Когда Джек познакомился с Джилл…

Нет, не так.

Когда Джилл казалось, что Джек — ее единственный мужчина…

Опять не то.

Когда Иви родила от Джека…

На самом деле и это неправильно, потому что сначала Джека пригласил на работу отец Иви, а еще до этого Джек уехал из Сайлент-Крик, потому что его выгнала Джилл…

И какого дьявола здесь вечно крутится эта Джилл, если он ее уже десять лет не видел и, бог даст, не увидит еще десять лет, а вот Эми нужна мать, потому что Иви…

Иви умерла.

Ужасно, по— дурацки звучит: Иви умерла. Никто не верит. Джек сам тоже не верит. До сих пор.

Иви умерла три месяца назад. Ей было двадцать три с половиной года.

Эми… Эмили Иветта Джозефина Браун — дочь Иви и Джека. И Джилл здесь совершенно ни при чем.

И за окнами уже все серое и утреннее, и сейчас зазвенит будильник, и надо будет встать и отправиться на кухню, чтобы согреть молоко для дочки и сварить кофе для себя, хотя с куда большим удовольствием он бы сейчас шарахнул стакан виски…

Иви, что ты наделала?!

Когда он увидел Иветту Леруа шесть с половиной лет назад, то даже не поверил, что такие девушки вообще водятся на свете. Во всяком случае, в тех краях, откуда был родом Джек, такие точно не водились. Там девки были все больше кряжистые, мускулистые, вполне способные рявкнуть на гризли так, чтобы несчастный зверь убрался восвояси…

Иветте было шестнадцать с половиной лет, у нее были золотистые локоны, как у Барби, голубые глаза с длиннющими черными ресницами, как у Барби, тоненькая талия, как у Барби, высокая грудь и длинные ноги, как у Барби… короче, она вся была, как Барби, только вдобавок ко всему умела смеяться звонко, словно весенний ручеек, пела песенки на французском и умела слушать мужчину так, что он расправлял плечи и начинал безудержно врать про свои подвиги…

Гай Леруа, отец Иветты, загодя предупредил нового сотрудника: дочка имеется, красавица и умница, но в жизни ей предназначено нечто получше полудикого ковбоя— лесоруба из Монтаны, будущим летом она отправится в университет, в Висконсин…

Будущим летом Иветта родила Джеку Брауну дочку Эми, но это уже совсем другая история.

Сейчас надо встать и сварить кофе. А потом пойти и разбудить Эми — крошечного золотоволосого эльфа, который никогда в жизни не плакал и не капризничал ровно до того момента, как три месяца назад узкий белый гроб, усыпанный лилиями и нарциссами, опустили в могилу на семейном участке Леруа…

Кофе. И немножечко виски. Просто чтобы не умереть от воспоминаний.

А у Джилл всегда получалось ладить с детьми…

Последняя мысль была и вовсе не к месту, но Джек Браун почти сразу же о ней забыл.

Для того чтобы более или менее привести это повествование в порядок, нужно найти хоть какие-то отправные точки. Начнем издалека.

Джек Браун родился тридцать пять лет назад в Сайлент-Крик, штат Монтана. Отец Джека был водителем-дальнобойщиком, мать — врачом. Относительно родословной Джека важно еще и то, что прадед его отца принадлежал к племени Сломанного Пера индейцев-шошонов, а бабка матери была чистокровной сиу из племени Черного Лося.

Джек родился в Сайлент-Крик, вырос в Сайлент-Крик, пошел здесь в школу и даже закончил ее, потом был в армии, откуда вернулся опять— таки в Сайлент-Крик… вполне вероятно, что и всю остальную жизнь он запросто мог быпровести в Сайлент-Крик, главным образом потому, что ему там чертовски нравилось.

Что это за место?

Если вы посмотрите на карту Соединенных Штатов, то увидите на ней примерно в середине и чуть севернее большое зеленое пятно неясных очертаний. Насчитаете на этом пятне с десяток названий населенных пунктов. Так вот: Сайлент-Крик среди этих названий НЕ будет.

Зеленое пятно — это штат Монтана. Крайне зеленый, крайне суровый и крайне неприступный край. Здесь до сих пор без всякого труда и видимых усилий растут почти тысячелетние кедры и сосны, а вода в горных реках так же чиста и прозрачна, как и в день своего творения.

Монтана — край гор и лесов — сама позаботилась о собственной безопасности. Разумеется, человек — с его-то вечной жаждой совать нос куда не надо и желанием обогатиться любой ценой — рано или поздно вырубил бы эти леса, сровнял бы с землей эти горы, настроил бы на реках электростанций и всяких целлюлозно-бумажных комбинатов… но зачем же было трудиться, когда в распоряжении молодой американской нации была громадная равнина — от Нью-Йорка до Лос- Анджелеса, от Бостона до Фриско? На первых порах Монтану оставили в покое, а уже ближе к нашим дням и вовсе сообразили, что леса Монтаны — своеобразный аналог человеческих легких.

О чем это мы? Ах да, о Сайлент-Крик.

Поскольку люди, как и тараканы, могут жит практически везде, то и в дебрях девственных лесов они тоже поселились. Крошечные поселки, маленькие городки — в Монтане их тоже можно найти, хотя, разумеется, в гораздо меньших количествах, чем на остальной территории Штатов.

Сайлент-Крик появился на свет — если бы кому— то пришло в голову зафиксировать эту знаменательную дату — примерно в тысяча восемьсот девяносто пятом году. Вначале он представлял собой индейское поселение, потом — разрушенное индейское поселение, потом — пяток грубо сколоченных хижин плюс салун, потом — десяток домов плюс салун плюс почта. Собственно, на этом жители Сайлент-Крик и остановились. За последующее столетие домов то прибавлялось, то убавлялось, салун стал гостиницей на двадцать номеров, которые почти всегда пустовали, но зато на первом этаже разместился бар с неброским и удивительно оригинальным названием «Монтана». Почта разделила кров с полицейским участком — и Сайлент-Крик окончательно обрел статус города.

И Джек Браун любил этот город.

Вокруг шумели вечнозеленые леса, воздух можно было пить кружками, форель сама выпрыгивала к вам в руки из хрустальных речек, олени паслись на окраине города, а ночью небо было усыпано миллиардами ярких звезд…

Кроме того, в этом же городе жила Джилл Баллард.

Как и Джек, она родилась в Сайлент-Крик, но довольно долго Джек не имел ни малейшего представления о ее существовании. Потом имел — но смутное, а перед самым уходом в армию заглянул в родную школу на танцевальный вечер — и пропал навсегда.

Длинноногое чудище с пластинками на передних зубах, огромным носом, прыщами на лбу и непокорными каштановыми патлами превратилось в статную высокую красавицу с огромными серыми очами, волнистыми густыми пепельными волосами, вполне сформировавшейся фигурой и фарфорово— белой кожей, чистой и гладкой, словно шелк. Джилли Баллард было пятнадцать, и Джек даже боялся представить, какая красавица из нее получится к тому времени, как он вернется из армии. Оставалось одно, самое важное: сделать так, чтобы она его дождалась.

Он умирал от ревности и тревоги, ползая по полосе препятствий, он всаживал обойму за обоймой в мишени, представляя на их месте неведомых соперников, он писал Джилл письма, полные таких чувств и такой страсти, что, прочитай их какой-нибудь лорд Байрон, мигом порвал бы свои стихи и удалился бы в монастырь…

Джек любил Джилл так, как любят в первый раз в жизни.

А Джилл любила Джека.

И — нет, вы неправильно подумали! — она дождалась его из армии, и он снова, в который раз, умер на месте при виде ее величественной красоты, и потом, чуть позже, когда бочка с дождевой водой перестала замерзать по утрам, расцвела трехсотлетняя липа на школьном дворе и по ночам с неба начали сыпаться звезды, все у Джека и Джилл случилось, все, как надо, и никаких трагедий не произошло, и суровые родители никого из дому не выгоняли, и вообще, вся их история могла бы быть самой обычной счастливой историей…

Джеку исполнилось двадцать пять, и Джилл должно было исполниться двадцать один, когда они поругались. В дым, в мрак, в смерть и преисподнюю, по какому— то смехотворному поводу, и они наверняка помирились бы, да только Джек вспылил, потому что его мать встала на сторону Джилл, и отец назвал его придурком, и даже Стерегущая Сова сказала, что он зря обидел девушку. Джек все пытался им всем объяснить, что эта самая девушка сама кого хошь обидит и что он как раз ни при чем — словом, скандал вышел грандиозный, и Джек опомнился только через сутки, в Тиссуле, где оказался совершенно случайно, потому что на трассе его узнал и подвез один из папиных дружков— дальнобойщиков.