как ваши глаза».

О Боже! Ее горло сжалось, и она прикусила губу. Она подняла глаза к потолку и даже не чувствовала обнимающих ее рук Грегори, сосредоточившись только на том, чтобы не всхлипывать вслух.

— Дорогая, все будет хорошо.

Она положила голову на его плечо, уткнулась лицом в его рубашку.

— Пожалуйста, продолжайте говорить это. Снова и снова. Пожалуйста.

— Как она?

Питер Лэнтерли закрыл за собой дверь, отвернул закатанные рукава и застегнул запонки.

— Вы Киттридж? — В его тоне не было ни капли любезности.

— Да. — В ответе Джереда не было ни капли тепла.

— Родители молодой леди просили меня, сэр, воздержаться от общения с вами. Если вы хотите знать о ее состоянии, я бы рекомендовал вам спросить их.

— Она будет жить?

Упрямое молчание в ответ. Джереду ужасно хотелось вытолкать этого докторишку пинками из своего дома, но он не мог, пока жизнь Тессы в опасности.

— Это моя жена лежит там, идиот, — наконец сказал он.

Под усами появилась слабая улыбка, говорящая вполне ясно, лучше, чем любые слова, что доктору глубоко плевать на то, чего хочет герцог Киттридж, муж он Тессы или незнакомец с улицы.

— Леди Уэллборн просила меня передать вам ее слова, если вы будете настаивать. Я с удовольствием повторю их. Все, что ее родители могут сделать сейчас, — это думать о том, что будет лучше для их дочери. О вас, ваша светлость, не было сказано ни слова. Всего хорошего!

И с легкой улыбкой он спустился по лестнице.

В конце концов было решено увезти Тессу из Лондона, Доктор Лэнтерли сказал, что грязь, запах, шум будут мешать выздоровлению. Решение перевезти ее в Киттридж-Хаус было принято после нескольких часов споров. Елена, разумеется, предпочла бы отвезти свою дочь домой в Дорсет-Хаус. Но, возможно, их дом был действительно немного шумным, даже несмотря на то что трое из мальчиков были в школе. В конце концов Елена уступила Грегори только потому, что понимала, что они бессильны перед лицом закона.

Тесса была женой Джереда; он мог приказать, чтобы она была рядом с ним, если бы захотел. Что до согласия или отказа Джереда, его мнения никто не спрашивал. Не сообщили ему и о том, что его жену везут в деревню. Это было сделано без него: накрытые одеялом носилки перенесли в специально подготовленную карету. Он ничего не сказал. Ни слова. Это, если не что-то другое, укрепило уверенность Елены, что их решение было правильным.

Она поклялась оставаться рядом с дочерью. Если понадобится, она даже перевезет младших мальчиков в Киттридж-Хаус и будет с Тессой, пока ее дочь не выздоровеет. А она твердо верит в это.

Когда она сказала все это Грегори, он только усмехнулся. В последние несколько недель смех был редкой роскошью.

Каждый день тем не менее оказывался важной вехой в их жизни. Тесса все еще учащенно дышала. С каждым днем ее раны заживали — и рана от пули, и отверстие, сделанное при операции, чтобы спасти ее жизнь. Елена скрупулезно следовала правилам ухода, предписанным доктором: меняла бинты дважды вдень, промывала раны смесью, издававшей отвратительный запах всякий раз, когда вынимали пробку из бутылки. Она рассыпала пудру по бинтам, как было сказано, готовила настойки на пару, как было велено, припарки, содержащие странные ингредиенты, которые она не подвергала сомнению. Она покровительствовала этому молодому доктору с тех пор, как впервые услышала, как он успешно лечит бедняков, и никогда не ставила под сомнение его медицинские приемы.

Каждый день, прожитый Тессой после ранения, словно снимал с груди Елены один из лежавших на ней камней.

Тесса оставалась в беспамятстве до начала третьей недели. Когда она очнулась, было очевидно, что ей больно, зато не было отмечено никаких признаков инфекции, за что родители выразили сердечную благодарность молодому доктору. Только тогда они узнали о его собственных опасениях и том факте, что Тессе очень повезло. Большинство пациентов умирают от инфекции, а не собственно от ран.

В ту ночь Елена сидела у кровати дочери, держала ее слабую руку и плакала.

Было уже почти темно, но вечер не принес покоя. Одна за другой в окнах зажигались свечи, прогоняя сгущающуюся тьму. Скоро засияют уличные фонари, и сторож начнет выкрикивать часы — не слишком громко, чтобы ненароком не потревожить покой обитателей богатых домов. Карета-другая появятся из-за зданий. Несколько молодых титулованных аристократов напьются и отправятся домой, считая себя невероятно смелыми, оттого что горланят песни во всю глотку. Это Лондон, и улицы здесь никогда не затихают.

С другой стороны, дом Джереда был почти гробницей. Тишина в нем почти не нарушалась. Не было слышно ни шарканья туфель по паркету, ни веселого пререкания в коридоре, ни взрывов смеха, столь характерных для благополучных семей. Как-то незаметно отпала надобность в слугах. Они исчезли. Появлялись лишь изредка, когда Джеред вспоминал о них. Прекрасная память оказалась одним из его недавно обнаруженных талантов.