Сигурни приехала ровно в шесть. У нее была несвойственная многим женщинам привычка — никогда не опаздывать. Зная об этой ее особенности, Фройдис уже поджидала сестру у раскрытой двери.

Они нежно обнялись и прошли в гостиную.

— Ого! Сколько цветов! — восхитилась Сигурни. — Фройдис, это просто великолепно!

— Пустяки, — улыбнулась старшенькая. Хотя ей было приятно, что сестра оценила ее старания. — Позвольте за вами поухаживать. — И Фройдис с шутливой галантностью предложила Сигурни стул.

— О, благодарю, — подхватила гостья. — Надеюсь, ножки у стула не подпилены?

Обе сестры залились веселым смехом.

Фройдис тоже села к столу и, все еще смеясь, стала резать яблочный пирог.

— А где Агнесс? — поинтересовалась Сигурни.

— Сейчас придет, — ответила старшенькая и, нарочно повысив голос, крикнула: — А если она не явится сама, я притащу ее за ногу!

Сестры снова рассмеялись.

Не прошло и минуты, как в комнату тихо вошла Агнесс. Она села к столу и только после этого поздоровалась с Сигурни.

— Привет, сестричка, — безмятежно отозвалась та. — Фройди сказала, что ты хандришь. Не здоровится?

— Нет, со мной все в порядке, — ответила Агнесс, опустив глаза.

Фройдис положила на тарелку большой кусок пирога. Сигурни, глядя на аппетитную выпечку, ощутила зверский голод. Еще бы! Ведь она целый день ничего не ела… ну, разве что пару печенюшек с капучино… да салатик из креветок и яблока.

«А еще йогурт и три бутерброда с ветчиной!» — напомнила ей неумолимая совесть.

Но рука Сигурни все равно потянулась к тарелке.

— Но-но-но, — остановила ее Фройдис. — Я отрежу тебе другой кусок, поменьше. Ты у нас и так пышечка. А этот «Титаник» мы отправим на съедение крошке Агнесс. Ей нужно хорошо питаться!

Агнесс, вздрогнув, расширенными глазами посмотрела на сестру.

— Откуда ты знаешь? — не своим голосом спросила она.

— Знаю — что? — ни о чем не догадываясь, проговорила Фройдис, ставя перед младшенькой тарелку с большим куском. — Что ты похожа на дистрофика? Да, знаю.

Сигурни хихикнула и взяла в руки штопор.

— А я бы не отказалась иметь такие формы, как у Агнесс, — вздохнула она, откупоривая бутылку.

— Это не формы. Это полное отсутствие форм! — продолжала подтрунивать Фройдис. — Хотя, учитывая твой аппетит, ты быстро наела бы себе прежние округлости!

— И кто-то еще упрекал меня в ехидстве! — добродушно рассмеялась Сигурни, наполняя бокал Фройдис.

— Это у нас семейное! — отозвалась та.

— Давай бокал, Агнесс.

Агнесс взяла бокал, но, вместо того, чтобы передать его Сигурни, отставила в сторону.

— Что такое? — удивилась Фройдис.

— Мне нельзя, — тихо, но твердо ответила Агнесс.

На мгновение в комнате стало очень тихо. Фройдис и Сигурни поняли, что Агнесс сейчас скажет им что-то очень важное.

И Агнесс сказала:

— Я беременна.

У Сигурни из рук со звоном выпала вилка. Фройдис не донесла до рта кусочек пирога.

— Ты шутишь?! — в один голос воскликнули сестры.

У Агнесс на глаза навернулись слезы. Она помотала головой и спрятала лицо в ладонях.

Первой в себя пришла Сигурни. Она бросилась к сестре и нежно прижала ее к груди.

— Агнесс! Это такое счастье! Поздравляю!

Фройдис встряхнула головой, откидывая назад рыжие локоны.

— Да, действительно, — тихо проговорила она. — Это настоящее счастье… Когда ты узнала?

— Только вчера, — ответила Агнесс, поднимая глаза.

На ее маленьком личике обозначилась робкая улыбка. Сестры ничуть не рассердились, они поняли ее! Они готовы разделить с ней эту неожиданную радость!

— А кто отец ребенка? — продолжала Фройдис свой маленький допрос. — Надеюсь, ты его хотя бы знаешь?

— Вы все его знаете! — почти весело ответила Агнесс. — Это Улав Йорт!

Сигурни как будто стукнуло током. Она резко отстранилась от сестры, продолжая сжимать ее плечи. Сердце в этот момент как будто замедлило свой стук, голова налилась свинцом и стала немыслимо тяжелой.

Фройдис изумленно распахнула глаза. Ее взгляд заметался между сестрами, как голодный тигр между двумя ланями. Но этому тигру было жаль несчастных ланей! И все-таки он не мог их не съесть. И Фройдис пожирала сестер глазами с мучительным двойственным чувством любопытства и вины. Что же будет?

— Это случилось на дне рождения у Сигурни, продолжала Агнесс, не замечая, какой эффект произвели ее слова. — Я сама не знаю как… но…

Сигурни вдруг вскочила на ноги и убежала в кухню. С ее губ, как стон, сорвалось одно-единственное слово: «Не-е-ет».

— Сиди здесь, — сказала Фройдис младшей сестре, поражаясь неумолимой строгости своего тона, и устремилась вслед за Сигурни.

Та стояла у распахнутого настежь окна. Октябрьский вечерний ветер хлестал по щекам. Ее трясло, как в лихорадке. Губы были закушены — чтобы не сорваться на крик.

Повернув к Фройдис заплаканное лицо, Сигурни проговорила:

— Как?! Как он мог?!

От ее слов веяло горечью, ужасом, обидой, отчаянием. Они, словно струи горячей крови, вырвались прямо из раненого сердца и выплеснулись в тишину комнаты.

У Фройдис поплыло перед глазами, уголки губ потянулись вниз. Она ринулась к сестре и обхватила ее руками, прижавшись лицом к мокрой щеке.

— Почему, почему он мне ничего не сказал?! Я ведь считала его своим другом… Черт! Чер-р-рт! — Фройдис зарычала, как взбешенная пантера. — Какие они скоты! Какие они твари! Гады! Уроды! Все, все, все!.. Улав Йорт ответит за это!

Гнев и ненависть с головой захлестнули Фройдис. Если бы Улав вдруг появился сейчас на кухне, она задушила бы его собственными руками!

— А как же Агнесс? — вдруг спросила Сигурни, глотая слезы.

Вопрос повис в воздухе, но обе сестры знали на него ответ. Они никогда и никому не позволят обидеть свою младшую сестренку! Они сделают все, чтобы помочь ей.

— Как ты думаешь, Фройди, он знает?

Фройдис заглянула сестре в глаза. Господи, сколько в них было боли! И одновременно — сколько теплоты, сочувствия и любви!

Фройдис все поняла. Она поняла, что Сигурни готова пожертвовать своим счастьем. Она готова вырвать его из своего сердца — ради Агнесс и того чуда, что зародилось у нее в животе.

— Сигурни, ты — святая, — тихо и печально сказала Фройдис. — Побудь здесь. А я схожу к Агнесс и спрошу у нее…

— Хорошо, — кивнула сестра. — Только не говори ей, что мы с Улавом… были любовниками. Ладно? А если она спросит, почему я заплакала… объясни, что у меня стресс, истерика… Я ведь подала на развод с Альфом.

— Это правда?

— Да.

— Правильно. Так и надо! К черту их всех!

И Фройдис, развернувшись, решительно пошла обратно в комнату — ко второй своей сестре и второй любовнице Улава Йорта.

Агнесс сидела все в той же позе, будто пригвожденная к дивану. Когда в комнату вошла Фройдис, она подняла на сестру большие испуганные глаза и спросила:

— Что с Сигурни?

Фройдис присела рядом.

— У нее истерика. Она разводится с Альфом, — объяснила она.

— Разводится!.. — ахнула Агнесс. — Как же так? Почему?

— Я тебе потом объясню. Лучше скажи: Йорт в курсе, что ты ждешь от него ребенка?

— Нет, я еще не успела ему сказать… Мы с ним должны встретиться завтра… Послушай, Фройди, — Агнесс вдруг вцепилась в руку сестры, будто надеясь найти в ней спасение, — может быть, мне не стоит ему говорить? Может быть, мне нужно сделать… — Она запнулась, не решаясь произнести страшное слово, — сделать аборт?

У Фройдис перед глазами замелькали трагичные, почти стертые картинки из прошлого: медсестра в маске, шприц, больничный коридор… Она во чтобы то ни стало обязана помешать тому, чтобы Агнесс сделала аборт. Нельзя допустить смерти ребенка — еще одного ребенка. Никакого аборта!

— Никакого аборта! — услышала Фройдис у себя за спиной.

Она обернулась. В дверях, прислонившись к косяку, стояла Сигурни. Ее лицо было бледным и мокрым от слез, а подбородок решительно выдвинут вперед. В глазах тлело приглушенное отчаяние.