— Душа дается лишь Создателем! — полыхнул взором священник. — А все остальное от Темного — жалкое подобие, лишь мрачная тень от настоящей жизни, отец Морвикус! Уж вам-то должно быть это известно! Я всегда считал, что орден Привратников чересчур сильно сближается с нечистью и нежитью! Ни к чему изучать и вести беседы с порождениями Темного — им самое место на костре! — осекшись, отец Флатис сухо пожевал губами и продолжил: — Но не мне судить. Я лишь выполняю волю Церкви.

— И стараетесь изо всех сил, отец Флатис, — склонил голову Морвикус. — Я так и доложу его святейшеству и… смотрите! Цепь!

Железная цепь неистово затряслась, затем вытянулась в струну и задрожала, баркас слегка покачнулся и начал лениво разворачиваться к берегу — словно некто на дне тянул его за собой с неимоверной для обычного человека силой.

— Он нашел! — глухо произнес священник, вцепившись побелевшими пальцами в кромку борта. — Нашел! Вытаскивайте его, тяните изо всех сил!

Вцепившиеся в цепь монахи дружными усилиями начали вытаскивать сопротивляющуюся цепь, обдирая ладони в кровь. Им понадобилось приложить немало сил, чтобы притянуть сопротивляющегося ныряльщика к борту. Последний рывок — и над поверхностью воды показалась голова, облепленная мокрыми волосами. Через мгновение заключенный перевалился через низкий борт и рухнул на палубу, исторгая изо рта и носа струи соленой воды, вперемешку с захлебывающимся кашлем и безумным хохотом. В его ходящую ходуном грудь уперлось три багра, не позволяя встать, но каторжнику, похоже, было на это плевать. Он заходился смехом, исподлобья смотря на нависших над ним людей и разводя руками в стороны, словно принося извинения за допущенную оплошность.

— Его руки пусты, святой отец! — воскликнул один из монахов, держа наготове обнаженный меч. — Он упустил обломок!

— Нет! — качнул головой отец Флатис и ткнул пальцем в перекошенный рот каторжника, откуда по-прежнему вытекали струйки розоватой воды. — Он проглотил обломок! На его губах кровь! Поранился, когда пропихивал артефакт себе в глотку!

Едва старик произнес эти слова, как заключенный взревел и рывками начал подниматься, насаживая себя на острия багров. Первым опустился кистень одного из монахов, с легкостью размозжив лицо обезумевшего человека и раздробив череп. Остальные налегли на багры всем весом и не отпускали, пока последний монах несколькими ударами не отрубил изуродованную голову от тела. Затем в стороны отлетели обрубленные по локоть руки. Обнявший мачту последний оставшийся в живых заключенный затрясся в рвотных судорогах, выплескивая содержимое желудка в собравшуюся у его ног лужу крови и с ужасом смотря на все еще живой и пытающийся встать безголовый торс человека.

Резко нагнувшись, отец Флатис упер в тело раскрытые ладони и едва слышно произнес несколько коротких слов. Содрогнувшись, труп несколько раз дернулся, орошая окруживших его людей струями крови из культей рук и обрубка шеи, пока окончательно не затих, как и положено мертвому телу.

— Ограждающую от зла молитву! Все вместе! — не оборачиваясь, велел священник, вырывая у монаха меч. — Начали!

Под глухое бормотание монахов и отца Морвикуса вставших вокруг трупа, священник провел мечом по вздувшемуся от наполнившей желудок морской воды животу лезвием меча, глубоко взрезая кожу и мышцы. Еще два коротких движения — и в глубине разверстой раны вспыхнуло желтое сияние, в воздух взмыли клубы иссиня-черной дымки и, оставляя за собой извилистый туманный след, потянулись к людям. Тянущие молитву монахи вздрогнули, на мгновение запнувшись, но тут же продолжили чтение дальше. Лишь отец Морвикус остался абсолютно невозмутимым, не сбившись и не запнувшись ни на секунду. Подцепив обломок лезвием меча, отец Флатис бросил его в шкатулку, и черная дымка незамедлительно начала исчезать, растворяясь в воздухе. Но молитва не прервалась до тех пор, пока не было произнесено последнее слово.

Лишь тогда отец Флатис тяжело поднялся с колен и улыбнулся впервые за все время их погони за древним артефактом Тариса Некроманта. Улыбнулся устало, но все же улыбнулся.

— Нам удалось, братья. Восхвалим же Создателя.

Монахи и отец Морвикус, склонив головы, согласно забормотали, а прикованный к мачте последний каторжник плакал. По его щекам стекали обильные слезы, глаза неотрывно смотрели в низкое серое небо, а губы шевелились в беззвучной благодарственной молитве. Сегодня он остался жив и не разделил ужасную судьбу остальных заключенных. И воспринял это как знак свыше. Он еще не знал, что в его густых волосах едва достигшего своего двадцатилетия юноши появилась обильная седина, а на лице пролегли глубокие морщины.

— К берегу, — коротко велел подпоясанный красным поясом священник, замыкая шкатулку на замок и бережно пряча ее в тощий заплечный мешок.

Заскрежетала якорная цепь, заскрипели натянувшиеся как струна парусные снасти — покачиваясь на волнах, баркас медленно разворачивался к берегу.

Отец Флатис стоял на носу, прижав к груди мешок с драгоценным грузом, и слепо смотрел вперед. По застывшему суровому лицу трудно было что-либо прочитать, но казалось, что внутри него идет борьба, словно он пытается и не может принять нужное решение. Но как бы глубоко ни был старик погружен в свои мысли, приближение отца Морвикуса он услышал и настороженно повернул голову.

— Сегодня вы послужили на благо Церкви, как никто другой, — почтительно склонил голову Привратник. — Артефакт найден, его ужасная сила блокирована. Больше он не повредит простым людям, а ваша многолетняя погоня за этой богопротивной поделкой рук Тариса закончена.

— Благо Церкви превыше всего, — глухо отозвался худой как палка старик. — Превыше всего.

— Возможно, будет лучше, если кинжал будет передан на мое попечение, святой отец, — столь же тихо предположил священник и вздрогнул, когда в него вонзился острый и пронзительный взгляд голубых глаз.

— Нет! Кинжал останется у меня до тех пор, пока мы не прибудем в резиденцию ордена Привратников!

— Да будет так. Я всего лишь смиренно предположил, что у меня он будет в большей сохранности. Меня предупреждали, насколько сильно вы жаждете уничтожить этот артефакт.

— Мои желания ничто перед волей Церкви, отец Морвикус! И кинжал останется у меня.

Кивнув, отец Морвикус мгновение помедлил, а затем отступил назад, поняв, что упрямого старика переубедить не удастся. Он собрался было отойти прочь, но остановился и вновь развернулся к священнику:

— Когда те люди назвали имена учинивших резню в порту и забравших корабль… мне показалось, что их имена вам знакомы… показалось, что вы поражены до глубины души, отец Флатис.

— Вам показалось, отец Морвикус, — сухо ответил старик и вновь устремил взор на медленно приближающийся берег, показывая, что продолжать разговор не намерен.

Едва баркас зашуршал бортом о причал, отец Флатис первым сошел на берег. Сделал несколько шагов по направлению к виднеющемуся впереди фасаду одноэтажного трактира. Оттуда проворно выскочил грузный мужик в грязном фартуке и поспешно поклонился в пояс, умудрившись при этом указать руками на распахнутую дверь.

— Проходите, проходите, святой отец, — засиял мужик щербатой улыбкой. — Мое скромное заведение к вашим услугам, уж не побрезгуйте, отведайте, чем богаты, перед дорожкой-то дальней и тяжкой. Молочный поросенок давно уж готов, только вас дожидается, томится над угольями, жиром исходит.

Замерев на месте, отец Флатис внимательно вгляделся в лицо трактирщика и взмахом руки остановив идущего следом Привратника, попятился назад, настороженно крутя головой по сторонам. Заметив возникшую заминку, монахи прекратили возиться с телами и снастями, бросились к священникам, на ходу доставая оружие.

— Что случилось, отец Флатис? — бросил Привратник, в свою очередь делая шаг назад.

— Что-то не так, — не оглядываясь, бросил Искореняющий Ересь. — Больно цветисто он слова складывает для простого портового трактирщика. Назад на баркас!

— Назад на баркас? — изумленно повторил трактирщик услышанные слова и неожиданно разразился визгливым смехом, хлопая себя ладонями по толстым ляжкам и крутясь на месте. — Назад на баркас! Он сказал — назад на баркас! Да как же так-то, святые отцы? Неужто, и поросенка не отведав, уже уходите? А, святоши гребаные? Неужто так и уйдете? А ведь мы так готовились рук не покладая, пока вы рыбку ловили на живца! А ну стоять!