В поисках сознания

Наблюдателем может быть любая система, например, вычислительная машина, помнящая свои прежние состояния и сравнивающая их с новыми. «Как хорошо известно людям, работающим со сложными автоматами, фактически весь общепринятый язык субъективного опыта полностью применим к таким машинам», — пишет Эверетт в своей диссертации. Тем самым он уходит от вопроса о природе сознания. Но его последователи уже не были склонны к такой осторожности. Наблюдателя стали все чаще рассматривать как мыслящее и наделенное волей сознание, а не просто как сенсор с памятью. Это открывает простор для столь же интересных, сколь и спорных попыток объединить в одной концепции традиционную объективистскую физику и различные эзотерические представления о природе человеческого сознания.

Например, доктор физико-математических наук Михаил Менский из Физического института им. П.Н. Лебедева РАН активно развивает свою расширенную концепцию Эверетта, в которой отождествляет сознание с самим процессом разделения альтернатив. Физическая реальность имеет чисто квантовую природу и представлена единой мировой волновой функцией. Однако рационально мыслящее сознание, по Менскому, неспособно непосредственно воспринимать ее и нуждается в «упрощенной» классической картине мира, частью которой оно себя воспринимает и которую само создает  (в этом заключается его природа). При определенной подготовке, проявляя свободу воли, сознание способно более или менее произвольно выбирать, какую из бесконечного числа классических проекций квантовой Вселенной оно будет «проживать». Со стороны такой выбор может восприниматься как «вероятностное чудо», при котором «маг» способен оказаться именно в той классической реальности, которая ему желательна, даже если ее реализация маловероятна. В этом Менский усматривает связь своих идей с эзотерическими учениями. Он также вводит понятие «сверхсознания», которое в те периоды, когда сознание отключается (например, во сне, в трансе или медитации), способно проникать в альтернативные эвереттовские миры и черпать там информацию, принципиально недоступную рациональному сознанию.

Другой подход уже не первое десятилетие развивает профессор Гейдельбергского университета Хайнц-Дитер Це. Он предложил многоразумную интерпретацию квантовой механики, в которой наряду с материей, описываемой волновой функцией, имеются сущности иной природы — «разумы» (minds). С каждым наблюдателем ассоциировано бесконечное семейство таких «разумов». При каждом эвереттовском расщеплении наблюдателя это семейство тоже делится на части, следуя вдоль каждой ветви. Пропорция, в которой они делятся, отражает вероятность каждой из ветвей. Именно «разумы», по мнению Це, обеспечивают самотождественность сознания человека, например, проснувшись поутру, вы сознаете себя той же личностью, что и ложась спать вчера.

Идеи Це пока не нашли широкого признания у физиков. Один из критиков, Питер Льюис, отметил, что из этой концепции следуют довольно странные выводы в отношении участия в авантюрах с риском для жизни. Например, если бы вам предложили посидеть в одном ящике вместе с котом Шрёдингера, вы бы, скорее всего, отказались. Однако из многоразумной модели следует, что вы ничем не рискуете: в те варианты реальности, где радиоактивный атом распался и вы с котом были отравлены, сопутствующие вам «разумы» не попадут. Все они благополучно проследуют по той ветви, где вам суждено выжить. А значит, и риска для вас никакого нет.

Это рассуждение, кстати, тесно связано с идеей так называемого квантового бессмертия. Когда вы умираете, это, естественно, происходит лишь в некоторых эвереттовских мирах. Всегда можно найти такую классическую проекцию, в которой на этот раз вы остаетесь в живых. Продолжая это рассуждение бесконечно, можно прийти к выводу, что такого момента, когда умрут все ваши «клоны» во всех мирах Мультиверса, никогда не наступит, а значит, хоть где-то, но вы будете жить вечно. Рассуждение логичное, но результат непредставим, не правда ли?

Александр Сергеев

Поздний вечер. Человек сидит в кресле и смотрит телевизор. Вернее, пытается смотреть: у него слипаются глаза, он все чаще зевает и в конце концов выключает телевизор и отправляется спать. Не то чтобы он очень устал — просто наступило время ложиться спать. И ему об этом напомнил его организм. А откуда он об этом знает?

Цикл сна/бодрствования — одно из самых очевидных проявлений так называемого циркадного (от латинского circa dies — «около суток») ритма. Его влиянию подвержены сотни физиологических и биохимических показателей нашего организма: от таких принципиальных, как температура тела, кровяное давление, частота дыхания и пульса, до самых экзотических. Например, буквально несколько месяцев назад японские ученые установили, что естественное свечение человеческого тела в видимом диапазоне (разумеется, сверхслабое) также закономерно меняется в течение суток: ярче всего мы светимся в 4 часа дня, а в 10 утра интенсивность свечения минимальна.

То что множество протекающих в нашем теле процессов «привязано» к чередованию дня и ночи, само по себе неудивительно. Вопрос в другом: следует ли наш организм внешним сигналам (например, освещенности) или имеет собственные часы? Так, для растений существование внутреннего хронометра было доказано еще в начале XVIII века, для человека же этот вопрос оставался открытым еще в середине ХХ. В 1938 году американский физиолог Натаниэль Клейтман провел 32 дня в Мамонтовой пещере, где ничто не могло указывать на время суток. Его целью было доказать, что циркадный ритм организма человека — лишь отражение воздействий внешней среды и что, изменив эти воздействия, можно переключить организм на любой другой ритм, например 28-часовой. Результаты эксперимента оказались довольно двусмысленными: сопровождавший Клейтмана студент Брюс Ричардсон действительно сумел перестроиться на 28-часовые «сутки», а вот самому Клейтману это так и не удалось.

В 1962 году немецкий физиолог Юрген Ашофф провел сходный опыт: испытуемые (первыми из которых были сыновья исследователя) на четыре недели переселялись в подземный бункер, оборудованный всеми удобствами, но лишенный часов и каких-либо каналов, по которым могла бы поступать информация о времени суток. Но в экспериментах Ашоффа никто не требовал от добровольных отшельников подстраиваться под какой-то заданный ритм — они могли сами устанавливать себе какие угодно «сутки», включая и выключая свет по своему желанию. А экспериментатор записывал циклы сна/бодрствования, температуру тела и другие физиологические и поведенческие показатели.

Результаты эксперимента однозначно свидетельствовали: организм человека располагает собственным механизмом измерения времени и, не имея доступа ни к Солнцу, ни к часам, продолжает отсчитывать суточный ритм. Правда, точность хода наших внутренних часов оставляет желать много лучшего: за сутки они отстают в среднем примерно на час. Впрочем, для наших первобытных предков это было вполне приемлемо: их образ жизни не предполагал ни многодневной разлуки с солнечным светом, ни необходимости в столь дробной единице времени, как час.

Ашофф резонно предположил, что помимо часов наш организм имеет специальное устройство, позволяющее эти часы «подводить» в соответствии с реальным ходом Солнца. Но что представляют собой сами биологические часы и на чем основана их работа? 

Компьютерная визуализация математической функции, описывающей запуск циркадного ритма у дрозофилы. Яйца, личинки и куколки дрозофил от момента зачатия содержались в полной темноте и при постоянной температуре. В этих условиях достаточно единственной вспышки света, чтобы запустить «внутренние часы»: через каждые 24 часа после вспышки будет происходить массовое вылупление взрослых мух из куколок (белые точки). Фото: SPL/EAST NEWS