— Я не дезертировал, — сверля глазами Сильвейна, начал Дэниел.

Он прикоснулся к шраму, ведущему к белой пряди волос. В голове, подобно вспышкам молнии, пронеслись воспоминания: оскорбленные шевалье, которые поклялись защищать корону своими саблями; нерешительный король и его обезумевшая жена, которая металась по дворцу, пытаясь спрятать драгоценности и детей; швейцарская охрана, которую заставили стоять без дела, как стену, в ожидании приказов, которые поступили слишком поздно. И под конец дьявольские крики толпы: «Да здравствует нация! Долой швейцарцев!»

Ледяным голосом Дэниел с уверенностью заявил:

— Верьте мне, друзья мои, я бы лучше умер.

— Дэниел, — произнесла Лорелея, — ты не должен так говорить.

— Тише. Не мешай ему, — оборвал ее отец Эмиль. — То был важный для Республики день.

— Вы там были? — резко спросил Дэниел. Полные, гладкие губы отца Эмиля растянулись в улыбке.

— Да. Я не мог смириться с бойней, которую устроили швейцарскому народу.

В глазах отца Эмиля вспыхнула злость. Дэниел видел это уже сотни раз. Он никак не мог отогнать от себя ужас своих воспоминаний. Через ворота Тюильри посыпался на королевский двор град копий и заостренных пик. У него от крика болело горло, когда он приказывал своим людям занять боевые позиции.

— Как случилось, что погибло так много людей? — спросил отец Ансельм. Его лицо, обрамленное седыми волосами, было бледным.

Дэниел пытался справиться со своим волнением, иначе ему не удастся осуществить свой план.

— Мы заняли позицию у подножия центральной лестницы. Сначала наши военные мундиры испугали толпу, — у него болела голова, и он потер переносицу. — На нас были надеты красные ливреи, отделанные золотой тесьмой, Наши мушкеты и мечи вызвали внезапный страх.

— Испуганные люди часто бывают очень опасными, — заметил отец Джулиан.

Дэниел хмуро посмотрел в сторону настоятеля.

— Некоторые патриоты обещали помиловать нас, клялись, что пощадят нас, если мы сложим оружие.

— Никто бы не осудил вас за это, — сказал отец Дроз.

— Мы отказались, — просто ответил Дэниел, пресекая дальнейшие споры.

«Мы — швейцарцы, — закричал он толпе. — Швейцарцы сложат свое оружие только вместе со своими жизнями». Тогда Дэниел был молод, глуп и мог жертвовать жизнью ради чести.

Так они и сделали. По телу Дэниела пробежала дрожь. В швейцарцев полетели крюки, вырывая их сердца под крики обезумевшей, жаждущей крови толпы. Марсельцы и батальон кордельеров [14]требуют, чтобы им открыли ворота замка. Ворота открываются. Вдруг справа и слева поднимается быстрый огонь. Дэниел предпринял вылазку и потребовал пушки. Два орудия заряженные картечью, укрытые от взоров, делают залп. По народу одновременно стреляют и со стороны двора, и со стороны сада, и со стороны города. Вся площадь замка затянута густым облаком дыма: Ворота были отбиты. Преследуемая пулями из швейцарских мушкетов, толпа хлынула на безопасные улицы.

Дэниел поднес к губам кружку с кофе. Боже! Как долго он смаковал сладость победы? Наверное, всего лишь несколько мгновений. Он не мог вспомнить. Последовавшие за этим ужасные события стерли всякое представление о времени.

Первое замешательство быстро прошло. Жители предместий, вооруженные пиками, двигаются, не обращая внимания на ружейный и артиллерийский огонь. Королевскую армию оттесняют в замок. Швейцарцы упорно отстаивают центральную лестницу, но наступление ведется так упорно, что попытки остановить его становятся бессмысленными. Восставшие входят во дворец.

— Нам не удалось повернуть назад бунтовщиков, — сказал Дэниел. — Из дворца, территория которого кишела восставшими, мы направились к Школе верховой езды.

— У швейцарцев все было под контролем. Что же, черт возьми, тогда произошло? — спросил Сильвейн. Забыв о завтраке, он ерзал на краю скамьи.

Дэниел посмотрел на Лорелею. На его губах появилась ужасная улыбка.

— Король Людовик XVI прислал нам приказ, который привел нас к гибели.

«Твой отец, принцесса», — подумал Дэниел, вспоминая, как был тогда зол.

— Это ложь, — заявил отец Гастон. Его лицо пылало. — Король не хотел губить своих отважных людей.

— Тогда он должен был нам позволить выполнить свой долг. Но вместо этого он приказал сложить оружие и отойти к казармам.

Дэниела всего передернуло, когда он вспомнил их позорное бегство через дворцовые сады. В слепой ярости в них палили из ружей гвардейцы национальной армии.

Швейцарцы, которым благополучно удалось добраться до казарм, встретили там пронзительно кричащую толпу. Не удовлетворившись простым убийством, бунтовщики выбрасывали кричащих от ужаса людей из высоких окон, разрубали тела, сдирали с них одежду. Конная жандармерия перешла на сторону народа и подожгла казармы швейцарцев.

Лорелея прикоснулась к его рукаву. Очнувшись от кошмара, Дэниел отдернул руку.

— Прошу тебя, ты не должен расстраивать себя воспоминаниями, — сказала девушка. — Это не…

— Дай ему продолжить, — прервал ее отец Джулиан.

— Меньше двух сотен из нас добрались до казарм. Некоторые сбежали через двор дома Марзан и улицу де ле Шель.

— И вы были среди них? — спросил отец Эмиль.

— Нет. На кухнях шло сражение, — и опять Дэниел услышал хриплые крики поваров и судомоек, моливших о пощаде. — Я пошел узнать, чем могу помочь. — Он посмотрел на дырку от сучка на столе. — Я не смог… Есть у вас вино? — быстро спросил Дэниел. От волнения у него начали дрожать руки.

Кто-то передал кружку монастырского вина. Он быстро опустошил ее, желая, чтобы пьянящая жидкость изгнала всех демонов из его головы.

— Я пытался… — Дэниел вытер рукавом губы, протянул кружку и попросил налить еще вина. — Любой глупец сбежал бы, чтобы спасти свою жизнь, но я…

— Что сделал ты, Дэниел? — мягко спросила Лорелея.

В его ушах зазвучал яростный свист. Как искорки от костра, замелькали перед его взором рубиновые сережки. Твердые маленькие красные капли сверкали в ушах монстра. С пиратской ухмылкой на лице Кретьен Руби удерживал свои позиции рядом с жаровней, из которой торчала обуглившаяся рука.

— Меня одолевало идиотское желание отомстить за товарищей. Я бросился громить бунтовщиков, — произнес Дэниел. — всех, кроме одного. У Руби был меч, который он вырвал у шевалье, и он знал, как с ним обращаться. Борьба была короткой и жестокой.

Дэниел вспомнил, как запах его собственного пота смешивался с запахом крови и горящей плоти. Им постепенно овладевало изнеможение, пока он отражал удары. Потом — крик и лезвие меча, рассекающее его голову.

— Я был ранен и принят за убитого, — продолжил Дэниел. — К тому времени, когда обнаружили, что я жив, королевскую семью уже загнали в здание Национального собрания. Толпа удовлетворила свою жажду крови. Члены коммуны заключили меня в Карм.

— Карм, — повторил отец Гастон, прихлебывая вино.

— Что это за место? — спросил Сильвейн.

— Прежде там был дом кармелитов, но позже это место стало могилой благороднейших мужчин и женщин Франции, — сказал отец Гастон. — Я был там однажды после сентябрьской бойни [15]. Там темно и сыро. Мокрые стены были липкими от благородной крови. Я до сих пор чувствую этот запах. Я ходил туда молиться вместе с мадам Эгийон, — в глазах отца Гастона заблестели слезы. — Крысы и тараканы облепили мою рясу, и я не смог молиться гаком отвратительном месте.

— О, отец, — прошептала Лорелея.

Он отмахнулся от ее сочувствия и посмотрел на Дэниела:

— Как вам удалось бежать?

Дэниел не позволил себе расслабиться и из последних сил пытался контролировать свои чувства. Отец Гастон знал правду о Лорелее. Скорее всего, он был роялистом. Если он каким-либо образом догадался о миссии Дэниела, то мог быть тем человеком, который пытался его уничтожить. Но стал бы каноник убивать ради того, чтобы защитить незаконнорожденную принцессу, которая была пятном на репутации королевского дома Франции?