«Какая она красивая! Какая сильная. И какая… несчастная!» — вдруг восхитилась Фройдис. В этот момент она почувствовала, как две слезы выкатились из глаз и медленно побежали вниз, к подбородку, оставляя за собой влажные исчезающие дорожки.

Фройдис напоминала Улаву молнию. С громом. В ярком, слепящем свете-вспышке. Она ворвалась к нему в кабинет без стука, проигнорировав его секретаршу — пожилую ответственную фру Хоргви. Уж как девушка проскочила мимо этой старушки — непонятно. Обычно фру Хоргви чуть ли не грудью встает на защиту и покой Йорта. Она, растопырив руки, грозно преграждает дверь и голосом, от которого любому становится не по себе, спрашивает: «Вам назначено?» И если встреча не была зафиксирована в журнале посещений, то гость в этот день ни за что не попадал к Улаву. Фру Хоргви многих раздражала, поэтому Йорт нередко слышал упреки в свой адрес: дескать, пора бы взять секретаршу помоложе, с которой и развлечься можно было бы от скуки. Но Йорта его нынешний секретарь вполне устраивала, и потом, было забавно слушать, как она громким голосом запрещает посетителю войти.

Поэтому появление взбешенной Фройдис было для него неожиданностью. Он ничего не мог понять из ее сумбурной скороговорки.

— Фройди! Успокойся!

Улав усадил ее на стул. Но она тут же вскочила и метнула на него гневный взгляд:

— Не ожидала от вас такой низости, господин Йорт! Черт тебя подери! Да как ты мог так поступить с моей сестрой!.. С обеими моими сестрами?!

— Фройди, да что случилось?

— Что случилось?! — Фройдис была вне себя.

Схватив со стола стеклянное пресс-папье, сделанное в виде бабочки, она со всего размаху швырнула его об пол. Стекляшка разлетелась на кучу мелких осколков.

— Фройди! — Улав бросился к ней и схватил за плечи.

Но она оттолкнула его.

— Я скажу тебе, что случилось! — Она уже перешла на крик, и ее совершенно не волновало, что кто-нибудь их может услышать. — Сначала ты спишь со мной! Потом — с Сигурни! Теперь — с Агнесс!! Как ты мог, Улав? Боже мой! Как я могла так ошибиться в тебе?!

— Фройди…

— Она верила тебе! Она любит тебя! А ты, ты… Господи! Я тебя ненавижу! Какой же ты гад! С Сигурни такое творится! Если бы со мной, я бы пережила — привыкла. Но только не она!

— Фройди!

— Что «Фройди»? Какая я тебе «Фройди»?!

— Что произошло?

— Я не для того познакомила тебя с Сигурни, чтобы ты спал с Агнесс!

— Я сорвался! — Теперь и Улав вышел из себя, не сдерживая крика. — Помнишь, я приходил к тебе? И хотел рассказать, посоветоваться, что делать дальше? Но пришел Альф!

— Сигурни плохо. Она… — Фройдис опустилась на стул, закрыв лицо руками.

— Я не знаю, как это случилось… Мы с Сигурни выпили лишнего на празднике и повздорили слегка из-за нерешенной проблемы с Альфом.

Фройдис тихо плакала. Он впервые видел ее слезы. Она никогда раньше не позволяла себе такого.

В кабинет заглянула фру Хоргви:

— Господин Йорт, все в порядке?

— Да, да… Принесите воды, пожалуйста.

Улав присел перед Фройдис на корточки. Погладил по рыжим кудряшкам. Какое-то щемящее, почти отцовское чувство, шевельнулось в его душе. Она сидела перед ним такая беззащитная, такая хрупкая, такая несчастная. И плакала.

— Ведь она самый дорогой для меня человек… — Фройдис всхлипнула и вытерла слезы. — Я ее очень люблю. И когда ей плохо — мне тоже плохо. А сейчас все хуже некуда!

Фру Хоргви внесла графин с водой и два стакана.

— Меня ни для кого нет, — бросил ей Улав и, налив воды в стакан, протянул его Фройдис.

Она взяла, но, не отпив ни глотка, поставила на стол.

— Я поеду к ней. Поеду к ней прямо сейчас, упаду в ноги… — Улав подошел к окну, потом к стеллажу с альбомами репродукций. — …И буду умолять ее простить меня…

Фройдис подняла на него глаза. Сейчас это была совсем не та насмешливо-ироничная светская львица, которую он знал. Теперь она походила скорее на крохотного, затравленного зверька или на маленькую, потерявшуюся девочку. Он молчал.

— Агнесс беременна… от тебя.

Альф ушел из дома. Он не стал ни спорить, ни ругаться с Сигурни. Он просто собрал свои вещи и переселился жить в мастерскую. В конце концов, не ей же переезжать. С детьми…

Он сидел среди своих картин и пил. Снова коньяк. Из тонкого, пузатого стакана. С коньяком легче. И с сигаретой. Они спасают.

Может, Сигурни еще одумается и позовет его обратно. Что она без него? Да ничто! Да она и недели одна не протянет. Прибежит и будет еще прощения просить!

Но было как-то гнусно на душе. Все произошло слишком быстро, и он сразу потерял и Фройдис — шикарную любовницу, и Сигурни — замечательную жену. В один день — обеих. Альф усмехнулся и плеснул себе еще коньяка.

Скоро выставка. Единственная возможность доказать всем и самому себе, что он чего-то стоит. Что он не рисовальщик комиксов, а истинный художник. И тогда он всем им покажет, что с ним нельзя вот так: просто бросить — и все!

Да что они о себе думают?! Две сестры.

Альф закурил.

Руки дрожат.

Нехорошо…

Альф был словно в каком-то дурмане. И даже внутренний противный голосок помалкивал.

Он залпом выпил коньяк и снова наполнил бокал. И вдруг пыл его пропал. Сигурни-то как раз сможет без него. А он без нее? Это он — ничто! Пустое место! Человек, который ничего в этой жизни не добился.

Но… тут ему выпал шанс! Они все еще увидят, на что он способен. Особенно Сигурни и Фройдис, эти две любимые им, столь по-разному, но любимые женщины. Он докажет, что достоин их уважения и любви.

Альф вздрогнул от этой мысли. Как же он хотел этого!.. Настоящей, чистой любви — какую дарила ему Сигурни десять лет назад. И которую он не ценил тогда, а просто принимал как должное.

Альф, застонав, будто раненый зверь, в сердцах швырнул бокал в одну из своих картин. Осколки стекла брызнули в стороны. Он крепко сжал бутылку, борясь с желанием и ее запустить в стену. Потом, отхлебнув коньяка, закричал от бессильной ярости.

Прислонившись к стене, Улав медленно оседал по ней.

Агнесс беременна…

Он ничего не видел вокруг. Ни многочисленных картин, развешанных по стенам. Ни Фройдис, сидевшую на стуле с видом затравленного зверя.

Только Сигурни… Милая, любимая Сигурни стояла у него перед глазами.

Агнесс ждет ребенка… от него.

Боже… О Боже!

Аборт?

Нет! Никогда! Он не может Агнесс предложить такого. Ведь это его ребенок.

Боже! Что же делать?

«Сигурни. Сигурни. Сигурни», — болью стучало в висках.

Он, словно в трансе, сидел у стены на полу. Не двинуться. Не вдохнуть. Не выдохнуть.

— Что ты будешь делать? — будто прочитав его мысли, тихо спросила Фройдис. — Агнесс тоже моя сестра, — вдохнула она. — Тоже моя сестра!

— Я не знаю… Это же мой ребенок!

Она с отчаянием посмотрела на него.

— Я… — Улав подавленно замолчал.

— А Сигурни? Как же Сигурни? — чуть ли не выкрикнула Фройдис.

— Она поймет. Она с Альфом, и не собирается от него уходить.

— Сигурни подала на развод.

Улав не сказал ни слова. Он почувствовал, как его сердце бухнулось куда-то. И летит, летит в пропасть пустоты. И нет этому конца. И не будет.

Наконец настал тот день, который так ждала Агнесс и который должен стать либо самым счастливым днем в ее жизни, либо наоборот.

Прежние мысли о том, что ей нужно выглядеть настолько сногсшибательно, чтобы Йорт тотчас ее возжелал, совсем оставили Агнесс. Она больше не собиралась притворяться той, кем не была на самом деле. Если Улав захочет принять ее в свою жизнь, он должен принять ее такой, какая она есть. Эта мысль даже немного успокоила Агнесс. Но внутри нее, в самой душе, все равно что-то трепетало, словно испуганный голубок, и не давало усидеть на месте. С пяти до семи вечера она бесцельно бродила по дому, ничего не замечая вокруг и слепо натыкаясь на предметы. Фройдис сделала ей свежевыжатый сок и приготовила запеканку, но Агнесс даже не притронулась к еде.