Далее шло несколько яростно перечеркнутых предложений, после чего листок был, видимо, скомкан и отброшен в сторону.

Эглантайн тяжело вздохнула и спустилась в кухню. Оставалось надеяться, что «дорогой ньюйоркец» не заметит этого отчаянного крика души в ворохе писем, которые ему придется разбирать все свободное время.

На кухне Эглантайн сразу заметила оставленные младшей сестрой следы приготовления кофе в виде липких коричневатых лужиц на столике и грязной кофеварки. Среди этой помойки Эглантайн увидела клочок салфетки, на которой было торопливо нацарапано: «Я у Эмили».

Поджав губы, она принялась за уборку. Эмили, бывшая одноклассница Мьюриел, была девицей легкомысленной и влюбчивой, так что Мьюриел, по мнению Эглантайн, ни одного толкового совета получить от подруги не могла.

— Дорогая, что с тобой? — заботливо спросил Чарлз. — Ты едва притронулась к еде.

По пятницам они всегда ходили в один и тот же ресторан, где, по мнению Чарлза, вкусно кормили по разумной цене.

— Ничего, все в порядке. — Эглантайн вымученно улыбнулась и отодвинула тарелку. — Просто я не голодна.

Чарлз недовольно сдвинул брови.

— Только не говори, что еда невкусная, готов спорить на что угодно, кормят здесь превосходно. Это единственное место в Нью-Йорке, где подают сытные калорийные блюда и при этом, заметь, не обсчитывают.

Эглантайн едва слышно вздохнула. Хоть бы раз в жизни съесть что-то экзотическое, пусть даже за бешеные деньги, пронеслось у нее в голове. Но Чарлз предпочитал всем кухням мира пуритански скучную английскую, не ел ни морепродуктов, ни чеснока, а на шампанское у него вообще была аллергия, и чем дороже оно стоило, тем сильнее проявлялась его антипатия.

Поэтому каждую пятницу в одно и то же время они заказывали ростбиф, жареный картофель, которые Чарлз считал «настоящей едой», и бутылку красного вина.

— Надеюсь, ты не села на диету? — Чарлз с усмешкой оглядел худощавую фигурку Эглантайн. — Ты же знаешь, мне нравится, когда у девушки здоровый аппетит.

Эглантайн попыталась представить себя этакой пышечкой, но у нее ничего не получилось.

— Чарлз, по-твоему, я неинтересна?

Он сильно удивился — так, что даже перестал есть и отложил вилку.

— С чего вдруг тебе взбрели в голову такие мысли? Если бы я так считал, ты вряд ли сидела бы сейчас со мной в ресторане.

— Но если бы тебе довелось впервые увидеть меня среди огромной толпы, скажи, ты подошел бы именно ко мне? — допытывалась Эглантайн.

Чарлз оторопел, потом поёрзал на стуле и ласково, будто разговаривал с маленькой, сказал:

— Естественно! Ты же мой единственный ангелочек. Только мой, больше ничей. И ты это прекрасно знаешь…

— Конечно, знаю. — Эглантайн тяжело вздохнула и взялась за вилку. — Прости за глупый вопрос. Просто я все время думаю о Мьюриел…

— О, избавь меня, пожалуйста, от упоминаний об этой маленькой нахалке! — фыркнул Чарлз. — Опять она тебе Бог знает что наболтала?

— Ну, в чем-то она и права, — попробовала защитить сестру Эглантайн. — Знаешь, у нее сейчас тяжелый период, они с Тибалтом расстаются…

— Значит, парню повезло, — изрек Чарлз. — Что ж, это послужит ей серьезным уроком. Возможно, теперь Мьюриел не будет сломя голову кидаться в пучину новых страстей.

— Да уже кинулась! Представляешь, она все утро строчила любовное послание какому-то недоумку, который поместил в газете объявление о знакомстве. «Уставший от одиночества ньюйоркец» — вот что ее подкупило…

— Она просто дура! — взорвался Чарлз, в порыве негодования сорвав аккуратно заправленную за воротничок салфетку. — У нее что, крыша поехала?!! Да как ты ей разрешила?!

— Может, она и дура, — возразила Эглантайн, — но дура совершеннолетняя, и я не могу заставить ее жить по моей указке. Во всяком случае, думаю, ничего страшного не произойдет. Множество людей находят свое счастье именно таким образом…

— Боже мой! — взвыл Чарлз, хватаясь за голову. — И ты туда же? Это все из-за твоей легкомысленной писанины!

— Значит, вот что ты думаешь о моей работе, — прошипела Эглантайн, задетая пренебрежительными словами своего возлюбленного за живое. — Я давно подозревала…

Чарлз досадливо отмахнулся.

— Да перестань! Ты сама всегда так говоришь. В конце концов, мы оба понимаем, что ты не Шекспир и даже не Джейн Остин.

— Да, я так говорила, — отчеканила Эглантайн. — Однако это не означает, что мне будет приятно слышать подобное от других. От тебя особенно…

— Да ладно, дорогуша, успокойся. — Чарлз скорчил жалобную рожицу, которая в прежние времена умиляла Эглантайн, а сейчас вызвала у нее глухое раздражение. — Это вырвалось случайно. На самом деле я так не думаю. Просто твоя сестра меня бесит…

— Как и ты ее, — вставила Эглантайн, сверля его ледяным взглядом.

— Правда? — вскинулся Чарлз. — Не понимаю почему?

— Догадывайся сам, раз ты у нас такой умный, — огрызнулась Эглантайн. — Теперь я буду держать язык за зубами.

— Но я хочу, чтобы ты мне доверяла, — возразил Чарлз. — Ради тебя я готов на все, и ты это знаешь. Я уже записался на соревнования по регби на следующую неделю, но, если хочешь, никуда не поеду. Если тебе нужна помощь с Мьюриел…

— Какая жертва! — съехидничала Эглантайн. — Не стоит беспокоиться. По-моему, вам с ней противопоказано находиться в одном помещении.

Чарлз явно обрадовался тому, что избавлен от обязанности провести уик-энд в компании нахальной и острой на язык девицы.

— На десерт как обычно? Твой любимый «Айриш крим»? — спросил он, протягивая Эглантайн меню.

— Нет, — упрямо возразила она, — сегодня я буду пить «Куантро» и есть суфле со взбитыми сливками.

— И давно у тебя изменился вкус? — язвительно осведомился Чарлз.

— Не очень, — в тон ему ответила Эглантайн. — И не только вкус.

— Смотри, слишком сильно не меняйся, — тихо посоветовал Чарлз. — Потому что я люблю тебя такой, какая ты есть.

Эглантайн ангельски улыбнулась и промурлыкала:

— Сегодня я добавлю в кофе бренди, и, пожалуй, двойной.

Жизнь шла своим чередом. Мьюриел редко бывала дома, пропадая либо на работе, либо в гостях у Эмили, и об «одиноком ньюйоркце» не говорила больше ни слова.

Чарлз, доведя Эглантайн до белого каления своим кудахтаньем по поводу невыносимого поведения Мьюриел, отправился на соревнования по регби, пообещав звонить каждый Божий день.

— Это совсем не обязательно, — пробовала протестовать Эглантайн. — Подумаешь, расстаемся на неделю! Мы же не сиамские близнецы.

И не супруги, добавила она про себя.

— Слава тебе, Господи! — выдохнула Мьюриел, узнав об отъезде Чарлза. — Значит, теперь тебе можно слегка поразвлечься?

— Это значит, что теперь мне можно закончить-таки книгу. Я сильно отстаю от графика.

— Ты хочешь сказать, что будешь добровольно сидеть в четырех стенах целую неделю? — удивилась Мьюриел, и ее удивление было вполне искренним.

— Такова жизнь, и мне она по душе, — отозвалась Эглантайн. — Впрочем, в скором времени я все же выйду в свет. В парикмахерскую, подстричься, — добавила она, когда сестра скорчила унылую гримасу. — За меня не переживай. Ты любишь вечеринки, а я — покой и одиночество.

Мьюриел долго размышляла над ее словами, затем, пристально глядя в глаза сестре, задумчиво спросила:

— Значит, если ты откупоришь бутылку с джинном и он предложит выполнить любые три твоих желания, ты ничего не захочешь изменить? Это грустно, — промолвила она, трагично покачав головой. — Такие шансы упускать нельзя, Тина. Бери пример с меня: вот я всегда хватаюсь за любую возможность.

— Читая газетные объявления, — едко заметила Эглантайн. — Ответ еще не получила?

Мьюриел ничуть не обиделась на ее сарказм.

— Нет. Но обязательно получу. — Взглянув на свои часики, она подскочила как ужаленная. — Черт, через полчаса у меня показ! Все, убегаю! — крикнула она, сорвавшись с места, и исчезла, оставив после себя лишь слабый аромат духов.