Кэтрин помогала ему от души: она знакомила его «с нужными людьми» из того круга, где вращалась сама, в тайне от отца давала немалые суммы, помогала покупать подарки… Остин с удовольствием принимал ее заботу, но ее саму принимал все меньше и меньше.

А тут еще родители решили наведаться в гости и познакомиться с ее «новым увлечением». Остин сразу не понравился матери и вызвал острую неприязнь у отца. Он был из «низов» и прокладывал себе путь в нью-йоркское общество самостоятельно, а родители его вообще жили в какой-то деревне в Висконсине. Единственный человек, которому Остин пришелся по душе, был Антуан, при встрече они мило общались и стали почти приятелями. Это вызвало бурю негодования у родственников Кэтрин и восторг — у друзей.

В остальном жизнь их складывалась неплохо. Кэтрин полдня проводила в фирме отца, потом, как правило, отправлялась гулять с подругами по магазинам и салонам красоты, а вечером они с Остином шли ужинать в какой-нибудь недорогой ресторан (если приглашал он), или в хороший и дорогой, где привыкла ужинать и платить Кэтрин. После возвращались в ее квартиру и, по традиции поговорив о прекрасном будущем оздоровительного центра, предавались любви.

Правда, были и неприятные моменты, которые вызывали у Кэтрин подозрение и даже ревность. Например, Остин всячески избегал приглашать ее на свою бывшую квартиру, говорил, что такой шикарной девушке, как она, привыкшей жить в роскоши, не понравится его «убогая лачуга». Между тем от его друзей она слышала, что он снимает жилье далеко не в самом дешевом районе. И вообще, почему он до сих пор ее снимает? Почему не перевез все вещи к ней? Остин смеялся, когда она задавала ему эти вопросы:

— Глупышка, что ты понимаешь в спортивном оборудовании? Зачем тебе смотреть на все это?

— При чем здесь… Ты что, туда оборудование складываешь?

— Ах, моя любимая! Не надо засорять свою прелестную головку такими глупостями! Говорю тебе: я готовлюсь следующим летом открывать центр. Это будет дело всей моей жизни… Давай ты не будешь давать мне советы и придираться к мелочам? Давай ты просто поможешь мне…

И она помогала. Она переводила сама (как могла) или просила своих коллег из отдела технической литературы переводить огромные статьи на интересующую Остина тему, характеристики и сопроводительные документы к оборудованию и так далее. Здесь он уже не боялся «засорять ее прелестную головку» и загружал на полную мощность, разумеется, бесплатно.

— А ты не думаешь, что он может просто тебя использовать? — спросил как-то Антуан.

Кэтрин на секунду задумалась, потому что ей в голову однажды уже приходила похожая мысль. Но все же она ответила такой грозной отповедью, что Антуан вынужден был отступить и даже извиняться.

Она не терпела, когда кто-то указывал на ее просчеты. А особенно когда эти просчеты были очевидны и она сама догадывалась о них. Все-таки одно дело знать, что ты ошибаешься, и совсем другое — слышать об этом от других.

Однако Кэтрин и сама с каждым днем чувствовала ускользающее внимание Антуана, словно становилась лишней в его жизни. К нему приходили приятели, вели какие-то совершенно неинтересные разговоры, не обращали на нее никакого внимания, а она не любила слишком серьезных мужчин, с которыми не о чем поговорить. А после их ухода Остин, вместо того чтобы наконец-то вспомнить о своей возлюбленной, садился за компьютер и посвящал ему весь остаток ночи.

Они все реже ходили в рестораны и вообще куда-то выбирались из дому по вечерам. Остин все время работал, учился или общался со своими будущими коллегами, и несколько раз не приходил ночевать, объяснив это тем, что «встречался с поставщиком товара». Он прекрасно освоился в ее квартире, стал приглашать туда приятелей из других городов.

— Привет, любимая! — говорил он, небрежно чмокнув ее в щеку. — Приготовь-ка что-нибудь поесть, Стив приехал из Колорадо, и мы чертовски проголодались.

Кэтрин сносила все, хотя порой ей хотелось разбить об пол тарелку с ужином и послать ко всем чертям его многочисленных друзей. Но пока она только улыбалась им и ждала, когда Остин наговорится о работе и вспомнит о ней.

— Я тебя не узнаю, — говорила ей Полин, которая видела этот роман от самого начала. — Очнись, подружка! Обычно мужчины терпели твои выходки и платили тебе за это деньги, а теперь ты — терпишь его свинство, причем абсолютно бесплатно. Заколдовал он тебя, что ли?

— Почему свинство? — изумлялась она.

— Ты сама говоришь, он перестал обращать на тебя внимание, он живет за твой счет, ты переводишь ему книжки, ты кормишь и поишь его друзей! А он даже не всегда приходит ночевать!

— Это было всего три раза.

— А ты хочешь дождаться, чтобы было тридцать три?

— Это были деловые встречи. И мне совершенно нетрудно поить и кормить его друзей. Я, может, до этого никогда в жизни никому не готовила ужин, а когда мы поженимся…

— Поженитесь?! Я еще раз говорю тебе: очнись! Я не знаю, для чего ты ему нужна, но жениться на тебе он точно не собирается. Вот увидишь!

В глубине души Кэтрин и сама все это знала. Но слышать это от других было просто невыносимо. Кэтрин не представляла, что они смогут разойтись, она не узнавала себя и не могла понять, что с ней происходит, почему она позволила себя буквально поработить.

Прошло уже почти полгода их совместной жизни, приближалось Рождество, и она с трепетом и тревогой ждала этого дня: она знала, что на Рождество произойдет что-то важное. Например, Остин сделает ей предложение, ведь он постоянно говорит о своей любви, хотя любви как таковой они стали предаваться все реже и реже…

А накануне Рождества Остин сказал ей, что этот праздник прежде всего семейный и связывается в его воспоминаниях с родительским домом, а он очень соскучился по отцу и матери и хочет съездить к ним погостить.

Кэтрин затаила дыхание: пусть не коробочка с кольцом, но все-таки приглашение к родителям! Это почти что предложение…

— Да, конечно, я понимаю, — пролепетала она, опустив счастливые глаза.

— Вот и хорошо, любимая моя. Я знал, что ты меня поймешь. Не скучай, я вернусь через пару деньков.

— Что?

— Ну я съезжу к маме и папе и вернусь. Ты же не будешь обижаться?

У Кэтрин отвисла челюсть в буквальном смысле этого слова.

— Но я думала… А как же я? Мне казалось, мы проведем этот праздник вместе.

— В другой раз, хорошо? — Глаза его беспокойно бегали из стороны в сторону.

Кэтрин видела, что Остин лжет. Но это было слишком сильным ударом и потому не укладывалось в голове.

— Но как же я?

— Не знаю, придумай что-нибудь. Ты тоже можешь съездить к своим предкам, — беспечно бросил он и встал, давая понять, что разговор окончен.

Вот оно, самое ужасное: Остин лжет ей. Он лжет и, вполне возможно, лгал все это время. Кэтрин почувствовала, будто ее незаслуженно обвинили в чем-то страшном и она проваливается куда-то в преисподнюю.

— Ты прости меня, — нежно сказал он, проведя кончиками пальцев по ее щеке, совсем как в первый раз, на пляже, когда они только что познакомились. Ей стало невыносимо больно от этого прикосновения. — Я, конечно, нехорошо поступаю с тобой, но мне так хочется повидаться со своими стариками, они меня очень ждут. Мы отпразднуем Рождество, как только я вернусь. У меня есть для тебя подарок.

Остин ушел, а она так и осталась сидеть, молча глядя перед собой. Несколько минут она вообще ничего не чувствовала, кроме страха. Ей было по-настоящему страшно, она не знала, как дальше жить. Раньше ее никогда не бросали мужчины. Раньше она никогда никого не любила.

А завтра — Рождество, и все друзья, весь мир будет радоваться, а она — умирать от горя. И она даже не знает, к кому пойти, чтобы разделить эту боль, чтобы прожить эти два дня, прежде чем Остин приедет и объявит, что они расстаются окончательно. Тогда станет еще больнее, но тогда это уже будет конец. А с концом придет облегчение.

Полин скажет: «Я тебя предупреждала!», остальные подруги просто посочувствуют, а потом будут смаковать ее поражение и говорить, что Кэтрин дешево себя продавала, вот и получила по заслугам.