— Я не против, если будет больно. Правда! Если только это произойдет всего один раз.

— Ну а я против. Я совсем не хочу, чтобы женщина подо мной корчилась от боли.

— В ваших устах это звучит ужасающе.

Он нахмурился и посмотрел на нее.

— Не говорите глупостей.

— Ну, это же вы отказываетесь продолжать. — Она легла на спину рядом с ним.

Несколько секунд спустя он перекатился и накрыл ее.

— Это на самом деле нелепая ситуация, — сказал он.

— Вы улыбаетесь. Я должна понимать это как знак, что вы достаточно отдохнули?

— Вам нужно научиться кое-каким манерам, — ответил он, удивляя самого себя тем, что поддразнивает ее. — Вы что, не знаете, что я герцог?

— Я в должном благоговении. — Ее ладонь легла на его щеку, глаза сверкали слишком уж ярко. Целовать ее было как проваливаться в пустоту, в ночь, усыпанную звездами. Его возбуждение, которое за время передышки не уменьшилось ни на йоту, стало еще больше.

— Боюсь, в этом нет никакой пользы, — сказал он, выныривая из их поцелуя, как пловец, только что выброшенный волной на берег. — Мне жаль, если я сделаю вам больно. Это нехорошо.

Ее глаза как будто поглощали его.

— Я не боюсь, честно.

— Перестаньте говорить такие вещи.

— Нет смысла так хмуриться на меня. Я ничего не могу поделать с тем, что никогда раньше не занималась такими вещами.

— Черт побери, некоторые люди называют это «заниматься любовью».

— Тогда почему мы кричим друг на друга?

Смеху не место в спальне, это уж точно. Но самым естественным на свете в эту минуту было захохотать над двусмысленностью ситуации. Ее губы становились слаще, когда изгибались в улыбке, а ее кожа теплела, когда она заливалась смехом.

— Вы должны сказать мне, о чем думаете, — потребовал он мгновение спустя. Каждая мысль сосредоточилась на том, чтобы заглянуть в ее глаза. Широко распахнутые и встревоженные. Она, такая нежная, трепещущая в его объятиях, казалась бесконечно хрупкой. Ему безумно хотелось завершить это, свершить действие, которое свяжет их и законом, и плотью.

Она моргнула, глядя на него, ее улыбка дрожала.

— А у вас было много практики в этом? — Ее голос прозвучал слабо, как-то испуганно.

— Достаточно, — сказал он, наклонился и поцеловал ее снова, прогоняя ее тревоги единственным способом, который знал сейчас.

— Вот с какой стати, — пробормотала она под его губами, — это называют дефлорацией?

Он поднял голову, чтобы посмотреть на нее. Ее губы, полные и розовые, изгибались в улыбке.

— В конце концов, я же не роза. Но я совершенно готова, чтобы меня сорвали, Джеред.

И он сделал это, со всем мастерством, какое смог собрать, хотя и почти сходил с ума от вожделения. Уже потом Джеред осознал, что никогда раньше не овладевал женщиной, которая улыбалась ему и поощряла его стонами и легким смешком.

Солнечный свет играл как языки пламени на простынях цвета светлой слоновой кости. Тесса моргнула, разбуженная теплом и странным ощущением, что что-то не так. Она подняла глаза на изумрудно-зеленый бархатный балдахин над головой, гигантское сооружение, поддерживаемое четырьмя высокими резными столбиками красного дерева. Постель, достойная герцогини.

Солнечный свет коснулся ее сонного лица. Рука потянулась вверх, пальцы пробежали по распухшим губам.

Вдруг она совершенно очнулась. Повернула голову. Она была одна! В одно мгновение ее захлестнули все вообразимые эмоции. Осознание. Все ощущения, передаваемые ее телом, требовали внимания. Первым делом — боль. Она чувствовала себя совсем разбитой. Потом смущение — полная, обширная и горячая вспышка его, — когда она с болезненной ясностью вспомнила прошедшую ночь. Он видел ее нагую. При свете. Он трогал ее. Она натянула подушку на голову, чтобы заглушить стон. О Боже! Он ласкал ее. И даже больше.

Она вынырнула из-под подушки, приподнялась на локтях и посмотрела в сторону окна, откуда раздражающе ярко сияло солнце. Нет. Она не будет об этом думать. Простыня упала с нее, и она взглянула вниз, на свое тело. На ее груди пылало красное пятнышко. Он целовал ее, прикасался к этому месту своими губами.

Она откинулась на кровати, прижимая подушку к груди. Потом повернула голову и посмотрела на то место, где он лежал. Щека коснулась прохладной простыни. Он назвал ее невинной. И если бы он видел ее сейчас, он бы определенно знал, насколько правдивым было это утверждение. Она снова посмотрела вверх, на балдахин. Конечно, сейчас она должна чувствовать себя более опытной.

Почти распутной. Но она не испытывала ничего подобного. Вместо этого она ощущала себя даже более наивной, чем раньше, почти ребенком.

Они смеялись вместе, и это было чудесно. Даже разговаривать с Джередом было чем-то более чем реальным, как если бы бог Эрос решил усесться на облако и поболтать с ней. С его черными волосами и чувственным ртом, с этими серыми глазами, отражавшими все эмоции мира, он был абсурдно прекрасен, ее муж. Муж. Это слово было такое теплое и приятное!

Он продемонстрировал такую заботу о ней, такую нежность. Все ли невесты получают такое обращение? Она подозревала, что нет, так же как и знала, что не было удобного случая задавать подобные вопросы. Люди просто не говорят о таких вещах.

Муж... Ночью они с ним снова будут заниматься «этим». После первого раза было почти не больно. Честно говоря, все это, вместе взятое, начинало казаться ей многообещающим. А сегодня? Сегодня они будут разговаривать, и, возможно, он расскажет ей об их свадебном путешествии и местах, которые он запланировал посетить. Рим? Париж? Она хотела увидеть все эти знаменитые города, и, конечно, именно с ним.

Она встала на колени на кровати, пристально глядя на место, где он лежал прошлой ночью. «Пожалуйста, пусть любовь придет к нему, пусть даже не великая и не долгая любовь. Надеяться на это было бы слишком. Но пусть он захочет узнать меня, говорить со мной. Позволь мне быть его другом». Это была короткая молитва. Но, о милосердный Боже, если бы только он мог смотреть на нее не как на препятствие его счастью, а как на дополнение к нему. Возможно, потом в этом браке появится нечто большее, чем просто расчет. Он был такой потрясающий, а она чувствовала себя совершенно готовой обожать его.

Когда ей было шестнадцать, она была уверена в том, что знает о любви все. Но два лондонских сезона развеяли ее иллюзии. Оказалось, трудно сохранить образ романтической любви посреди столичной ярмарки, среди водоворота сплетен и множества девушек, которым предстояло стать невестами и женами. Иногда их смех становился горьким, а глаза блуждали по бальным залам в поисках партнера — не на всю жизнь, а хотя бы на вечер. Крушение иллюзий здесь было обычным делом.

Она уже видела лучшее, что может предложить высший свет. Молодых людей с сияющими улыбками и робкими голосами, которые умоляли ее о благосклонности и едва не прыгали от счастья, когда она позволяла им принести стакан пунша. Или кавалеров, которые интересовались состоянием ее отца больше, чем внешностью дочери, и считали излишним узнавать, умеет ли она вообще говорить. Чаще всего ей было просто скучно в их обществе. Иногда ее это раздражало, и тогда она отваживалась открыть рот и высказать им все, что она думает. Никто из молодых людей, ухаживавших за ней, не оценил степень ее откровенности.

Когда родители брали ее с собой в Лондон за покупками, она была ребенком. С тех пор Тесса выросла, стала красивой девушкой. И вот ее выпустили в плавание в океан других девушек, ищущих богатого и знатного мужа. На это потребовалось два сезона, но она поняла, что в Лондоне нет места романтической любви, да и в самой жизни ее трудно найти. Что редкость то, что было между ее родителями, — союз умов, тел и сердец.

И все же, может же она мечтать? А прошедшая ночь была такой волшебной, как если бы мечта вдруг обрела шанс стать реальностью.