Церковь пустела. Фонтен, Коллеве и Бруар на несколько минут задержались у главного входа, болтая о том о сем и поджидая лейтенанта Сен-Тьерри, чтобы поприветствовать его.

Остальные, разбившись на небольшие группы, обсуждали, чем бы заняться. Они вдруг поняли, что не знают, как провести свое первое воскресенье в Сомюре.

Юрто исчез в толпе, погнавшись за своим трофеем в шляпке с фиалками.

— Элен должна вот-вот приехать за собакой, — сказал Бобби своим соседям по комнате. — Мы встречаемся в кафе Бюдан. Может, пойдем туда, посидим?

«Пойти посидеть…» всегда в запасе, когда нечего делать.

Элен приехала ближе к полудню в зеленом кабриолете. Это была высокая яркая блондинка с развевающимися по ветру волосами и сочными красными губами, тут же приковавшими к себе всеобщее внимание. Непринужденно улыбнувшись, она сразу спросила:

— А где Месье?

— В Школе, — ответил Бобби. — У него прекрасное настроение. Он знает, что скоро тебя увидит.

— Так давай скорее к нему!

— Вы поедете обедать за город? — спросил Шарль-Арман.

Бобби утвердительно кивнул.

— Будь острожен, — заметил Гийаде. — Ты же знаешь, что гарнизон нельзя покидать без специального разрешения.

Пожав плечами, Бобби вышел и, ясное дело, сел за руль зеленого кабриолета.

— Чертов Бобби! — не без зависти сказали друзья, когда машина укатила.

Все по очереди высказались по поводу Элен и, исчерпав эту тему, не спеша направились в ресторан.

Нет ничего скучнее, чем в послеполуденное время бродить по улицам, где каждая симпатичная девчонка уже занята, а все кинотеатры битком набиты.

По пустынным улочкам и мощеным площадям друзья поднялись к большому замку, где располагался Музей лошади.

— Нет, Сомюр уже не тот, — повторил Большой Монсиньяк, когда им навстречу попались ребята из конной бригады. — Слава богу, что мы тут только на четыре месяца.

Ламбрей уже решил обязательно снять в городе комнату, чтобы избавиться от таких воскресных блужданий. А потом день покатился по привычному руслу.

—   Покер? — спросил Лопа де Ла Бом.

—   Покер, — ответил Шарль-Арман.

Они играли до без пяти минут десять с Большим Монсиньяком и Пюимореном. Шарль-Арман играл плохо и проигрался. Он знал цену деньгам и терпеть не мог проигрывать, а в этой игре потерял несколько тысяч франков.

У Мальвинье день тоже прошел как всегда. Из экономии он пообедал в пустой столовой. Изнывая от одиночества, уже поздно вечером он встретил Юрто и позволил себя увести в подозрительный ресторанчик, где к услугам скучающих офицеров были молоденькие горничные и прачки. Юрто пришел туда на свидание со своей дамой в шляпке с фиалками. Мальвинье, еще утром засунувший молитвенник в карман, неуклюже отплясывал, а потом отправился тратить деньги в комнаты наверху. И потратил ровно треть суммы, отложенной на заказанную накануне будущую парадную форму.

В десять часов в комнату 290, чтобы произвести перекличку, вошел старший бригады Бруар де Шампемон, в каске и темных очках в металлической оправе. Он пребывал в дурном расположении духа, поскольку на эту неделю был назначен дежурным и, пока все развлекались, оставался в Школе. Кроме того, он получил четверо суток ареста за сущую безделицу и теперь боялся, что может лишиться увольнительной.

Он обвел глазами комнату. Стефаник в очередной раз впал в меланхолию и даже не притронулся к аккордеону. Гийаде жаловался на мигрень после переполненного и душного кинозала. Юрто, в сильном подпитии, растянулся поперек койки со спущенными лиловыми подтяжками.

—  Старший по комнате, доложите, все ли на месте! — приказал Бруар командным голосом.

—  Да, все на месте, — машинально ответил Мальвинье, терзаемый тошнотой и угрызениями совести.

— А Дерош? Где Дерош?

Все застыли на местах.

— Ах да, — сказал Мальвинье и стал шарить вокруг себя, словно что-то ища. — А где Бобби? Да наверняка где-нибудь здесь.

Юрто вынырнул из небытия и произнес, еле ворочая языком:

—   Бобби… уехал… на автомобиле.

—   Ну да, уехал, но потом вернулся, — поспешил выправить ситуацию Лервье-Марэ. — Только что был здесь. Наверное, он в умывальной. А может, пошел проведать кого-нибудь из друзей.

—   Зря стараетесь. Вашего Бобби уже раскусили, — заявил Бруар. — Если его задержат в караулке, я схлопочу еще четверо суток ареста. Записываю его в отсутствующие, и пусть сам выкручивается.

В перепалку вступил Ламбрей, искавший, на кого бы излить досаду за проигрыш:

—   Бруар, если ты доложишь, что Дероша не было, тебе набьют морду!

—   Ясное дело, набьют, — согласился Сирил Стефаник.

—   А ты, чужак, не лезь не в свое дело! — заорал Бруар.

—   А ну повтори, что ты сказал! Повтори или убирайся! — взорвался Сирил.

—   Конечно, семеро на одного… — зло процедил Бруар.

—   Вот-вот, иди в свою комнату. С тобой и так все понятно, — ответил Шарль-Арман.

Тут вмешался Монсиньяк.

— Да будет вам! Вы все дураки, — сказал бенедиктинец. — Бруар, ты же прекрасно знаешь, что Дерош ухитрится выпутаться и избежать неприятностей. Услуга за услугу: когда наша комната будет дежурить…

Атмосфера разрядилась, кулаки разжались.

— Ладно, — согласился Бруар, — но предупреждаю: если станут сажать на гауптвахту, он тоже сядет.

После этого случая между комнатами Мальвинье и Бруара возникла скрытая вражда.

В ту ночь Шарлю-Арману не спалось: стоило ему хоть чуть-чуть задремать, как перед глазами возникал и рушился брелан [8]валетов.

Бобби бесшумно появился около полуночи. В открытые окна лился слабый ночной свет.

— Бобби! — тихонько позвал Шарль-Арман. Бобби уселся на койку.

— Чем это ты занимался до глубокой ночи? — поинтересовался Шарль-Арман, зажигая сигарету.

Огонек спички высветил пятна крови на пилотке Бобби.

—   Авария, — ответил Бобби. — Нет, кровь не моя, кровь Элен. Это я во всем виноват. Мы ехали очень быстро, а я, как последний идиот, решил порезвиться и прокатиться по куче гравия. Ну и дальше машина уже резвилась сама по себе и впилилась в дерево.

—   Твоя подруга ранена?

—   Да. Врезалась в ветровое стекло. Ее отвезли в больницу в Бургей. Лицо…

—   Может, обойдется?

—   Не знаю.

—   Дело дрянь, — посочувствовал Шарль-Арман. — А ты?

—   Я в порядке. Ребра побаливают и трудно дышать. А как там на перекличке?

—   Тебе ничего не будет, все уладилось. Ложись спать. Завтра полевые занятия.

— Живей-живей! — приговаривал Бруар на следующее утро без четверти семь, выстраивая бригаду возле крыла Байяр. — Гийаде нет на месте, Дероша нет на месте. Вечно одни и те же!

Тут появился запыхавшийся Гийаде, за ним — Дерош, на ходу помогая ему прицепить патронташ.

—   А вам обоим что, особое приглашение требуется? — закричал Бруар.

—   Вам было сказано расставить людей по росту, — не выдержал унтер-офицер Ленуар, который, заложив руки за спину, наблюдал за построением бригады.

—   По росту, сказано вам! — повторил Бруар. — Высокие — вперед, живо!

Ряды рассыпались и с шумом перестроились. Сзади, среди самых низкорослых, завязалась перепалка: Контрежа хотел стоять перед Лервье-Марэ.

Бригада вышла из ворот Брак и двинулась вдоль ограды Школы.

В первом ряду шагали Стефаник, Мальвинье и Коллеве, Дерош и Ламбрей шли бок о бок в третьем. Бруар держался чуть позади слева и задавал ритм.

— Ракло, в ногу!

Маленький, тщедушный Ракло, досадуя на свой большой нос и неудобную каску, вприпрыжку трусил сзади, а ремешок каски болтался у него под подбородком. Он был один в ряду, и это место у него никто не оспаривал.

— Ракло, в ногу!

Когда бригада проходила мимо памятника погибшим кавалеристам, который располагался напротив двора почета со стороны Шардонне, Бруар скомандовал:

— Равнение нале-во!