Что-то мокрое скользнуло вниз по щеке Киры. Она поспешно вытерла ее и удивилась, увидев розовую жидкость на своих пальцах. Слезы? Она еще могла плакать, хоть и стала вампиром?

Прежде чем она успела обдумать это, боль, становившаяся все более знакомой, прорезала Киру изнутри. Она согнулась, обхватывая живот, как если бы могла каким-то образом затолкать свою потребность в крови обратно.

Ветерок, поднявший ее волосы, был единственным индикатором, подсказавшим ей, что Менчерес ушел и вернулся в мгновение ока. В руке он держал два этих проклятых красных пакетика, и внутренний скачок, который почувствовала Кира, когда увидела их, оставил ее бороться с совершенно противоположными желаниями. Она хотела в отвращении выбросить эти пакетики из окна. И она же хотела вырвать их из рук Менчереса и выпить бешеными глотками.

Он протянул ей один пакет, но Кира отвернулась. Она не хотела больше пить кровь. Это было неправильно, ужасно…

Двойная колющая боль в нижней губе подсказала Кире, что из верхних зубов появились клыки, а потому этот дразнящий, богатый, металлический вкус теперь омывал ее рот. Еще больше боли захлестнуло ее тело, это ненавистное чувство, будто сгораешь изнутри, увеличивалось со свирепым шагом.

В следующее же мгновение Менчерес уже держал ее в своих объятиях, прижимая гладкую поверхность пакетика к ее рту.

— Ты должна.

Она только лишь знала, что разорвала его, когда невероятное облегчение сменило предыдущие мучения внутри нее. Кира почувствовала, что начинает уплывать, ее разум притупляется от прилива возбуждения и голода, но, прежде чем она потеряла себя в темноте, что-то зацепило ее подсознание. Что-то, что она, будучи слишком отвлеченной, не уловила, когда Менчерес впервые сказал ей, почему он загипнотизировал ее босса дать ей машину и повышение. Ты работала до поздней ночи…

Был только один способ, узнать, до которого часа работала Кира на той неделе. Он следил за ней.

Менчерес шел рядом с Кирой в лесу. Воздух был приятно прохладным в предрассветные часы, но Кира надела толстый свитер и брюки, как если бы было гораздо холоднее. Пока шла, она, казалось, была полностью сосредоточена на земле, и ее взгляд метался в сторону только тогда, когда ночные животные пугались их присутствия.

Он ничего не говорил, давая ей привыкнуть к потоку чувств от окружающего. На свой второй день бытия вампиром она проснулась за несколько часов до наступления темноты, настаивая после того, как насытила голод свежими пакетиками, с которыми вернулся Горгон, что сама примет душ. Как и предупреждал Менчерес, положительных результатов это не принесло. Кира оторвала душевую дверцу, когда попыталась открыть ее, затем вырвала кран из стены в попытке выключить воду, завершив принятие душа уже без дверцы. Расстройство из-за неспособности контролировать свои силы вызвали очередной приступ голода, что также было неудивительно. Гнев и голод для новорожденных вампиров были крепко связаны, и со всеми повысившимися до ранее неизвестного уровня эмоциями ближайшие дни Киры будут полны непостоянства.

— Это кажется каким-то неправильным — не видеть темноту, — произнесла Кира, наконец, прерывая свое молчание. — Я знаю, что сейчас ночь, но больше похоже на ясный день, просто солнце не режет глаза. Никаких теней. Одни только пятна. Ты долго привыкал к тому, что темноты нет?

Менчерес попытался вспомнить свои первые дни в качестве вампира. Это было так давно, что казалось, будто превращение происходило и не с ним вовсе. Он вспомнил голод, охвативший его, когда он впервые проснулся — ни один вампир этого не забудет. Но он не мог вспомнить, на что была похожа истинная ночь, когда он еще был человеком, поэтому не мог сказать, сколько понадобилось ему времени, чтобы привыкнуть.

— Многие из тех первых дней я забыл, — признался он.

— Потому что ты старше грязи, да? — Кира бросила на него косой взгляд. — Тогда скажи мне, тебе тоже по звукам это место напоминает бомбардировку? Или ты за эти годы научился приглушать фоновый шум?

На мгновение он сосредоточился на звуках, наполнявших лес. Нет, он не обратил на них никакого внимания, определив только, естественные они или представляют угрозу, которую необходимо устранить. Он просто научился приглушать их, как описала это Кира? Или же он настолько пресыщен, что его больше не интересует пение сверчков, танец листьев, касание тянущихся друг к другу ветвей и животные, охотящиеся за пропитанием или добычей?

— Ты научишься выбирать то, на что обратить свое внимание, — ответил он.

Это была правда. Он мог и не замечать лесные звуки, но мог описать Кире каждый нюанс ее изменившегося, пока она шла рядом с ним, запаха. Или же сказать, сколько раз ее глаза вспыхнули изумрудами, когда она мельком замечала в окрестностях что-нибудь с бьющимся сердцем.

Кира остановилась и подняла лицо вверх к деревьям.

— Светлячки. Я не видела их с детства. Мы с Тиной ходили в лес у нашего старого дома, чтобы попробовать поймать их…

Менчерес остановился и проследил за ее взглядом к светящимся насекомым, разбросанным по всему воздуху. В ее голосе появилась тоскливая нотка воспоминаний, которых у него не было. Даже если бы он помнил свое детство, у него не было братьев и сестер, близких к его возрасту, и на его родине подобных созданий не было.

Но эти воспоминания что-то значили для Киры, привязывая ее к потерянной юности. Он посмотрел на ее профиль. Голова ее была откинута назад, полные губы приоткрылись, а бледная линия шеи образовывала резкий и соблазнительный контраст на фоне леса. Она выглядела такой красивой. Почти неземной. Несмотря на то, что лучше было бы отвести взгляд, он не мог этого сделать.

Пусть он не мог разделить ее воспоминания детства об охоте на светлячков, но он мог подарить ей новое. То, что никто другой не сможет повторить.

Менчерес послал сгустки своей энергии по земле, обхватив ими соцветия нескольких кучек полевых цветов. Один за другим он срывал их, пока в воздухе не воспарили сотни бледно-фиолетовых, синих, желтых и белых цветов. Кира не заметила этого. Она все еще смотрела на светлячков.

Медленно он потянул свою силу назад, пока цветы не начали собираться вперемешку в одно большое облако.

Глаза Киры расширились, когда она увидела туман из цветов, плывущий к ней по земле. Дрожь охватила ее тело.

— Я чувствую, что от тебя исходит энергия. Что ты делаешь с ними?

Она не смотрела на него, пока спрашивала это. Менчерес не ответил, а послал свою энергию очередной волной, группируя цветы в хвостатую комету, в каком-то немыслимом танце то ныряющую вниз, то устремляющуюся к верхушкам деревьев. С губ Киры сорвался звук, походивший на нечто среднее между пораженным вздохом и смехом, и ее лицо разрумянилось от удивления, а не от боли и шока, как бывало в последние два дня.

Она все еще не смотрела на него, а продолжала наблюдать за танцующими цветами. Менчерес растянул комету в одну длинную полосу и сделал этой мягкой, ароматной лентой несколько устремленных вверх вихрей, прежде чем собрать цветы в круг в нескольких метрах над головой Киры. Затем он постепенно расширил его и опустил вокруг нее, охватывая ее в объятие цветов.

Она посмотрела на окружающие ее кольца полевых цветов и протянула руки, не касаясь их. Потом она, наконец, посмотрела на Менчереса. Ее зеленые глаза светились совсем не тем оттенком, что окрашивал их, когда она любовалась светлячками.

— Отпусти их.

Ее голос был тише, и этот мелодичный шелест обвился вокруг него невидимым захватом. Менчерес ослабил свою силу, позволяя цветам осторожно опуститься на землю вокруг нее. Что-то внутри него сжалось, когда Кира начала медленно подходить к нему.

Сокращая расстояние между ними, Кира не отводила взгляд. На эту прогулку она пошла, намереваясь выяснить, зачем он преследовал ее. Узнать, что мотивировало Менчереса: подозрение или желание увидеть ее снова. Но теперь в этом не было необходимости. Она чувствовала его тягу к ней, просачивающуюся сквозь ту стену, что он воздвиг вокруг себя, всё расширяющимися потоками, пока она не превратилась в материальную силу, невидимую, но находящуюся повсюду.