Погода была просто идеальной. Солнце пригревало, но не палило. Элегантные мужчины и женщины… они все были такими красивыми, и так милы со мной. Прекрасный день.

Меня очень тепло приняла семья Мортимеров. Только теперь стало ясно, что я действительно хочу этого замужества. Я впервые в полной мере ощутила такую уверенность. Прежде казалось, что я попросту поддалась влиянию свежих впечатлений и приняла симпатию за любовь. К тому же все вокруг коренным образом отличалось от того, к чему я привыкла с детства, потому была ошеломлена, ослеплена, сбита с толку обычаями другой страны и людьми, ничуть не похожими на тех, которые окружали меня в Фаррингдоне. Но сейчас я почувствовала себя здесь как дома, и это ощущение подарила мне семья Бертрана.

Я долго беседовала с его матерью, которая сказала, что хорошо понимает мое нежелание спешить со свадьбой. Она объясняла это и нетерпеливому Бертрану.

— Все случилось очень быстро, моя дорогая. Вас просто закружил водоворот событий. Поезжайте домой и расскажите там обо всем… и тогда, на большом расстоянии, поймете, насколько все это соответствует вашим представлениям о супружеском счастье, — сказала она.

Я была в восторге от нее. Мне несказанно понравились отец и сестра Бертрана. Они держались так естественно и непринужденно, хотя были чрезвычайно элегантны. Среди них я чувствовала себя счастливой.

— Вы должны привезти к нам в гости своего отца, — сказал отец Бертрана. — Наши семьи должны познакомиться и породниться.

— Мне это кажется великолепной идеей, — ответила я.

Здесь уже накапливались новые заказы, но прежде всего я хотела съездить домой, потому что меня тревожили мысли об отце.

Мать Бертрана горячо одобрила это стремление.

День был безоблачным и наполнял душу ликованием. Казалось, я знаю, какое будущее меня ожидает, и была счастлива. Почти.

Но ближе к вечеру произошли события, немного встревожившие меня. Мы с Бертраном решили взять лодку, чтобы прокатиться вниз по реке. Я расположилась на корме в тени зонтика, а Бертран сел на весла. Он весело улыбался и говорил о нашей будущей совместной жизни. Постепенно мы перешли на «ты».

— Мы будем небогаты, — произнес он с мягкой улыбкой. — Но ты будешь продолжать заниматься живописью и заработаешь много денег.

— Надеюсь, у меня получится.

— Однако ты будешь это делать не ради денег, а из любви к искусству, верно? Кейт, я хочу, чтобы ты была счастлива, поэтому никогда не встану между тобой и искусством. Одна из комнат в Мортимере будет твоей студией.

— Великолепно.

Поистине замечательный день.

— Ты объяснишь, как там все должно быть, когда приедешь погостить к нам. Мама сказала, что ты пообещала приехать… вместе с отцом. Быть может, тогда мы обо всем подробно и поговорим.

— О студии?

— О нашей свадьбе. И о студии тоже.

— Хорошо бы найти похожую на «солнечную» комнату в Сентевилле.

Это было бестактно. Я бросила зловещую тень на идеальный во всех отношениях день. Мне не следовало упоминать Сентевилль.

Бертран нахмурился, и я увидела в его глазах гнев. Сжав кулаки, он произнес:

— Я хотел бы его убить.

— Не думай о нем… в такой чудесный день.

Но Бертран не мог не думать.

— Если бы ты только видела! Он сидел и улыбался. «Я хочу пристроить ее, — говорил он. — Я люблю Николь. Тебе она тоже нравится. Ты от этого только выиграешь…» Я не верил своим ушам.

— Забудь, — мягко проговорила я. — Все это уже в прошлом. Ты ему ясно дал понять, что такое предложение попросту подло и низко.

— Я думал, он меня убьет. Ему ведь нечасто приходится с таким сталкиваться. Я сказал: «Оставь себе своих использованных любовниц. Я не прикоснусь ни к одной женщине, побывавшей в твоей постели. Меня будет тошнить от одного ее вида. Я постоянно буду представлять ее вместе с тобой…»

— Забудь, — взмолилась я. — С этим навсегда покончено.

Но Бертран не мог остановиться.

— Он сказал: «Не будь глупцом и женись на моей любовнице. Это сделает тебя человеком». И тут я будто сошел с ума. Я кричал: «Никогда, никогда, никогда…» А потом ушел. Думаю, с ним еще никто так не разговаривал.

— Ты сказал все, что должен был сказать. А теперь забудем о нем. Тебе незачем с ним встречаться, ты больше никогда его не увидишь. Он может попытаться навредить тебе. Но как? Финансово? Ерунда. Нам не нужны его деньги. Я буду писать миниатюры. Нас ждет прекрасная жизнь.

Он улыбнулся мне и продолжил грести, но уже молча.

День утратил свое очарование.

Второе происшествие касалось принцессы.

Я увидела ее, когда она выходила из рощицы на берегу реки, держа за руку Армана Л’Эстранжа. Раскрасневшаяся и безмерно счастливая. Она держалась так, будто бросала вызов всему миру, при этом давая понять, что ей нет до него никакого дела. На какое-то мгновение мне стало страшно, но потом я сказала себе: она всего лишь дитя.

На обратном пути мы молчали. Проехали Булонский лес, миновали Триумфальную арку, и я думала о том, как прекрасен этот город даже в глубоких сумерках. Наконец мы приблизились к особняку на улице Фобур Сент-Оноре.

Принцесса нарушила молчание.

— Какой волнующий день! Мне кажется, для нас обеих. Теперь все решено. Вам суждено стать мадам де Мортимер. Что же касается меня… кто знает?

Она была так счастлива. Я не собиралась дважды за один день совершать одну и ту же ошибку, упомянув барона.

На следующий день после fкte champкtreпринцесса чувствовала себя плохо. Она была бледной, вялой и угрюмой. Бедная девочка, думала я. Ее так тревожит грядущее замужество, и никак не удается забыть о том, что оно неотвратимо приближается. Сейчас она никак не походила на хорошенькую девушку, которая начинала проявляться на миниатюре. Мари-Клод не была красавицей, черты ее лица неправильны, а нижняя часть его казалась тяжеловатой. Только радость делала ее привлекательной, и когда я вспоминала о лучащейся счастьем девушке на fкte champкtre,она и близко не напоминала эту бледную тень в углу громадной кровати.

Мари-Клод не выходила из своей комнаты, так что сеансы пришлось отменить.

Однако она просила меня посидеть с ней, что я с радостью делала. Временами казалось, что она готова довериться мне, но я не подталкивала ее к этому, зная, что разговор пойдет прежде всего о страхах, связанных с грядущим замужеством, а тут я ничем не могла помочь. Продолжать утверждать, что браки по расчету зачастую оказываются счастливыми, было чересчур банально. Я пыталась поставить себя на ее место. В подобной ситуации следовало бы активно действовать, но разве я имела право подстрекать к бунту эту беспомощную маленькую принцессу?

Я беседовала с ней на разные темы, рассказывала о своем доме, о жизни, которую мы вели в Фаррингдоне, и подчас мне удавалось вызвать улыбку на ее губах.

После обеда я обычно отправлялась на прогулку. Париж все больше очаровывал меня. Я наслаждалась общением с этим сказочным городом. Мари-Клод считала меня отчаянной авантюристкой, так как сама она выходила из дому только в сопровождении компаньонки. Я чувствовала себя свободной и независимой, хотя и выполняла чьи-то там заказы… Если задуматься, то барон ведь очень много для меня сделал. Он не только признал мой талант, но помог стать на ноги, а посему, конечно же, заслуживал моей благодарности.

Я осознавала то, что слишком много думаю о нем. Он вторгся даже в очаровательный день пикника и бросил на него уродливую тень. Из-за него страдала бедняжка Мари-Клод. Я была уверена, что причиной ее болезни являются мрачные предчувствия и тревоги. Однако ее нездоровье предоставило мне возможность ближе познакомиться с Парижем, поскольку продлевало мое пребывание в этом городе. Я об этом не сожалела еще и потому, что меня немного беспокоила миниатюра. Она должна быть ничуть не хуже той, что я написала для барона. К моему удивлению, его портрет дался мне легче, чем эта работа, которая представлялась мне поначалу гораздо более простой…