— Мэри… — тихим, но властным голосом вывел ее Кейн из состояния рассеянной задумчивости.

— Полагаю, на сегодня более чем достаточно, — с нескрываемой досадой прервала она его.

Слишком близко подпустила она его к себе. Это угрожало не только ее благородным планам в отношении наследия семьи, но и сохранению тайны, разоблачение которой грозило потерей честного имени.

— В дальнейшем все, что невозможно будет решить в телефонном разговоре, мы перенесем в официальные учреждения. А сейчас прошу меня оставить, — тоном, не допускающим возражений, заявила она.

Не проводив посетителя, она торопливо покинула кабинет и через холл направилась к заднему дворику, мимо бассейна и домика для гостей, в очаровательный и ухоженный садик, служивший ее деду местом уединенных раздумий. Облюбованный им уголок под развесистой плакучей ивой, который Мэри знала с детства, всегда привлекал ее своей безмятежностью и простотой.

Под этими свисающими до самой земли ветвями, в прохладной тени, можно было ощутить себя огражденным от всего внешнего, подчас враждебного и неизменно тревожного. Мраморная скамья, нежная травка под ногами, мощный ствол дерева были такими же, как в далеком детстве. Это место стало их с дедом тайным заповедником, в котором время останавливалось и ничто не могло заглушить голос собственного сердца.

Слезы застилали глаза, ком в горле предвещал жалобный стон. Все усилия взять в свои руки собственную жизнь, собственную судьбу казались Мэри тщетными. Это был один из немногих моментов отчаяния, которые запоминаются на всю жизнь. Ей горько было признать, что, поступая вопреки или благодаря, она всегда от кого-то зависела. И чем отчаяннее старалась разорвать эти путы, тем глубже увязала в трясине всё прибывающих проблем.

Она так долго внушала себе, что стала другой, сдержанной и рассудительной, и старательно убеждала в этом других. И все для того, чтобы признать постыдную правоту злорадного Ченнинга.

— Мэри, — прозвучало над ней.

Кейн остановился перед каскадом ниспадающей зелени, не решаясь проникнуть в ее убежище. Мэри подняла на него покрасневшие и испуганные глаза. Щеки блестели от слез, губы распухли.

— Я просила тебя уйти, — прохныкала она, превратившись в малое дитя.

Кейн раздвинул лиственный занавес, шагнул в тайное капище, рассекая воздух порывистыми движениями, и небрежно сел рядом с ней на скамью, закинув ногу на ногу. Его вторжение задело Мэри.

— Пожалуйста, уйди, — процедила она.

— Не думаю, что ты этого хочешь, — самоуверенно предположил Кейн и добавил: — Очевидно, что ты несчастлива.

— Да, я несчастлива. А ты только усугубляешь это. Не в твоих силах что-либо изменить к лучшему, — вздохнула она, отирая кулачком соленые щеки.

— Ты удивишься, но я умею делать женщин счастливыми, — хвастливо заявил англичанин. — Во всяком случае, я могу загладить свою вину перед тобой, — посерьезнел он.

— Какую вину? — всхлипнула Мэри.

— Когда в Париже… — начал было Кейн, но она не дала ему закончить.

— Я не хочу об этом, — замотала она головой.

Ей вспомнилась ее весна в городе любви, когда она с нетерпением ждала возвращения Кейна. Не терпелось поскорее порадовать его вестью о своей беременности и услышать, что он отказывается от «идеальной партии», которую ему навязывал общественный статус, но… ее ждало разочарование.

— Я мог бы все исправить.

— Увы. Это невозможно. Есть вещи, которые нельзя изменить.

— Признаю, я был с тобой резок, даже жесток. Но как я мог реагировать на то, что у тебя другой мужчина и ты носишь его ребенка?

Глядя в прошлое, трудно было понять, что именно заставило ее так запутаться, что подвигло придумать какого-то мужчину вместо того, чтобы прямо отвергнуть оскорбительное предложение Кейна оставаться его любовницей, тогда как официально он будет жить с Викторией.

— Мы оба поступили неразумно, — вслух подытожила Мэри свои размышления о прошлом и позволила Кейну обнять себя за плечи, уютно устроившись в его сильных руках, и тихо улыбаясь маленькой мимолетной надежде.

— Кейн, объясни, зачем ты приехал, — вновь задала она вопрос, тревоживший ее эти два дня.

Его затянувшееся молчание действовало угнетающе. Ей хватало собственной неразберихи. Хотелось думать, что такой волевой и независимый человек, как Кейн, более властен над своими страхами и желаниями.

— Я же говорил, что искал тебя. Искал с тех самых пор, как аннулировал свой брак, — наконец ответил он и добавил: — Потому что ты мне нужна.

— Другими словами, оставшись один, ты вспомнил о своей прежней любовнице.

— Не стоит так опошлять.

— Кейн… ты сказал, что аннулировал брак. Я думала, ты развелся. Что это значит?

— Это сложно и неинтересно, — попытался увильнуть он.

Кейну было неприятно вспоминать, тем более рассказывать, о своих семейных казусах. Мэри и Виктория были для него непересекающимися темами. С Викторией его никогда не связывали глубокие чувства. Этот брак был всецело плодом родительских стараний.

— Твоя скрытность наводит на неприятные мысли, — строго заглянула Мэри в его глаза.

Кейн нехотя поддался:

— Я рассказывал тебе о моем старшем брате Найджеле? — спросил он, отлично зная, что никогда о нем не упоминал.

Трагедия, унесшая жизнь старшего брата, переживалась тяжело и в одиночестве. Найджел был страстным альпинистом и погиб во время схода лавины, когда Кейну был двадцать один год.

— Нет. Я никогда о нем не слышала, — уверенно ответила Мэри. — Не помню, чтобы ты когда-нибудь рассказывал мне о своей семье.

— Верно. Ты была моим оазисом наслаждений, Мэри-Белл, — признался он и поцеловал ее в темечко.

— Оазисом наслаждений? — удивленно воскликнула Мэри. — Не знала, что ты поэт.

Кейну тоже понравился этот экспромт, он помог понять, что его влекло к Мэри, что он искал рядом с ней.

— Ты хотел рассказать о старшем брате, — напомнила Мэри.

— Он был любимчиком всей семьи. Этакий золотой мальчик. Он родился победителем. С ним сопрягали много надежд по части продолжения семейных традиций. В общем, он был полной противоположностью мне.

— Из-за этого ты о нем никогда не рассказывал?

— Нет. Из-за того, что он трагически погиб. Это сильно подточило всю нашу семью. Он погиб во время восхождения на Эверест.

— Вероятно, от тебя потребовали, чтобы ты заменил его?

— Они до сих пор уверены, что имели на это право.

— А при чем тут твой брак?

— Виктория была невестой Найджела. Она переживала его гибель вместе с нашей семьей. Тяжелее, чем кто-либо из нас. Это стало причиной очень длительной депрессии. Она вызывала мое искреннее уважение и сочувствие.

— И поэтому ты женился на ней.

— Не совсем. — Кейн замялся. — Она была в глубоком отчаянии, замкнулась в своем горе. Нам приходилось буквально насильно вытаскивать ее из дома. Я часто навещал ее, мы много говорили, вспоминали Найджела, прошлое. Я симпатизировал ей. В какой-то момент мы увлеклись. Потребовалось время, чтобы понять, что это всего лишь подмена.

— Ответь честно. Ты сделал ей предложение, когда мы были вместе?

— Да.

— В таком случае ты — мерзавец, — четко произнесла Мэри.

— Жаль, но это так, — смиренно принял он ее вердикт.

Кейн искренне верил в то, что Виктория, воспитанная в строго английских традициях, будет идеальной женой для молодого перспективного аристократа. А простушка Мэри не могла рассчитывать ни на что, кроме как на честь быть его пылкой любовницей.

— Так почему все-таки брак был аннулирован? — продолжала допытываться Мэри.

— Незадолго до гибели брат позвонил мне с места их последней стоянки и заставил меня пообещать, что в случае несчастья я позабочусь о его невесте. Ради его спокойствия я дал обещание. Но сложилось так, что наш брак оказался фикцией. Мы не были супругами в полном понимании этого слова.

— Как долго это продолжалось?

— Больше года.

— Невероятно, чтобы за это время вы ни разу… — Мэри запнулась, подозревая, что Кейн ее дурачит.