Я бы кричал еще дольше, но у меня перехватило дыхание, и я замолк, тяжело дыша и слепо смотря в никуда. Не знаю, сколько я так простоял, стараясь взять себя в руки. В голове — полная путаница и мешанина. Хотя нет, была одна-единственная четкая мысль — взять нож, вернуться к лежащему без сознания шурду и медленно резать его на куски, начиная с пальцев на руках и ногах — там, где они были, — наслаждаясь его наполненным болью воем. Но я удержался от этого желания. Смог пересилить рвущую меня на части злобу. Во многом это удалось благодаря тому, что лежащий у моих ног Лени слабо пошевелил рукой и тихо застонал. Это меня отрезвило. Хрипло выдохнув, я сорванным голосом просипел засуетившемуся гному:

— Тикса, займись им. Уберите с волокуши мертвое тело и испачканные в крови шкуры и положите туда Лени. Осмотри рану на затылке. Если очнется — вставать не давай. А я… я скоро буду…

Отойдя на десяток шагов в сторону, я опустился в первый попавшийся сугроб у ствола массивной ели и обеими руками нагреб на себя снег. Нагребал до тех пор, пока пушистый снег не закрыл все тело и даже лицо. Словно чувствуя мое состояние, ледяные щупальца практически замерли и лишь изредка вяло извивались, прижимаясь плотнее ко мне. Я не обращал на них внимания — за все то время, что они были со мной, уже успел свыкнуться с ними и перестал замечать.

Я не смог сохранить жизнь тому, кто однажды сохранил мою. Я позволил врагам убить человека, вытащившего меня из-под толщи ледяной воды. Да, ниргал всего лишь повиновался давнему приказу почившего Квинтеса… но все же он спас мне жизнь, а я позволил какому-то поганому шурду перерезать ему горло ржавым мечом… зарезать, словно свинью на бойне…

Откинувшись спиной на снеговую подушку, я застыл в этом положении, чувствуя, как обожженная горячей кровью врагов кожа начинает остывать и вновь покрываться корочкой льда. Вскоре боль утихла. Ныло лишь попавшее под удар тесака плечо, но его осмотром я займусь позже. Пусть плохо, но рука слушалась, крови не было — вернее, той серебристой жидкости, что теперь медленно текла в моих венах. Укрывающее меня снежное покрывало остужало не только тело, но и разум. Я чувствовал, как постепенно мои мысли замедляются, ярость утихает, и я вновь начинаю думать размеренно и хладнокровно. Хладнокровно… холод… какие хорошие слова… да, я начинаю мыслить хладнокровно, и я холоден как лед… Это хорошо… это очень хорошо…

Не знаю, как долго я бездумно лежал в том сугробе, силясь прийти в себя, но думаю, не больше часа. За это время боль исчезла, а рассудок прояснился. Будь моя воля, я бы лежал под ласковым снегом еще очень долго, но дела не могли ждать, и я восстал из сугроба, подобно промерзшему до костей зомби, с венцом из белесых щупалец, свисающих до самой земли. Только сейчас я осознал, что с того момента, как я выкопал кусок горного хрусталя из могилы Кассиуса, белесые щупальца заметно подросли и стали гораздо толще. Наверное, со стороны я теперь кажусь похожим на огромного мерзкого паука.

Я стряхнул облепивший мое тело снег и мерно зашагал к сидящему у разведенного костра Тиксе. Я вновь контролировал свои чувства, но при этом точно знал, что кое-что изменилось у меня в голове — там прочно поселилась холодная ненависть к шурдам. Пока эти проклятые создания топчут землю, мне не будет покоя…

Сначала мой взгляд зацепился на черную фигуру ниргала, а затем я увидел и захваченного в плен шурда. Младший военный вождь Дисса Беспалый уже пришел в себя и сейчас сидел в снегу, поджав под себя связанные нога. Гоблина била заметная дрожь. Замерзла тварь. Смерив тяжелым взглядом съежившегося гоблина, я все же решил сначала проведать Лени. Впрочем, судя по спокойному поведению коротышки гнома, за жизнь рыжего можно особо не опасаться. Так оно и оказалось — укутанный в шкуры Лени был в сознании и, завидя меня, попытался сесть на волокуше.

— Не вставай! — велел я, останавливаясь в пяти шагах и оценивающе глядя на него. Бледное лицо с темными кругами под глазами, голова замотана окровавленными тряпками, но смотрел он вполне осмысленно, взгляд не блуждал. Удовлетворившись увиденным, я все же поинтересовался: — Как ты?

— Нормально, господин, — тихо отозвался Лени, поднимая руку к затылку. — Жить буду.

— Вот и хорошо, — заставил я себя ободряюще улыбнуться. — Тошнит? Голова кружится? Перед глазами круги плавают?

— Угу, — кивнул рыжий и тут же сморщился. — Все вместе, господин. Стрела вроде и не сильно вдарила, да нога оскользнула, и на землю бухнулся. А потом словно в темный колодец провалился — ничего не помню. Как очнулся — надо мной рожа Тиксы маячит. Эх… ниргала жалко, господин… он ведь уже выздоравливать вроде как начал…

— Да, жалко, — мрачно произнес я и тут же сменил тему: — Ты так и лежи. Вставать даже и не пробуй — дня три ты теперь не ходок, а то и больше. Тикса, как закончишь с отваром возиться, то вместе с ниргалом соберите дров для погребального костра.

— Хорошо, — односложно ответил гном и покосился на продолговатый снежный холм, скрывающий под собой тело погибшего ниргала. — Все сделаю! А с лошадь что делать?

— Лошадь? — переспросил я. — А что с лошадью?

— Два стрела попало, — пояснил гном. — Я стрела вытащить, но лошадь на задний лапа наступать не может. Вообще не может. Вот, смотри, друг Корис.

Подскочив к одной из лошадей, Тикса ухватился за поводья и дернул, принуждая лошадь сделать шаг. Животное послушно шагнуло, но тут же присело на задние ноги и жалобно заржало, отказываясь идти дальше. Было видно, что лошадь мучают нешуточная боль и страх.

— Куда стрела попала? — спросил я, все с большей тревогой глядя на понурившую голову лошадь.

— Одна в бок — неглубоко совсем, а другая в спина вонзился, — ответил Тикса и пальцем ткнул в круп лошади, ближе к крестцу. — Вот сюда. Идти лошадь совсем не может — сразу кричит и упираться делает!

— Твою… — процедил я сквозь зубы, глядя на несчастное животное. — Похоже, стрела зацепила что-то важное.

— Хребет зацепило, господин, — едва слышно произнес Лени, с трудом ворочая челюстью.

— Что делай будем? — поинтересовался Тикса, хотя уже и сам знал ответ.

— Резать будем, — угрюмо бросил я. — Так, чтобы не мучилась долго.

— Так не умею, — развел руками гном, с жалостью глядя на обреченного коня.

— Я знаю, кто умеет, — ответил я, бросая взгляд на одного из оставшейся двойки ниргалов. — Давай, напои Лени отваром и займитесь погребальным костром. А я пока займусь нашим пленным.

— Резать ему живот и кишка на елка мотать! — кровожадно буркнул Тикса. — Я могу! Это я умею!

— Это успеется, — ответил я. — И если кто и убьет выродка, то это буду я. А пока просто побеседую с ним по душам.

— Я помочь беседовать! — не отставал гном, подбросив в руке округлый камень, испещренный непонятными загогулинами и символами. В этот момент я вновь вспомнил ухваченное краем глаза зрелище разлетающегося на куски костяного паука — череп разбросало в стороны, хотя паук еще даже не успел вступить в бой и в его глазницах только-только засветился колдовской зеленый свет. И рядом с нежитью не было никого — ниргалы были заняты шурдами, я — тоже, Лени к тому моменту уже был без сознания, а вот Тиксу я как раз и не видел.

— Тот паук, — ткнул я пальцами в уже слегка запорошенные останки нежити. — Ты его?

— Я! — гордо выпятил бороду коротышка, довольно ухмыляясь. — Прямо в лоб!

— Камень кинул?

— Камень? Нет-нет! Зик-кдахор метнуть! Бум! И черепуха на куски!

— Зикку? — с трудом повторил я непривычное слово. — Что за зикку еще такое?

— Да каменюку он швырнул, господин! — не открывая глаз произнес рыжий. — Вы этого болтуна слушайте больше, он еще не то придумает! Ох, голова моя, голова…

— Нет каменюка! — возмутился гном. — И не зикку, а зик-кдахор! Простой камень отскочить, а зик-кдахор черепуха пробить, а затем лопнуть! Бум! Правда, я два раза кидать — один раз не попасть. А в тебя, рижий, сразу попасть могу! Хочешь?

— Так! А ну оба тихо! Лени, ты силы трать на выздоровление, а не на болтовню! — прервал я спорщиков. — Тикса, а ну покажи мне свой зикку. Кидай.