Он открыл боковую дверцу своего зеленого «ягуара», но я никак не могла залезть внутрь, потому что моя мокрая одежда стала неуклюжей и тяжелой, к тому же от ветра дверца несколько раз захлопывалась передо мной.

Вода потоками стекала с капюшона и плаща, капая мне в сапоги и образуя довольно большие лужи на полу машины.

— Майк, извини! Надеюсь, я не слишком запачкала эту чудесную обивку! — пробормотала я, но Майк, казалось, даже не слышал меня. Он заводил мотор, и, прежде чем я договорила, «ягуар» рванулся вперед.

— Ты сказала кому-нибудь, что идешь на свидание со мной? — внезапно спросил Майк.

Я отрицательно покачала головой:

— Нет, мне удалось выйти из дома незамеченной и не пришлось никому ничего объяснять. Думаю, я даже успею вернуться, прежде чем тетя Эмми поймет, что я куда-то уходила!

Я повернула край плаща так, что холодная вода перестала попадать мне в сапоги. Оттого, что в салоне было жарко, а на улице холодно, окна быстро запотели, и я не могла ничего за ними разглядеть.

Я с удивлением думала о том, почему Майк так хотел меня видеть. С тех пор как я села в машину, он задал мне всего один вопрос про тетю, а потом замолчал. Я тоже ничего не говорила. Пауза затягивалась. Легкий стук дворников о лобовое стекло лишь подчеркивал неловкое молчание.

Мне захотелось посмотреть Майку в лицо, я повернулась, и вода с капюшона стекла мне за воротник. Я никогда раньше не видела Хендерсона в таком мрачном настроении. Губы превратились в одну прямую узкую линию, взгляд сделался тяжелым и неподвижным. В нем было даже что-то пугающее, словно Майк находился в крайнем возбуждении, которое все же старался держать под контролем. Я продолжала гадать, что же могло так его расстроить, но спросить не решалась.

Мы по-прежнему молчали, и я вдруг с облегчением подумала о том, что Майк Хендерсон очень скоро уезжает в Америку, и я больше его не увижу.

Странно, что никогда раньше я не замечала настоящего Майка. Его истинный характер скрывался под приятной внешностью и утонченными манерами. Да, собственно говоря, я и не проявляла к нему особого интереса. Он принадлежал к высшему свету и слишком зависел от его законов. Материальные ценности представляли для него самый главный интерес в жизни. Шикарные машины, элегантная одежда, дорогие аксессуары, изящные и ухоженные женщины. Его никогда не интересовали жители пригородов, относящиеся к среднему классу, которые не живут, а выживают, еле сводя концы с концами.

Прежде я воспринимала Майка именно таким — эгоистичным, холодным циником. Но после смерти Эвана мое мнение об этом человеке изменилось. Вместо того чтобы отвернуться от меня и занять сторону сэра Дугальда, он, наоборот, был очень внимателен ко мне, оказал моральную поддержку моей семье, признался мне в любви и даже предложил выйти за него замуж.

Тот Майк Хендерсон, которого я знала раньше, никогда бы не снизошел до общения с дочерью небогатого доктора.

Я снова посмотрела на Майка. На этот раз я обратила внимание на его дорогой костюм безупречного покроя, галстук ручной работы, рубашку из чистого шелка, кожаные автомобильные перчатки, купленные не в обычном универмаге, — и я была озадачена.

Как он, одетый с иголочки, мог терпеть меня рядом с собой в таком виде? Возможно, Майк так крепко сжал губы потому, что я испачкала и залила водой дорогую обивку на креслах его «ягуара»?

В конце концов я не выдержала этого молчания.

— Майк, нам не стоит уезжать слишком далеко, — сказала я ему. — Ты не забыл, что у меня встреча с инспектором Рейдом меньше чем через час?

— Не беспокойся, Дина, — грубовато ответил он, — я не забуду!

Он резко свернул в сторону с главной трассы и направил машину на узкую дорогу, которая сначала огибала поле, затем проходила вдоль края скал и через милю опять сливалась с основным шоссе, ведущим к переулку, в котором находился мой дом.

Летом по этой дороге часто ездили отдыхать к скалам, в тени которых всегда можно было укрыться от жаркого солнца. Но в это время года здесь встречались только фермеры, привозившие с моря водоросли и удобрявшие ими свои поля.

На дороге то и дело попадались ямы и рытвины, за окном продолжал стеной идти дождь, и я боялась, что мы обязательно где-нибудь застрянем, а потом не сумеем выбраться без посторонней помощи.

Я не могла понять, почему Майк предпочел именно этот путь. Единственное, чем можно было объяснить его выбор, — желанием побыть наедине, без свидетелей. Мы подпрыгнули на какой-то кочке, и я от неожиданности вскрикнула.

— Послушай, Майк! Какого черта тебе понадобилось ехать по этой дороге в такую погоду! Ты сломаешь машину или просто застрянешь в какой-нибудь яме! И никто здесь не сможет нам помочь!

Майк даже не счел нужным мне ответить. Наконец мы остановились у самого края скал, и он выключил мотор.

Я пошевелилась на сиденье. Мне было очень неудобно и жарко в плаще, промокшие чулки липли к ногам.

Майк не спеша снял перчатки и вытащил сигарету из изящного золотого портсигара, а затем так же медленно вставил ее в рот.

— Майк! — нетерпеливо воскликнула я, устав дожидаться, когда же он наконец объяснит причину, по которой вынудил меня на эту встречу. — Я не могу заставлять инспектора ждать. Пожалуйста, рассказывай быстрее, в чем дело? — И я инстинктивно схватила его за руку.

Он резко оттолкнул мою руку, словно я вызывала у него отвращение, потом дрожащими пальцами прикурил сигарету от пламени маленькой голубой зажигалки с инкрустацией — и продолжал хранить молчание.

Я чувствовала, как во мне зреет раздражение.

— Майк! В чем дело? Ведь ты меня вытащил сюда не для того, чтобы любоваться окрестными пейзажами!

Он медленно поднял голову и пристально посмотрел мне в глаза:

— Возможно, что и для этого тоже, Дина! Я уеду в Нью-Йорк в понедельник, сразу после похорон сэра Дугальда. Хочу запомнить свой последний день в Инсфери.

— О! — Я не могла придумать, что бы такое, соответствующее минуте, сказать. Чувствуя всю неловкость момента, я отвернулась и протерла ладонью запотевшее стекло.

Дождь кончился, а ветер уже слегка разогнал массивные черные облака, которые тянулись до самого горизонта. Кое-где в промежутках мелькало чистое небо, и совершенно неожиданно то тут, то там появлялись полосы солнечного света.

Море же внизу, у подножия скал, все еще бурлило и ревело. Тяжелые свинцовые волны в разводах желтой пены продолжали набрасываться на каменистый берег.

— День сегодня не очень-то и веселый, — заговорила я. — Надеюсь, твои последние воспоминания о Шотландии не будут такими же грустными.

Майк открыл дверцу.

— Здесь очень душно, давай немного пройдемся!

— Майк! Давай без глупостей! В любую минуту снова может пойти дождь! Мы можем промокнуть, а у тебя к тому же даже нет пальто!

— Дина, пожалуйста! Не отказывай мне в последней просьбе! — Его слова прозвучали очень мягко, но выражение глаз Майка совершенно не соответствовало этой интонации.

Я заколебалась.

— Пожалуйста, Дина. Разве я многого прошу?

Очень неохотно я поставила ноги на землю, и Майк нетерпеливо схватил меня за руку, помогая выбраться наружу.

В течение нескольких секунд мы стояли, глядя друг другу в глаза; пальцы Майка еще сильнее стиснули мою руку.

— Майк! Ты делаешь мне больно! Отпусти! — вскрикнула я.

— Отпустить тебя, Дина? — хрипло повторил за мной Майк. — Теперь я уже не смогу отпустить тебя.

Мне стало немного страшно.

— Майк, что за глупости. Я же сказала, что не хочу выходить за тебя замуж. Будь благоразумным. Давай сядем в машину и вернемся домой. — Я попыталась вырвать руку из цепких пальцев Майка, но он схватил меня за вторую и сжал запястья, словно в тисках.

Над нашими головами парили большие чайки. Их тела и крылья мелькали яркими белыми пятнами под черными тучами, а печальный, скорбный крик напоминал стенания плакальщиков на арабских похоронах.

Под нами бурлило и стонало море, волны яростно налетали на огромные острые камни, россыпью лежавшие у основания скалы, на вершине которой мы с Майком боролись.