Костя устал.

Слишком много всего вокруг для одного маленького человека. Много солнца, много воздуха, чересчур широки клеверные поля.

Он уже не успевает смотреть. Жарко. И слегка кружится голова от выпитого меда.

Костя идет в прохладную будку, садится на жесткую дедушкину постель и на минуту закрывает глаза.

Как хорошо, что мать отправила его в Пеньково, а не повезла с собой в Крым. В Крыму и на Кавказе все будто не настоящее, как в парке культуры. Даже Черное море. И санатории точно выстроены из белых брусочков деревянного конструктора. Почему-то быстро становится скучно от такой красоты. И люди там похожи на гостей или на посетителей в музее. Можно даже посидеть на золотом стульчике, если устанешь. А здесь не чувствуешь себя приезжим. Здесь все — твое навсегда, на всю жизнь.

Костя придвигает к себе дедушкину подушку и на мгновение, на один коротенький миг прижимается к ней щекой. От подушки пахнет сеном и земляникой, и она такая мягкая! За стеной будки замирает гудение медогонки.

— Завтра я привезу еще шесть, — слышится голос дяди Алексея.

Костя просыпается.

Дверь будки распахнута настежь. Солнце краем село на землю и стало большим и красным. И все вокруг тоже покраснело — и облака, и трава.

— Я сейчас, — говорит Костя, протирает слипающиеся глаза и выходит наружу.

Рядом с телегой, в которую впряжена Журка, стоит дядя Алексей. Он в куртке, застегнутой на все пуговицы, на голове кепка, а в руках вожжи. Журка нетерпеливо переступает с ноги на ногу и отфыркивается.

Неужели конец? Неужели он все проспал? А может быть, еще не кончили, еще надо что-нибудь делать?

— Все, братец мой, все, — говорит дедушка. — Четырнадцать ульев выкачали. Пчелам тоже спать надо.

Костя смотрит на телегу. Блестящие бидоны двумя рядами уставлены в сено. Полные до самых крышек, неповоротливые, пузатые.

И вдруг Косте становится грустно. Почему те люди, которые будут есть этот мед, не увидят ни красно-зеленых клеверных полей и пшеничных волн, ни рощи, похожей на остров, и не услышат, как поет солнце, как журчит, переливаясь, голубой воздух, как разговаривают травы и радостно трубят пчелы, возвращаясь домой?

… А может быть, все-таки увидят, если очень-очень захотят?

Шесть бидонов в телеге. Сколько в них дней, таких, как сегодняшний? О, не сосчитать!

— Ну, Костя, до завтра. Помогай деду. Он тебе покажет, что нужно делать, — говорит дядя Алексей и легонько дергает вожжи. — Н-но! Застоялась, голубушка!

Телега, глухо скрипнув, трогается. В том месте, где с клеверов она поворачивает на дорогу, дядя приостанавливается и машет рукой.

Последний раскаленный уголек солнца еще светится на самом краю земли.

— Завтра нам придется одним управляться, — говорит дедушка. — Идем-ка поужинаем.