«Улав не любит меня, — размышляла она, будучи откровенной сама с собой. — Но может полюбить! У него доброе, открытое сердце. И он непременно полюбит нашего будущего ребенка, а заодно и меня, как его мать. А большего мне не надо. Мне не нужна его страсть. Мне нужна его нежность, забота. Улав, как любой мужчина, не устоит перед взглядом обожающей женщины, готовой ловить каждое его слово, целовать его руки, просто потому, что это егоруки. Я постараюсь стать хорошей женой».

Когда часы показали половину седьмого, Фройдис решила, что ей лучше уйти. Она не собиралась пересекаться с Улавом. К тому же девушка не была уверена в том, что сможет сдержаться и не устроить некрасивую сцену. Рассудив, что если такое случится, то, не дай бог, как-нибудь навредит Агнесс, старшая из сестер Лавранссон поправила перед зеркалом прическу и отправилась в медицинский центр — тот самый, в котором накануне была Агнесс. Фройдис чувствовала, что ей срочно нужно расслабиться. А для этой цели места, лучше медцентра на улице Освей, не придумаешь. Во-первых, там есть прекрасный массажный кабинет. А во-вторых, там работает доктор Барс, с которым Фройди давно связывали теплые и необременительные отношения.

Улав чуть опаздывал. Агнесс терпеливо ждала, вглядываясь в сумрак улицы. Наконец, на дороге показался его серебристый «Форд». У Агнесс екнуло сердце, к щекам прилила кровь. Улав вышел из машины. В руках у него был букет — маленький, аккуратный и очень похожий на флердоранж. Пока он шел от автомобиля до крыльца дома, Агнесс наблюдала за ним, гадая, о чем он думает и в каком настроении пребывает. Когда Йорт позвонил в дверь, девушка несколько раз глубоко вздохнула, приложив руку к животу, и пошла открывать.

— Здравствуй, — сказал Улав.

Он протянул Агнесс цветы и слегка коснулся ее щеки сухими губами.

Йорт был как всегда обворожителен. Джинсы, рубашка, мягкая кожаная куртка — ничего особенного, но на нем все смотрелось потрясающе! А эти глаза с янтарным оттенком! И этот прекрасный свежий цвет лица, как у юноши или греческого бога!.. Глядя на своего избранника, Агнесс понимала, что лучшего отца для своего ребенка трудно пожелать.

— Куда ты хочешь пойти? — заботливо спросил Улав. — В ресторан? Или в кино? Или еще куда-нибудь?

Агнесс почувствовала, как от его голоса по телу разлилось тепло. Простой вопрос поставил ее в тупик. Куда она хочет пойти? Куда угодно. Или никуда. Главное, чтобы он был рядом. Чтобы говорил с ней таким вот заботливым, мягким тоном и вот так же заглядывал ей в лицо, будто пытаясь найти в нем разгадку некой великой тайны.

— Я не хочу никуда идти, — наконец произнесла Агнесс. — Давай посидим здесь. То есть, конечно, не в холле… Пойдем в гостиную.

— Да, — кивнул Йорт. Его лицо было серьезным и сосредоточенным. — Так будет даже лучше.

Они прошли в комнату, где по-прежнему в вазах стояли цветы, а на стенах покачивались разноцветные воздушные шарики. Но в воздухе больше не витал праздник: слишком много вчера здесь было пролито слез. И здесь было разбито сердце Сигурни Эвенсон.

Улав и Агнесс сели на диван. Агнесс предложила Йорту запеканку и сок, стоявшие на столе. Поблагодарив, он отказался. Повисла тишина. Оба чувствовали себя неловко. Ведь они были практически чужими друг другу, но вместе с тем их уже связала прочная нить.

У Агнесс запершило в горле. Она отпила сока. Тихо покашляла в кулачок.

На журнальном столике громко завибрировал мобильник Фройдис — она забыла его, поставив заряжаться. Это было как знак. Хватит тянуть, хватит молчать. Нужно скорее сказать ему те важные волнительные слова, которые она хотела, и услышать его ответ. Или не услышать.

— Улав, — вздохнув, начала Агнесс, — я должна тебе кое-что сказать.

— Не надо, — ответил Йорт. В этот момент он почему-то смотрел на каминную полку, где стояла фотография супружеской четы Лавранссон, лица которых светились любовью и счастьем. — Я все знаю. Я знаю, что… — Он замялся, подбирая правильные слова. — У нас будет ребенок.

— Фройдис тебе сказала? — спросила Агнесс, припомнив, что старшая сестра отлучалась куда-то утром, а потом вернулась молчаливая и подавленная.

— Да. Не сердись на нее. Она же…

— …из лучших побуждений. Ты это хотел сказать? — Агнесс улыбнулась. — Мне все равно, кто первым сказал тебе о моей беременности. Главное, что ты все знаешь… Даже лучше, что Фройдис проявила инициативу. У тебя было время подумать.

— Я подумал, — кивнул Йорт. — И кое-что решил.

Она молча ждала. Что же ты решил, Улав?

Йорт взял Агнесс за руку, грустно посмотрел ей в глаза и произнес:

— Все будет в порядке, я о тебе позабочусь.

Агнесс вздрогнула. Когда-то уже это было, и она слышала такие же слова.

«Во сне, — промелькнула в ее голове мысль. — Я видела это во сне».

Улав, ощутив волнение Агнесс, приобнял ее за плечи.

— Давай попробуем… быть вместе.

Услышав эти желанные слова, Агнесс почему-то ничего не почувствовала. Для новых переживаний в ее сердце, мыслях и душе просто не было места, настолько они были переполнены сиянием настоящей, большой любви.

— Не молчи, Агнесс. — Голос Улава звучал напряженно, от волнения у него задрожала нога.

— Что это значит «быть вместе»? — прямо спросила Агнесс. Ей не хотелось недомолвок. — Что ты имеешь в виду?

— Это значит, что у нашего ребенка будет фамилия Йорт, — ответил Улав. — Это значит, что я… — он снова покосился на старую фотографию, а потом заглянул в незабудковые глаза Агнесс, — делаю тебе предложение.

— Мне нужно ответить: «Я подумаю»? — Агнесс нашла в себе силы пошутить.

На нее вдруг волной накатила та самая бесшабашность, присущая Фройдис, а в глазах даже засверкали горячие искорки.

Йорт заметил эту перемену. Агнесс вдруг показалась ему гораздо симпатичнее, чем раньше. Если бы она распустила волосы и вместо безразмерной блеклой кофты надела коротенький топик и юбочку, а лучше — простую белую майку с веселенькими шортами… о, перед такой пай-девочкой трудно было бы устоять. Особенно когда в ее глазах прыгают бесенята, а на щеках цветут розы.

— Я люблю тебя, Улав, — искренне и горячо проговорила Агнесс. — И я постараюсь… очень постараюсь, чтобы тебе было хорошо со мной.

«Может быть, она лучше их обоих, — пришла ему в голову неожиданная мысль. — Лучше Фройдис и лучше Сигурни. В ней есть что-то и от той, и от другой. Но она… чище, искреннее, серьезнее. И она по-настоящему любит меня».

И он осторожно, ласково погладил ее по животу.

Альф проснулся от чудовищной головной боли. Опять это чертово похмелье. Он медленно, со скрипом и стонами, поднялся с кровати и осмотрелся. Картины, картины, картины. Мастерская. На полу он увидел свои джинсы, с мольберта снял свитер. И заметил черную туфлю на шпильке, валявшуюся рядом с постелью. Альф поднял ее, повертел в руках. С кровати послышался слабый вздох. Эвенсон с досадой откинул шелковую простыню, под которой оказалась красивая брюнетка. Она сладко посапывала во сне, словно невинное дитя.

— О, черт!

Альф присел на постель. Он даже имени ее не помнил! Но, судя по сбившимся простыням, ночка выдалась жаркой!

Он еще раз хмуро взглянул на спящую брюнетку, потом глазами пробежался по мастерской. Около одной из картин, приготовленных к выставке и уже запакованных, стояла початая бутылка коньяка. Вот к ней-то Альф и направился.

Сигурни, как часто теперь бывало, смотрела телевизор, не видя, что происходит на экране. Она была совершенно раздавлена событиями, столь стремительно обрушившимися на ее голову.

Она глядела на экран, но мысли ее витали далеко.

Сигурни думала о Йорте. Она понимала намерения Улава жениться на Агнесс и, более того, одобряла их. Но пока она была не в силах его простить.

Думала об Агнесс. И тоже понимала ее. И ни в чем не винила. Ведь сестра не знала, что Сигурни и Йорт были любовниками уже долгое время. И что еще раньше — Улав и Фройдис… Сигурни невесело рассмеялась. Каков жук, этот Улав Йорт!