— Что…? — начала она.

Менчерес подошел к ней, близко, но не касаясь. Всякий раз, когда у нее наблюдался продолжительный период осознанности происходящего, вот как сейчас, ей приходилось просить его не прикасаться к ней. Она знала, что это просьба отбрасывалась всякий раз, когда на нее находило кровавое неистовство, но она не могла винить его за это.

Конечно, с его запахом и покалыванием окутывающей его ауры, Менчерес мог с тем же эффектом касаться ее. Добавить его голос, и Кира чувствовала себя полностью поглощенной им, просто находясь рядом.

— Ты не привыкла к своей новой силе. — Он нагнулся и поднял кусок деревянного подлокотника. И тот не рассыпался в щепки, как это происходило у нее. Он протянул его Кире.

— Попробуй взять ее, но очень осторожно.

Она схватила деревяшку — и она развалилась в ее руке. Разочарованная, Кира обернулась, но ее остановило непонятное жжение в лодыжке. Она посмотрела вниз. Правая нога ушла сквозь деревянный пол.

— Ну что за черт? — воскликнула она, высвобождая ногу. Половые доски вылетели вместе с ней, оставляя за собой дыру.

— Как я уже говорил, ты не привыкла в своей силе, — заметил Менчерес. Ни нотки выговора не окрасило его тон, хотя она только что испортила ему стул и пол. — Это еще одна причина, по которой ты не можешь находиться рядом с людьми, пока не приспособишься к своим новым способностям.

Она даже не могла откинуться на стуле или топнуть ногой, не причинив при этом крупного ущерба? Добавить к этому ее ежечасные или около того отключки на фоне кровавого сумасшествия, и она превратилась в ходячую машину смерти!

Глаза начало жечь так, будто в них прыснули слезоточивым газом, а перед ее слишком острым взором все стало розоватым и расплывчатым. Сможет ли она когда-нибудь обнять сестру снова? Или же она раздавит Тину так же легко, как испортила этот стул, стоит только прикоснуться к ней?

— Черт тебя подери за это, — прошептала она, отворачиваясь от взгляда Менчереса. И почти немедленно пожалела, что сказала это. Было несправедливо обвинять его. Он сделал все от него зависящее, чтобы помочь ей, как до появления Раджа, так и после, когда нечестивый коп вынес ей смертный приговор.

Уголком глаза она заметила, что ее слова, казалось, не возымели на Менчереса никакого эффекта, но волна печали прошла через ее сознание. Кира замерла. Ей не было грустно. Она был зла и растеряна, и уже опять начинала испытывать голод, но грустно ей не было.

Исходила ли эта печаль от него? Может ли она сейчас чувствовать его эмоции, как она чувствовала его силу и прикосновения голоса?

Кира вспомнила последние слова, которые она услышала, когда была человеком: не важно, что ты скажешь — я верну тебя обратно. Было ли Менчересу грустно от того, что ему пришлось убить ее, или же он жалел о своем решении вернуть ее вампиром? И что было его настоящими чувствами: его предыдущее пренебрежительное отношение к ней при Радже вчера? Или же его заботливость, когда он только пришел в клуб и исцелил ее? Он не делал никаких попыток увидеть ее после того, как отпустил, но потом Радж, вынеся ей приговор, намекнул, что Менчересу на нее далеко не наплевать.

Прежде понять то, что думал о ней загадочный вампир, было источником тайных мечтаний Киры, но теперь знать это стало необходимостью. Менчерес изменил само ее существование и стал ключевой фигурой ее новой жизни, но она понятия не имела, рассматривал ли он ее как нечто не более чем временный раздражитель.

Она взглянула на него, замечая, что его обычное бесстрастное выражение снова прочно встало на место. Впрочем, это не важно. Она хотела ответы на некоторые свои вопросы, прежде чем снова потеряет рассудок или же сознание на рассвете.

— Зачем ты загипнотизировал моего босса предоставить мне автомобиль и повысить? — спросила она, вся в напряжении из-за усилий увидеть, почувствует ли она от него какие-нибудь эмоции.

Слабый оттенок удивления коснулся ее подсознания, прежде чем исчезнуть. Кира чуть не вскрикнула. Удивление не моглопринадлежать ей, она не стала бы удивляться собственному вопросу!

— Это ты, так ведь? — спросила она, не давая Менчересу время ответить на ее вопрос. — Невероятно, я чувствую тебя.

Так же внезапно вокруг него, казалось, встала на место стена, отрезая от Киры все, даже вызывающую мурашки волну его ауры.

— Лучше сосредоточь внимание на управлении своей силой и потребностью в крови, — произнес Менчерес с холодной отчужденностью в голосе.

Она шагнула, совершенно наплевав на то, что под ее ногами скрипел и гнулся пол.

— Ну нет, — вспыхнула она. — Ты не станешь отгораживать от меня стеной единственный указатель, по которому я могу понять, что ты думаешь. Вчера ты убилменя и вернул к существованию, где все другое, особенно я сама. Но что почти столь же пугающе, так это то, что я не знаю, значит ли это для тебя что-нибудь еще, кроме большого надоедливого неудобства. Так что дай мне хоть что-нибудь. Это могут быть слова, выражение лица, проблеск эмоций — что угодно, но сделай это сейчас, потому что мне нужна подсказка, чтоя для тебя.

Если бы Кира еще могла дышать, сейчас она бы задыхалась от бурливших в ней эмоций, однако, ожидая ответа, она стояла столь же неподвижно, что и вампир напротив нее. Менчерес не оставил свою непроницаемую маску, как и не опустил невидимые стены вокруг себя, но, наконец, склонил голову.

— Ты работала до поздней ночи, и, как показал тот день, когда мы встретились, для тебя небезопасно ходить пешком на работу и обратно.

С секунду Кира не могла понять, о чем он говорит. И тут она вспомнила свой первоначальный вопрос к нему, и разочарование омыло ее волной. Все то время, что она провела в поисках Менчереса, она полагалась на предположение, что его действия с ее боссом означали, что он хотел увидеть ее снова. Как же она ошибалась. Смертельноошибалась, если быть точной. Это был не более чем неосторожный жест, сделанный из жалости. Будь осторожна с желаниями, мрачно подумала она. Она преуспела в своем стремлении увидеть Менчереса снова, но это стоило Кире жизни.

— Спасибо, — глухо ответила она. — А теперь скажи мне, почему ты не позволил мне остаться мертвой?

Менчерес отвел глаза, и лицо его стало еще более непроницаемым, если только это было возможно.

— Приговор Раджа был злоупотреблением властью. Единственная причина, по которой приговор был так жесток, заключалась в его враждебности ко мне, так что меньшее из того, что я мог сделать — убедиться, что ты не останешься мертвой.

Еще один жест жалости, подумала Кира, в неверии качая головой. Как же это блестяще осознавать, что ее теперешнее существование обусловлено не более чем озлобленностью одного вампира и угрызениями совести другого. Если бы она осталась в стороне от Менчереса, как только он отпустил ее, у нее была бы новая машина, повышение, сестра, чья жизнь не будет трагически коротка, несколько друзей, безответственный, но все-таки любящий брат, а иногда и развлечения. Но нет же, она бросила все в погоне за вампиром, который наверняка ни разу о ней и не вспомнил с тех пор, как оставил на той крыше. Ты дура, рявкнула на саму себя Кира.

— Не нужно бояться, что все из твоей прежней жизни теперь для тебя потеряно, — продолжил он, отчего Кира чуть не рассмеялась. — Через нескольких месяцев у тебя будет достаточно сил после рассвета, чтобы вернуться к работе. Пройдет лишь неделя или две, и ты сможешь контролировать свой голод и способности рядом с людьми в достаточной степени, чтобы снова увидеться с семьей…

— Ты не понимаешь, да? — прервала она его, охваченная безрассудством. — Все это — это внезапное становление кем-то другим уже достаточно плохо, но знать, что единственная причина, почему я не в могиле, заключается не в том, что моя жизнь что-то значит для тебя, а в том, что это, по-твоему, уравновесит воображаемые весы правосудия… ну, это дерьмово. И да, я сознаю иронию данного заявления.