— Когда-нибудь я расскажу тебе все, что узнал о двуличности нашего отца. Когда-нибудь. А сейчас я просто скажу, что понимаю твои метания. Но поверь мне, иногда лучше жить с ложью, потому что правда, как ни странно, может причинить только вред.

— Неужели ты не понимаешь? — спросил Рис. — Открыв правду, я смогу восстановить родословную.

— Восстановить родословную? — недоуменно повторил Саймон.

— Да. Если мы с Энн расстанемся, это не только защитит ее от скандала. Мы не сможем произвести детей, наследников с моей кровью. Значит, после моей смерти родословную продолжит настоящий Уэверли, к которому перейдет и титул. Найдется дальний кузен…

— Никакого дальнего кузена нет, Рис. Пока ты отсутствовал, я провел некоторые расследования. Ты последний Карлайл по мужской линии, так что не имеет значения, откроется правда твоего происхождения или нет. Если у тебя не будет сына для передачи ему титула, он перейдет к Короне. Ты знаешь, кому они его отдадут? — Рис покачал головой. — Вероятно, простому человеку, который или чем-то услужил, или щедро заплатил Короне. Без родословной, с малой долей благородной крови, которую ты столь высоко ценишь. А твоя семья, твоя мать, твои сестры, твоя жена будут жить с клеймом твоего признания. Ради чего?

Рис сжал кулаки. Он давно знал, что у его «отца» нет близких родственников по мужской линии, но чтобы не нашлось какого-нибудь дальнего… Внезапно мысль сохранить молчание и защитить всех, кто ему дорог, опять стала вполне приемлемой. Если не считать одного факта.

— Ты кое-что забыл, Саймон. Ведь скоро объявится шантажист. Через неделю? Самое большее через десять дней. Негодяй с подлыми намерениями, который знает тайну и может открыть ее в любой момент с ужасными последствиями. Дело не закончится только потому, что я этого хочу. Пока я не разберусь с ним, угроза скандала остается.

Саймон закрыл глаза. Потом кивнул, проведя рукой по лицу:

— Хорошо, давай отложим спор о конце твоего брака или о том, кем ты себя теперь считаешь. Ты прав. Есть шантажист. Пора, видимо, поговорить об этом и решить, что мы будем делать.

Рис почувствовал дурноту, как всегда, когда позволял себе думать о безымянном, безликом негодяе, державшем в руках унижение всей его семьи.

— Ты что-нибудь выяснил об этом… субъекте?

Саймон презрительно кивнул:

— Тебе знакомо имя Ксавье Уоррен?

Рис задумался, пытаясь вспомнить.

— Кажется, да. Не он ли был замешан в каких-то махинациях несколько лет назад? Мы что-то обнаружили насчет его и твоего отца. Нашего отца.

Саймон шагнул к нему, сжал его руку и кивнул:

— Да. Как только я столкнулся с первой угрозой шантажа, я сразу навел справки, и мне часто встречалось имя Уоррена. Похоже, он с нашим отцом общался довольно тесно.

Саймон вдруг замолчал, и Рис увидел в его глазах боль. Это положение в равной степени было мучительным для них обоих.

— Я понимаю, как ты расстроен, — тихо сказал Рис. — Я очень сожалею.

Саймон засмеялся:

— Это касается нас обоих, мой друг. Нашего отца почитали за его добродетели. Но чем больше я узнавал, тем больше понимал, что их не было у него вообще. А теперь его ложь и вероломство падают на наши головы, его детей.

Рис кивнул, и они замолчали, думая о последствиях.

— В любом случае Уоррен может быть замешан в шантаже, — продолжал Саймон. — Копнув глубже, я обнаружил, что он знал стряпчего, который имел документы на твой счет. Уоррен нашел его, когда умер прежний стряпчий, но потом выяснилось, что новый человек не был родственником умершего. Все это был обман с целью получить доступ к бумагам, хранившимся в конторе, и не только к тем, что касались нашего отца.

— Проклятие. — Рис подошел к окну и провел рукой по лицу. — Похоже, этот человек действительно подлец. Но зачем он дал нам столько времени, прежде чем приступить к шантажу?

— Несколько лет назад Уоррена обвинили в причастности к какой-то интриге. Ходили слухи, что он был предателем. Ему грозил арест, и он бежал из страны. Но месяц спустя записи отца показали, что он стал посылать большие суммы на анонимный счет на континенте. Возможно, тогда Уоррен начал его шантажировать. Но, услышав, что старый герцог умер и его сын пришел к стряпчему, который держал в руках…

— Он посчитал, что может получить больше с двух живых герцогов, чем с одного мертвого, — сказал Рис, повернувшись к Саймону. — Поэтому он рискнул явиться сюда и встретиться с нами.

Саймон мрачно кивнул.

— А для этого ему требовалось время. Отчасти это игра кошки с мышью, чтобы мы созрели и приняли все его условия, когда он приедет. Отчасти это может быть связано с трудностями нелегального возвращения в страну, где он разыскивается как преступник.

— Но это дела не меняет. Если Уоррен шантажист и явится, чтобы требовать плату за молчание, у нас остается все тот же выбор. Мы или можем заплатить ему и жить под угрозой разоблачения, пока его требования постоянно будут расти… или можно позволить тайне раскрыться по нашему собственному усмотрению.

Наступило молчание. Саймон вернулся в кресло за письменным столом и пристально взглянул на него.

— Значит, ты можешь сам раскрыть тайну?

Хотя вопрос был задан спокойным тоном, в глазах друга Рис увидел беспокойство и внезапно понял. Он все время размышлял о своей жизни и семье, ни разу не вспомнив о Саймоне и его семье.

— Последствия для тебя… — начал он.

— Ты лишь сейчас подумал о них, да?

Рис потер глаза.

— Похоже, я такой же эгоист, каким был мой настоящий отец.

— Ты не прав. Наш отец прекрасно знал, как глубоко оскорбляет других людей, но его это не трогало. Возможно, он даже получал удовольствие, зная, что может делать это безнаказанно. Рис, каким бы ты ни был, я знаю, что ты никогда бы не оскорбил меня умышленно. И ты не был таким жестоким.

Несмотря на уверенность друга, Рис уже не мог поручиться, что знает себя.

— Если ты считаешь, что правду нужно скрыть…

— Я не говорил, что правду нужно скрывать, — прервал его Саймон.

— Но ведь это запятнает имя твоей семьи так же, как и моей.

Саймон пожал плечами, однако Рис не видел в его жесте безразличия.

— Отец сделал много такого, за что мне когда-нибудь придется отвечать, но сейчас я не хочу это обсуждать. И я не против того, чтобы открыть правду о нем, если это облегчит твою боль. Но я считаю, что не следует торопиться, Рис. Мы пока не уверены, что шантажист именно Уоррен. Мы должны получить всю информацию, прежде чем решить, что нам делать.

— Конечно, ты прав. И я ценю твою готовность пожертвовать собой ради меня. Хотя не уверен, что заслуживаю этого.

Саймон встал и медленно обошел письменный стол.

— Рис, ты всегда был моим братом, хотя до последнего времени я даже не мог предположить, что мы родственники по крови.

— Благодарю тебя за это. — Рис в очередной раз был поражен добротой своего друга. — И за то, что находишься рядом, даже когда я в трудном положении.

Саймон с улыбкой хлопнул его по плечу.

— Знаешь, я думаю, Энн сделает то же самое.

Рису не понравилось, что они снова вернулись к его жене. Он не мог надеяться на будущее с ней.

— Я знаю, — тихо сказал он. — И поэтому должен оставить ее.

Энн сидела на удобном диване перед камином, Лиллиан — в кресле слева от нее. Обе молчали. Тишину нарушали лишь треск огня да громкое тиканье часов, отсчитывающих секунды. Лиллиан вдруг поднялась.

— Виски?

— Боже мой, да!

Лиллиан засмеялась, и все напряжение между ними внезапно исчезло. Энн с искренней улыбкой взяла предложенный бокал и пристально взглянула на подругу:

— Могу я спросить вас?

Сделав глоток, Лиллиан кивнула.

— Со временем, я надеюсь, мы станем так же близки, как и наши мужья. Я всегда считала, что настоящие друзья могут говорить друг с другом обо всем.

Энн согрела мысль, что когда-нибудь они с Лиллиан станут близки, как сестры. Но может ли это случиться? Если они с Рисом расстанутся, то Саймон и Лиллиан сохранят дружбу с ним, а не с ней. Это неизбежно. Энн сделала большой глоток.