– Полковник! – заорал Кинт, – где ты прячешься?

Вдруг звякнуло стекло в дальней комнате по коридору, Кинт понял, в чем дело и припустил вниз по лестнице, уже выбегая на веранду, он увидел, как прихрамывая, по мостовой бежит полковник, еще несколько секунд, и он добежит до спасительной двери старой лачуги… Одолжив у покойного охранника карабин, Кинт быстро отвел скобу, убедившись, что патрон в стволе, быстро прицелился и выстрелил в убегающего и тот, как сломанная кукла закувыркался по грязному булыжнику получив пулю в позвоночник. Сунув картечницу в сумку, Кинт быстро дошел до тела, лежащего в неестественной позе и харкающего кровью полковника, схватил его за шиворот и потащил к ночлежке…

– Подожди, не умирай… – поцедил Кинт сквозь зубы, – еще не все.

Затащив тело внутрь, Кинт немного расстроился, что тот уже отошел к праотцам, потом снял со стены старый абордажный палаш, отсек голову полковнику, завернул ее в скатерть из алого бархата, затем разбил о пол пузатую колбу масляного светильника и, осмотрев в окно улицу, с которой исчезли даже бродячие псы, вышел из ночлежки, где уже занимался пожар.

Шум в ушах прекратился тогда, когда Кинт, не запуская двигатель, скатился вниз к каналу через заброшенный парк, завернул за старый пакгауз у сгнившей деревянной пристани и остановился. Там он раскурил наконец трубку и уселся на чугунный кнехт, глядя на неторопливое течение Зиды. Так Кинт и сидел около часа, не шевелясь и глядя на воду, трубка давно потухла… вдруг, откуда-то из прошлого, из уголков памяти отчетливо прозвучала фраза: «…я вижу, как ты на нас смотришь, как держишь оружие, от тебя пахнет войной, горем потерь и тоской о близких людях, их немного, но некоторые из них мертвы. А еще… еще ты скоро испытаешь голод крови, да, это особый голод, и если случится его утолить, то потом не сможешь остановиться и не насытишься никогда.» Эти слова произнес несколько лет назад странный кочевник, Кинт даже его лицо вспомнил на мгновение, но оно развеялось как туман.

– Чего уж… жили б как люди, кто б их тронул? – поковыряв трубку спичкой и вытряхнув пепел в воду, Кинт несколько раз прокрутил ручку подпружиненного маховика, затем сдвинул рычаг запуска, двигатель завелся сразу, сейчас прогреется и можно ехать, закончить начатое.

Нет, Кинт не собирался расправляться с секретарем городского совета, он просто отправил за пару серебряных кестов шнырявшего у рынка мальчишку с посылкой для господина Идьяра Канна. Мальчишка принес к ратуше большую подарочно украшенную коробку с приклеенным к крышке конвертом с надписью аккуратным женским подчерком «Для секретаря городского совета, господина Идьяра Канна, лично в руки». Посылку забрал городовой, что стоял в будке у входа в ратушу…

Уже вечерело, а Идьяр Канн все еще сидел в своем кабинете. С востока набежали тучи еще в полдень, а теперь задул ветер, и начался дождь, сначала слабый, моросящий, а потом, когда стемнело, городовой уже сменился, и его место в будке занял другой, дождь усилился и начался ливень. Наконец, свет на втором этаже ратуши погас, здание погрузилось во мрак и лишь три газоразрядных фонаря оранжевыми шарами зависли в дожде над землей. Городовой в будке обрадовался, что теперь можно будет присесть на ящик, закутаться в плащ и дремать до утра. То, что в окне погас свет, заметил и механик личного парового фургона господина Канна, накрывшись обрезиненным армейским плащом, он быстро развел пары, схватил зонт и побежал ко входу, встречать хозяина.

– Эй, приятель! Постой-ка, тут мне по смене передали посылку, лично господину Канну, – прокричал ему, опомнившись, городовой.

Механник развернулся, подбежал к будке, хапнул посылку и, накрыв ее плащом, побежал к уже ожидающему на крыльце секретарю совета.

– Вы припозднились… Что-то случилось? – поинтересовался механик, раскрыв над господином большой купол зонта.

– Просто много работы… полковник или кто-нибудь из его ребят не появлялся?

– Нет.

– Странно… а инспектор Сурр?

– Нет… вот, постовой мне отдал, сказал, для вас еще днем принесли… пахнет духами, да и подчерк женский, – сказал механик, но осекся – понял, что сболтнул лишнего.

– Кто принес? – Канн открыл дверь и уселся в салон фургона.

– Я не знаю, – механик пожал плечами.

– Сходи, узнай, – Канн взял посылку и поставил ее на сиденье рядом с собой.

Механик убежал выполнять распоряжение, а Канн аккуратно оторвал конверт, который был приклеен лишь уголком, открыл его и прочитал пару строчек на клапане конверта, написанных все тем же, изящным почерком – «Вы ухватили слишком большой кусок пирога, господин Канн, осторожно, полковник уже подавился. Довольствуйтесь тем, что уже получили».

Канн смял конверт, сунув его в карман, осторожно развязал бантик шелковой ленты и открыл крышку… оттуда, уложенная на алый бархат, на него смотрела голова полковника с гримасой боли на лице.

Канн выскочил из фургона, и его вывернуло, трясущейся рукой он закрыл крышкой коробку, утерся носовым платком, затем снова влез в фургон, борясь с тошнотой, и задвинул коробку в угол, под сиденье.

– С вами все в порядке, господин Канн? Вы бледны!

– Просто устал… так кто принес посылку?

– Да какой-то мальчишка-оборванец.

– Поезжайте, на мосту через канал остановите.

– Как скажете, – механик сложил зонт, забросил его в кабину и прыгнул за баранку.

Фургон тронулся очень плавно и так же плавно начал разгоняться по центральной улице от площади, а городовой в будке довольно улыбнулся, уселся на ящик и, завернувшись в плащ, накинул капюшон и закрыл глаза…

Спустя десять минут фургон господина Канна остановился на мосту через канал, из окна полетела коробка, она плюхнулась об воду и медленное течение Зиды понесло ее на юг.

– Поехали! – перекрикивая ливень, скомандовал Канн, уже в который раз утер пот со лба и откинулся на спинку сиденья.

Ливень прекратился неожиданно, и работники конторской улицы теперь могли добираться до дома, не рискуя промокнуть до нитки и испортить свои дорогие костюмы и платья. В окнах представительства Северного горного треста тоже горел свет… Еще в полдень пришедший в контору Сарт, по указанию Кинта до смерти перепугал четырех нечастных в исподнем, которые, будучи связанными, ютились в кладовой. Сарт напугал их не только своим жетоном инспектора тайной жандармерии, но и виселицей, если их «продажные рожи», да, так Сарт и назвал их… в общем, если не дадут показания и потом не будут держать язык за зубами и вообще, не забудут то, что здесь сегодня произошло… Написали, измарав уйму бумаги, и теперь дюжина листов с их писаниной легла на дно саквояжа Сарта. Жандармов отпустили восвояси, а потом Кинт отправил Дирра и Сарта в апартаменты, забрать лошадь и все вещи, хотя, кое-что Кинт наказал оставить там, так как апартаменты все равно оплачены на полгода вперед. Еще Кинт поручил Дирру и Сарту приобрести съестных припасов, так как переезд такой компанией на ферму быстро опустошит скромные запасы, что сделал Гиро.

В представительстве Северного горного треста погас свет и, спустя минуту, на улицу вышли Кинт и Шагэ, и пока Кинт запирал ставни, Шагэ справилась с замком, а вручая ключ Кинту, сказала:

– Хоть я и получила сегодня жалование, все же требую небольшой премии. Как, господин Кинт, вы считаете? Все же оформление подарка для важной персоны меня несколько выбило из колеи.

– Согласен, – Кинт кивнул, отсчитал десять золотых монет и протянул их Шаге.

– Благодарю, – Шагэ положила ладонь на монеты и спросила: – Ты ел вообще сегодня?

– Так, перекусил… поймать тебе повозку? – Кинт перевернул ладонь Шаге вверх и ссыпал в нее монеты.

– Мог бы и подвезти, а я за это накормлю тебя ужином.

У Кинта предательски заурчало в животе.

– Вот видишь… – рассмеялась Шагэ, – поехали, будет вкусно, обещаю…

– И как ты себе это представляешь? – Кинт покосился на одноколейник.

– Ты ни разу не видел, как девушки ездят в платьях на лошадях?