— Ваши страхи уменьшатся, если я скажу, что не меньше вашего испуган?

Она отстранилась и пристально посмотрела на него.

— Это шутка?

Теперь пришла его очередь отпрянуть.

— Вы, похоже, считаете это невозможным. — Почему-то это был совсем не тот разговор, который он представлял во время своей брачной ночи.

— Вас считают распутником. Со склонностью к жизни на широкую ногу, из-за чего вы считаетесь настоящим мотом. Я даже слышала, что вы вовсе не герцог, что весьма сомнительно. Ведь тогда вас не стали бы принимать в светских кругах.

— Вот это заявление! Светские сплетники питаются такими повесами, как я. — Он улыбнулся ей. — Старые склочницы шушукаются за своими веерами и тем не менее первыми открывают двери своих гостиных. В то мгновение, когда они перестают быть шокированными, они начинают скучать.

— Вы не слишком высокого мнения об обществе, в котором вращаетесь, да?

Он встал и подошел к камину, где задул свечи, стоящие на каминной полке.

— Я думаю, — сказал он, взглянув на нее через плечо, — что, поскольку положение, которое вы занимаете, продлится какое-то время и определенно связано с некоторой интимностью, вы могли бы начать называть меня по имени.

Даже в свете единственного оставшегося гореть канделябра на прикроватном столике он видел, как она покраснела. Он сбросил с себя халат; эти глаза стали еще шире; ее дыхание как будто замерло в груди. Он смотрел, как румянец поднимается от ее груди по шее к щекам, где расцветает еще ярче. Она никогда раньше не видела обнаженного мужчину, это можно сказать с уверенностью. И, судя по взгляду, была испугана его возбужденным состоянием.

Она не протестовала, когда он откинул то самое одеяло, которое она сжимала всего мгновение назад. И не сказала ничего, когда он схватил очаровательную шелковую ночную рубашку и стянул ее. Когда они оба оказались обнажены, он перекатился на бок и протянул к ней руку. Она лежала неподвижно, как мертвая, руки сжаты под подбородком, локти прикрывают груди, колени скрещены в тщетной попытке спрятать мягкий треугольник волос. Ее глаза смотрели куда угодно, только не на него, даже когда он осторожно повернул ее к себе.

— Я не собираюсь насиловать вас, — мягко сказал он, чувствуя бешеный стук ее сердца. Ее шея пульсировала от этих ударов — признак паники. Он пожалел, что нет другого способа, кроме действий, чтобы рассеять ее страхи. Но он не мог уговорами лишить ее девственности.

— Я не боюсь, — произнесла она, едва не подавившись словами.

— И не надо, — сказал он, прежде чем поцеловать ее. Это был только поцелуй. Ничего больше. И все же он опустил его по темной спирали, в глубокую и тающую теплоту, где ждали искушение и освобождение. Мягкое, робкое движение ее языка заставило его кровь закипеть, тепло ее дыхания, нежность ее губ продлили поцелуй, пока он не почувствовал, что роли как будто поменялись и это он стал невинным.

Он отстранился, смущенный.

Ее руки упали по бокам; ее губы влажно блестели; у нее был нежный, светящийся взгляд, наверное, такой же, как у него.

И в нем были любопытство и ожидание. Ему захотелось, в нехарактерном порыве благодушия, заставить этот взгляд продлиться. Захотелось, чтобы она смотрела утром не с такой же робостью, а была наполнена тем же самым страстным возбуждением. Ожиданием, которое говорило не о страхе или апатии, а об открытии.

Он приподнялся, провел рукой от ее плеча к подбородку. Одним пальцем стал водить по контуру ее рта, скользя по полной нижней губе.

— Ваши губы созданы для поцелуев, — тихо произнес он, прежде чем быстро завладеть одной из них. Он улыбнулся, когда она потянулась к нему, но отстранился. — Некоторые женщины красят свои губы или нещадно натирают их. Вашим не нужны никакие уловки.

— Спасибо.

— Какая неизменная вежливость, — пробормотал он, прежде чем снова обнять ее. — Пожалуйста. — Он стал осыпать ее поцелуями, от которых она все заметнее теряла голову. — Вы невероятно чувствительная, Тесса. Это же прекрасно.

Его пальцы спустились с ее плеча к полускрытой груди. Она снова сжалась. Он засунул пальцы под ее локоть.

— Позвольте мне ласкать вас. — Нежная просьба. Соблазнение. Ее рука снова упала на кровать, неохотно, или так только казалось. Он поднял голову и посмотрел на грудь, которую обнажил, провел, едва касаясь, ладонью по вершине, перебирая в пальцах сосок, который воспрянул в напряженной мольбе.

Тихий звук, изданный ею, почти что вздох, и он чуть было не поддался нахлынувшему вожделению. Он чувствовал, что его член становится еще больше, напряженнее, тверже. Его губы окружили коралловый сосок, его язык ласкал его. Тесса, казалось, стала еще горячее под ним, как будто под ее чувствительной кожей нарастала волна жара.

Его губы безошибочно нашли ее рот. В ответ ее руки крепко сжали его плечи, будто он дарил ей жизнь своим ртом, наполнял ее страстью. Девушка под ним, невинная, почти что ребенок, очаровывала его. Ее руки обнимали его, а не отталкивали. А когда он положил пальцы на ее живот, выше лобка, она не отпрянула, а просто прикусила нижнюю губу, как будто чтобы подавить стон. Звук, вырвавшийся у нее, был одновременно слабой мольбой и едва озвученным возбуждением.

Ее колено было поднято; он нежно положил на него ладонь, потом проскользил пальцами вниз — к бедрам, к талии. Она затрепетала, по коже побежали мурашки. И снова нежное изысканное путешествие, когда он изучал ее, маленькие открытия, познание ее тела. Ее щиколотки были так же сладостно восприимчивы к его ласкам, как и ее прекрасные груди, прикосновение к подколенной ямке заставило ее вздрогнуть; это было исследование, которое нужно продолжить позже. Внутренние стороны ее бедер были бесконечно притягательны; здесь ее плоть, казалось, становилась еще горячее, как будто ведя к входу, скрытому под нежными, похожими на лепестки складками. Когда он коснулся ее там, она чуть было не вскочила с постели — так была потрясена.

Принуждение... нет, желание взять ее было таким всепоглощающим, что почти победило его в это мгновение.

Невинная!

Он лег на кровать, закрыв рукой глаза. Легкое движение сбоку, и вдруг прохладная рука легла на его грудь, несогласная лежать там спокойно. Пальцы скользили и запутывались в волосах, растущих там. Это было все равно что подкинуть дров в печь. За исключением того, разумеется, что его физический ответ совсем не собирался догорать.

— Почему вы остановились? — Она поднялась на локте и смотрела на него.

Он повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Ее глаза были все такие же огромные, но темнее, чем раньше, как будто зрачки расширились настолько, что поглотили всю коричневую радужку. В них были искорки золота. Губы как будто стали полнее. Ее волосы лежали в буйном беспорядке.

— Потому что вы не готовы.

— О-о!

— Вы не понимаете, да? — Он закрыл глаза, чтобы не видеть ее. Сейчас она выглядела слишком уж соблазнительно. — Если я возьму вас прямо сейчас, это будет для вас болезненно. А я не уверен, что смогу прикасаться к вам, не делая этого.

— Мне жаль. — В ее словах звучало раскаяние, последняя из эмоций, которую он хотел бы видеть в своей брачной постели.

— Вас нельзя винить, — сказал он, — во всяком случае, не больше, чем меня. Это всего лишь дело мужчины и женщины. Мне просто нужно ненадолго остановиться.

— Это будет часто случаться?

Черт возьми, в ее голосе звучало любопытство. Как будто это какой-то наглядный урок, она — ученица, а он — профессор, терпеливо разъясняющий материал. Все-таки с девственницами слишком много проблем. Даже с этой.

— Надеюсь, только в эту ночь.

— О! — Сейчас в ее голосе прозвучало разочарование.

Он открыл глаза и посмотрел на нее.

— Если только у вас нет склонности заново выращивать вашу девственность, мадам. Девственницы — деликатные создания. Как я понимаю, в первый раз вас легко поранить.

— Так вот почему?

Черт, она выглядела слишком уж довольной. Афродита во время обучения. Нет, этой не нужно было никакого обучения. Факт, который должен был бы порадовать его, но почему-то странным образом раздражал. Почему — он понятия не имел.