— И, я вижу, — заметил доктор, — ты любишь эту женщину?

— Люблю ли я! Я обожаю ее все больше и больше, но, главное, у меня есть основания полагать, что она… что я ей, по крайней мере, не безразличен.

— Дай бог, чтобы тебя обольстила не какая-нибудь коварная цирцея из борделя, или одна из тех авантюристок, каких на свете множество, которые, прознав, что ты богат, плетут сети для твоих денег. Эта отстраненность от общества, таинственность, которой они так старательно окружают себя, не очень-то хорошо их характеризуют.

— Кто знает, может, это преступники, пытающиеся укрыться от полиции? — заметил один кавалер.

— А может фальшивомонетчики, — добавил другой.

— Не думаю, — продолжал доктор. — Всякий раз, когда я вижу красивую женщину, путешествующую в чужих краях в сопровождении мужчины, слышу, что он выдает себя за ее отца или брата. Отец твоей феи, Алваро, если он и вправду отец, возможно какой-нибудь цыган или мошенник, наживающийся на красоте своей дочери.

— Святой боже!.. Помилуйте, — воскликнул Алваро. — Если бы я мог предположить, что ангельское создание заслужит такое жестокое осуждение или будет так безжалостно оскорблено, я лучше бы онемел, чем стал бы говорить о ней. Поверьте, друзья мои, вы слишком несправедливы к этой бедной девушке. Мне показалось, что она принцесса в изгнании. Нет, я уверен, что это упавший с небес ангел. Вы скоро сами увидите ее, и мы с ней будем отомщены, потому что я уверен, все вы в один голос провозгласите ее богиней. Но самое страшное, что я в каждом из вас уже вижу соперника.

— Что касается меня, — сказал один из кавалеров, — можешь быть спокоен, так как таинственные девушки всегда внушали мне опасения.

— А я, будучи всего лишь простым смертным, очень боюсь фей, — добавил другой.

— Но как же, — спросил доктор Жеральдо, — она решилась оставить свое уединенное таинственное убежище и придти на этот шумный многолюдный бал?

— Я с величайшим трудом уговорил ее, друг мой! — ответил Алваро. — Она долго не соглашалась. Уже давно я пытаюсь всячески убедить ее, что молодая и красивая дама, такая, как она, скрывая в уединении свое очарование, совершает преступление, противное воле создателя, сотворившего красоту для того, чтобы ею любовались, восторгались, восхищались. Я противник тех ревнивых и желчных любовников, которые стремятся скрыть своих возлюбленных от посторонних глаз. Уговоры, просьбы, мольбы-все было напрасно. Отец и дочь категорически отказывались показываться на публике, приводя тысячу разных доводов. Наконец, я прибег к хитрости, доверительно сказав, что их уединенный образ жизни и упрямое нежелание войти в общество, где их не знают, уже вызвали пересуды и подозрения, что даже полиция начинает внимательно присматриваться к ним. Ложь, по-моему, безобидная.

— Тем более, — перебил его доктор, — что не очень далека от истины.

— Я убедил их, — продолжал Алваро, — что хоть нет оснований для таких подозрений, но лучше заранее отвести их от себя, поэтому им необходимо хоть иногда бывать в обществе. Этот обман возымел желаемый результат.

— Тем хуже для них, — возразил доктор. — Это очень плохой признак, и он утверждает меня в моих подозрениях относительно этих людей. Если бы они были невиновны, им было бы безразлично отношение публики и полиции, они продолжали бы жить, как жили.

— Твои подозрения беспочвенны, доктор. У них скромный достаток, и поэтому они избегают общество, которое, действительно, требует жертв от людей, не имеющих состояния… Они… Но вот они, входят… Смотрите, доверьтесь собственным глазам.

В эту минуту в залу вошла молодая прекрасная дама под руку с мужчиной зрелого возраста и почтенного вида.

— Добрый вечер, сеньор Анселмо! Добрый вечер, дона Элвира! Я счастлив, что вы здесь, — произнес Алваро, обращаясь к вновь прибывшим, покидая своих друзей и торопясь любезно и вежливо встретить гостей. Он предложил одну руку Элвире, другую сеньору Анселмо и повел их во внутренние залы, где уже собралось многочисленное и блестящее общество. Три собеседника Алваро, как и многие другие, находившиеся там, разом повернулись, чтобы увидеть Элвиру, чье появление вызвало восторженный шепот даже среди тех, кто не был предупрежден.

— Действительно!.. Ослепительная красота!

— Королевская осанка!

— Андалузские глаза!

— Какие роскошные волосы!

— А шея! Какая шея! Не заметил?

— И с какой элегантной простотой она одета, — так перешептывались меж собой три кавалера, взволнованные этим божественным видением.

— А ты обратил внимание на обольстительную родинку у нее на правой щеке?.. Алваро прав, его фея затмит всех здешних красавиц. Кроме того у нее есть преимущество — она незнакомка, обаяние тайны, окружающее ее. Я сгораю от нетерпения, когда же нас представят ей. Хочу налюбоваться ею вдоволь.

Они продолжали разговаривать в том же духе. Но вот через несколько минут Алваро вновь оказался среди них, исполняя принятую им роль церемониймейстера при новой жемчужине города.

— Друзья мои, — торжественно произнес он, — приглашаю вас в гостиную. Я хочу представить вас доне Элвире, чтобы раз и навсегда развеять несправедливые и оскорбительные предположения, высказанные вами об этом прекрасном и чистом существе, наипрекраснейшем из живущих под солнцем. Я уверен, что ее появление уже повергло вас в изумление и восторг.

Кавалеры направились к дверям и исчезли в людском водовороте внутренних залов. Впрочем, на их месте тотчас же появилась стайка красивых, изящно одетых девушек, которые, сверкая шелками и каменьями, как райские птицы с радужным оперением, прогуливались, непринужденно болтая между собой. Они тоже обсуждали дону Элвиру, но оценки были совершенно иные, и ни в чем не похожие на то, что говорили молодые люди. Нам будет небезынтересно послушать их хоть несколько минут.

— Вы не знаете, дона Аделаида, кто эта девушка, которая вошла в зал под руку с сеньором Алваро?

— Нет, дона Лаура. Я впервые ее вижу, кажется, она нездешняя.

— Конечно. У нее такой испуганный вид! Она похожа на провинциалку, которая никогда не посещала балов. Вы согласны, дона Розалина?

— Безусловно! А вы обратили внимание на ее туалет? Бог мой! Какое убожество! У моей служанки и то побольше вкуса. Вот дона Эмилия, может, она знает, кто это.

— Я? Ну что вы! Я впервые вижу ее, но сеньор Алваро рассказывал мне о ней, о ее неземной красоте. По-моему, ничего особенного. Красива, но не настолько, чтобы изумлять всех.

— Этот сеньор Алваро все же редкий чудак, его привлекает новое. Где он только выкопал эту жемчужину, которая так его покорила?

— Перелетная птичка с южных морей, подруга, и, судя по внешности, совсем недурна.

— Если бы не эта черная крапинка на щеке, она была бы лучше.

— Наоборот, дона Лаура, эта родинка как раз придает ей некоторую пикантность…

— Ах, прости, подруга. Я забыла, что у тебя такая же на щеке. Но тебе она очень к лицу, и украшает. У нее же родинка слишком большая, она скорее похожа не на мушку, а на жука, опустившегося на щеку.

— Сказать по правде, я не обратила внимания. Идем, идем в зал. Надо посмотреть на нее вблизи, спокойно рассмотреть ее, чтобы судить о ее достоинствах.

Позлословив, они отправились в зал, соединив руки и образовав как бы длинную гирлянду пестрых цветов, которая извивалась, теряясь в залах.

Алваро был одним из тех немногочисленных людей, на которых природа и фортуна, как бы опережая друг друга, излили свою благосклонность. Единственный отпрыск знатной и богатой семьи, в возрасте двадцати пяти лет он остался сиротой и владельцем состояния, составлявшего два миллиона рейсов.

Он был среднего роста, худощав, хорошо сложен и привлекателен скорее благородным и доброжелательным выражением лица, чем физическим совершенством, которым он тоже обладал в достаточной мере. Хоть он и не имел исключительно глубокого ума, но умел трезво оценить ситуацию и разобраться в сферах трансцендентных концепций. Закончив подготовительный курс и будучи серьезным мыслящим человеком, он понимал, что один случай сделал его счастливым обладателем наследства, но другой мог лишить его всего, поэтому он пожелал получить какую-нибудь профессию, а именно — изучить право. На первом году обучения, коснувшись высоких материй философии права, он получал некоторое удовольствие от академических знаний, но когда ему пришлось погрузиться в обширный лабиринт сухой и утомительной казуистики практического права, его живой аналитический ум отступил с отвращением, ему не хватило духу идти дальше по избранному пути. Энергичный юноша с великодушными устремлениями получал больше удовольствия от исследования высоких политических и социальных материй, от создания блестящих утопий, чем от изучения и толкования законов и сводов правил, которые в большинстве своем, по его мнению, основывались на абсурдных ошибках и нелепых предубеждениях человечества. Он испытывал ненависть ко всем социальным различиям и привилегиям. Надо сказать, что он был либералом, республиканцем и почти социалистом.