Двое охотников погибли, один был ранен. Одна из женщин умерла на месте, объевшись сырого мяса. Сосчитать убитых бизонов Семен не смог – несколько десятков, не меньше. Это была не первая бойня, увиденная им в этом мире, и все-таки, и все-таки…

И все-таки он нашел в себе силы: «Это, по сути, моих рук дело. И оправдать его может только одно – для неандертальцев я окончательно стал богом и это нужно использовать в полной мере».

– Меня слушайте! – рявкнул Семен. – Слушайте и делайте то, что скажу! Раненых животных добить немедленно. Туши, пока не замерзли, ободрать и разрубить для переноски. Сухожилия вытаскивать и сохранять – я покажу, как это делается.

В эту ночь никто из взрослых не спал. Но не потому, что был устроен «праздник большого мяса» – какое там! При свете костров шла разделка бизоньих туш. Это было серьезным нарушением традиций, но Семен был непреклонен – вплоть до убийства или изгнания.

Головы, потроха и часть шкур он разрешил перетащить в жилища. Все мясо – на площадку остан-цовой террасы. Спросить «зачем?» осмелился только Хью, на что Семен ответил коротко и непонятно:

– Будем держать монополию на продовольствие!

Дальнейшие события разворачивались как на ударной комсомольской стройке. Или в колымском концлагере, борющемся за перевыполнение плана. От работ были освобождены лишь женщины с малолетними детьми. Все остальные трудились от зари до зари. Начатые, но незаконченные постройки на стоянке были развалены. Вместо них возведен один общий длинный дом с несколькими очагами, накрытый бизоньими шкурами. Места в нем должно было хватить на всех с запасом. Смысл этой «коммуналки» по замыслу Семена заключался в том, что все семейные и территориальные общности отныне отменяются (недовольные могут сваливать!), и образуется одна – с ним самим во главе. Но поскольку он почти бог (или не почти?), то у него имеется полномочный земной представитель – вот этот злобный парнишка по имени Хью.

Как только с обустройством стоянки было покончено, работы переместились на другой берег. Наверно, для неандертальцев происходящее было полным абсурдом. Они, впрочем, такими понятиями не оперировали. Семен же был непреклонен: четверо рубят, остальные таскают – туда, на высокую площадку, где лежит мясо. Те, кто таскать бревна не может, будут их ошкуривать, то есть сдирать кору – каменными рубилами, кремневыми сколками, да чем угодно, но чтоб была содрана! Затевая все это, Семен преследовал сразу две цели: сделать для людей «работу» – то есть занятие, не являющееся древней охотничьей магией, – нормой жизни, чем-то обыденным и привычным. А во-вторых, здесь была возможность реализовать давнюю мечту о нормальном доме – избе.

Троих подростков, вооруженных единственной лопатой, Семен загнал в яму на северном краю площадки и заставил ее углублять и расширять, превращая в небольшой котлован. Парни старались, но дело почти не двигалось, поскольку валуны и галька были сцементированы мерзлым песком. Тогда было приказано таскать хворост и жечь в яме большой костер – сутки непрерывно. Этого хватило, чтоб прогреть слой сезонного промерзания, и за несколько дней земляные работы были закончены. Яму заполнили кусками мороженого мяса, перекрыли бревнами, шкурами и засыпали снегом, оставив узкий лаз сбоку.

Никаких архитектурных излишеств Семен решил не устраивать. Вместо фундамента четыре валуна – краеугольные, так сказать, камни. На них первый венец бревен «в лапу», потом второй, третий и так далее до высоты двух с половиной метров. Потом настил потолка и еще четыре венца нетолстых бревен. Как соорудить нормальную стропильную систему без пилы и гвоздей, он придумать не смог. Поэтому организовал возведение плоского наклонного навеса укрепленного на стойках примерно в метре над последним венцом бревен. На первом этаже массивная дверь, открывающаяся наружу, и примитивная лестница из двух связанных бревен. Вместо окон – узкие горизонтальные щели. Щелей, впрочем, в стенах было с избытком, да и все сооружение совсем не выглядело шедевром, не говоря уж о том, что выполнено оно было из сырых мерзлых бревен различных пород деревьев. Тем не менее Семен надеялся, что в процессе «усадки и усушки» вся конструкция не развалится, а станет еще прочнее.

– Хороший пещера, – качал головой Хью. – Большой. Сверху стрелять, камни бросать – хорошо.

– В мое отсутствие можешь жить здесь. Баб-то себе присмотрел уже? Будешь своим людям мясо выдавать – по мере надобности или по своему желанию.

– Весна, лето – вода. Хью здесь, люди там. Ходить нет.

– Плавать будете через реку.

– Темаг плавать нет.

– Жрать захотите – поплывете! Я в лесу пару-тройку тополей подходящих высмотрел. Лодки делать будем – долбленки называются. Как раз до весны развлечений хватит. А остальные пусть бревна для забора таскают.

– За-бора – что?

– Ну, изгородь такая. Потом объясню – зимой ее все равно не построить.

Остаток зимы Семен провел в разъездах – мотался на упряжке между поселками лоуринов и неандертальцев. Дома нужно было соорудить щиты для женщин-воительниц и облицевать их металлическими пластинами. Освоить самому и показать другим приемы работы с этим защитным вооружением. Кроме того, Семен настоял на строительстве в поселке большого погреба-холодильника – как возле избы, только лучше. Идея заключалась в том, чтобы методом послойной оттайки выкопать приличный котлован, как следует проморозить грунт, а потом перекрыть яму так, чтобы исключить доступ теплого воздуха летом.

Первое появление в поселке бритого и стриженого Семена чуть не вызвало скандал. Лоурины никогда не стригутся и не бреются в обычном смысле этого слова. Когда растительность на голове начинает мешать жить – лезть в рот и в глаза, – ее укорачивают, прижигая головешкой или отрезая излишки кремневым лезвием. Избавиться от волос совсем никому никогда не приходит в голову, поскольку они считаются естественной принадлежностью личности, как, скажем, руки или ноги. В общем, встречающие оказались в двусмысленном положении: большинство признаков свидетельствовало о том, что прибывший является Семхоном Длинная Лапа из рода Волка (и, по совместительству, Тигра), но, с другой стороны, всем известно, что Семхон чрезвычайно бородат и волосат, а этот мужик – наоборот. Спасло ситуацию лишь то, что в племени не имелось ни одного заскорузлого законника и блюстителя чистоты нравов. В общем, скандал кое-как удалось замять – Семена признали Семхоном полностью, но не окончательно. То есть ему как бы дали испытательный срок, поверив на слово, что в ближайшее время он обретет свой прежний облик. Пока же этого не случилось, приходилось постоянно ловить на себе подозрительные и удивленные взгляды. Даже родной сын признал Семена не сразу – папа был не такой. Из всех членов племени ничего доказывать было не нужно лишь питекантропам и… Сухой Ветке. Для них, вероятно, Семен был хорош в любом виде.

С неандертальцами тоже забот хватало. Имея приличный запас мяса, которым, впрочем, они не распоряжались, охоту на солонце они не прекратили, но попытались сделать ее «ритуальной». В том смысле, что от туши берутся только «мистически» важные части, а остальное (то есть почти все) оставляется на месте. Бороться с этой традицией пришлось долго и упорно. Всех свободных мужчин Семен заставлял работать – заготавливать бревна для будущего частокола вокруг избы. Кроме того, лодки…

Первую – самую маленькую – долбленку Семен делал сам. С двумя огромными толстыми бревнами он заставил работать наиболее толковых мужчин-неандертальцев. Он был вовсе не уверен, что суда будут держаться на воде и что темаги согласятся учиться на них плавать. Тем не менее людей нужно было чем-то занять, и, кроме того, была задумка, что в случае успеха неандертальцы смогут водным путем снабжать лоуринов керамической глиной и кремневыми желваками из месторождения, расположенного выше по течению. Возникнет некое подобие товарного обмена, а это хорошая основа для взаимопонимания.

Весенняя распутица застала Семена в его избе на левом берегу реки напротив поселка неандертальцев. Здесь близ воды уже лежали три предмета, которые, по идее, предназначались для плавания по ней. Известно, что лодка-долбленка является самым примитивным плавсредством после плота, но… Наверняка в ее изготовлении имелись какие-то хитрости, которых Семен просто не знал. Не знал, но делал и других заставлял!