— Это правда, — сказал Ванделер, — я гонялся за многими вещами: за мужчинами, за женщинами — и так до москитов включительно. Я нырял за кораллами, охотился на китов и тигров. Но хороший алмаз — это, я вам скажу, из всех добыч, какие только существуют, самая великолепная. У него два качества — красота и ценность. Он сам по себе вознаграждает за труды и опасности охоты, за весь потраченный охотничий пыл. В данный момент, ваше высочество, я гонюсь по следу. У меня верная хватка и большой опыт. В коллекции моего брата я знаю хорошо каждый камешек, как пастух знает овец своего стада. И пусть лучше я умру, если мне не удастся разыскать все его алмазы до последнего.

— Сэр Томас Ванделер будет вам чрезвычайно благодарен, — заметил принц.

— Я не так уж в этом уверен, — возразил бывший диктатор. — Наконец, не все ли равно, который из Ванделеров, Томас или Джек, Петр или Павел — мы все апостолы.

— Я не понял вашего замечания, — сказал принц с легким отвращением.

Подошел клубный лакей и доложил мистеру Ванделеру, что за ним приехал его кэб.

Мистер Ролльс посмотрел на часы и увидал, что ему тоже пора двигаться. Это совпадение ему совсем не понравилось, потому что он не желал оставаться в компании охотника за алмазами.

Усиленные книжные занятия несколько надорвали нервы молодого клерджимена, поэтому он сделал привычкой ездить всегда с большим комфортом. Он взял себе целый диван в спальном вагоне.

— Вам будет очень удобно и спокойно, — сказал ему проводник. — Вы будете совершенно один в вашем купе, да еще на другом конце вагона едет один пожилой джентльмен.

Уже незадолго до отхода поезда — и билеты были уже проверены — мистер Ролльс увидал своего попутчика входящим в вагон. Несколько человек носильщиков несли впереди его вещи. Пассажир оказался никто иной, как старый Джек Ванделер, парагвайский диктатор. Если с кем-нибудь молодой викарий не желал встречаться, так это именно с ним.

Спальные вагоны «большой северной линии» делятся на три отделения или купе — в двух крайних помещаются пассажиры, а в среднем уборная и умывальники. Двери отделений обыкновенно никогда не запираются, так что все пассажиры находятся на виду друг у друга.

Когда мистер Ролльс ознакомился с устройством вагона, он почувствовал себя совершенно беззащитным. Если диктатор пожелает сделать ему ночной визит, ему ничего больше не останется, как принять этот визит. Оградить себя он ничем не может, на него можно здесь напасть, как в чистом поле. Такая обстановка привела его в совершенное расстройство. Он вспомнил хвастливые слова своего попутчика, сказанные за обедом в клубе, и его безнравственное замечание, вызвавшее неудовольствие принца. Он вспомнил, что он где-то читал, будто у некоторых людей развито особенное чутье к металлам, так что они на расстоянии узнают о присутствии золота. Разве не может существовать такого же чутья относительно бриллиантов? Разве не может этим чутьем обладать бывший парагвайский диктатор, хвастливо называющий себя охотником за алмазами? От такого человека можно всего ожидать.

И бедный мистер Ролльс стал с нетерпением желать, чтобы поскорее приходило утро.

Возможными предосторожностями он не пренебрег, проверил надежно ли спрятан футляр с бриллиантами в самом дальнем кармане верхнего платья, и набожно поручил себя Провидению.

Поезд, как всегда, шел ровным и быстрым ходом. Проехали больше половины всего пути, когда сон начал наконец брать вверх над нервным возбуждением мистера Ролльса. Сначала он упорно боролся с сонливостью, но потом выбился из сил, лег на один из диванов и перед самым Йорком крепко заснул. Последней его мыслью была мысль о страшном соседе.

Когда он проснулся, в вагоне было темно, как в печной трубе, только едва мерцал занавешенный фонарь. Гул колес и вагонная качка свидетельствовали, что поезд несся по-прежнему с неизменной быстротой. Ролльс в ужасе принял сидячее положение, измученный страшными снами, а когда через некоторое время опять прилег, сон так и не вернулся к нему, и он лежал без сна в состоянии сильнейшего возбуждения, не спуская глаз с двери в умывальную.

В это время, когда он так лежал, случилось нечто довольно странное. Выдвижная дверь из уборной немного раздвинулась, потом еще немного, и образовалось отверстие дюймов в двадцать. В уборной фонарь не был задернут занавеской, и в освещенном отверстии двери мистер Ролльс увидал голову мистера Ванделера в глубокой задумчивости. Он чувствовал, что диктатор глядит на его лицо, и из чувства самосохранения затаил дыхание, призакрыл глаза и стал смотреть на диктатора из-под опущенных ресниц. Через минуту голова скрылась и дверь в уборную задвинулась.

Диктатор, очевидно приходил не затем, чтобы нападать, а только чтобы посмотреть. Его поведение было такого рода, что скорее он боялся за себя, чем сам угрожал. Мистер Ролльс опасался его, а тот, видимо, сам опасался мистера Ролльса. Приходил он, очевидно, только затем, чтоб взглянуть, спит или нет его попутчик, и убедившись, что тот спит, удалился.

Клерджимен вскочил на ноги. Чрезмерный страх уступил в нем место безумной смелости. Он сообразил, что грохот несущегося поезда заглушает все другие звуки, и решил сделать соседу ответный визит. Он вошел в уборную и прислушался. Как он и ожидал, кроме гула вагонных колес ничего не было слышно. Тогда он начал осторожно отворять выдвижную дверь из уборной в другое купе, раздвинул ее дюймов на шесть и невольно вскрикнул от изумления.

На Джоне Ванделере была надета дорожная меховая шапочка с наушниками, так что он не мог ровно ничего слышать при грохоте курьерского поезда, а видеть мистера Ролльса он тоже не мог, потому что был слишком занят и сидел с наклоненной головой. Он так и не поднял головы и продолжал свое довольно странное занятие. Между ногами у него стояла шляпная картонка, в одной руке он держал рукав своего верхнего пальто, а в другой огромный нож, которым подпарывал подкладку рукава. Мистеру Ролльсу приходилось читать, что некоторые носят деньги в поясах, но не случалось ни разу видеть, как это делается. А то, что представилось в эту минуту его глазам, было еще страннее, потому что, как оказалось, Джон Ванделер носил у себя в рукавах за подкладкой бриллианты. Молодой человек видел, как он выкладывает из рукава в картонку сверкающие бриллианты один за другим.

Он стоял пригвожденный к месту и следил за странной работой своего попутчика. Бриллианты были по большей части мелкие и ничего особенного собой не представляли. Но вот Джон Ванделер чем-то затруднился, видимо, он тащил из-под подкладки большую вещь. Вещь оказалась огромной бриллиантовой диадемой, которую он несколько секунд осматривал, прежде чем положить вместе с другими в картонку от шляпы. Эта диадема объяснила мистеру Ролльсу все. Он сейчас же по описанию узнал в ней вещь из числа украденных У Гарри Гартлея оборванцем. Ошибиться было нельзя, ее именно так описывал ему сыскной чиновник. Рубиновые звезды, в середине крупный изумруд, несколько полумесяцев между ними, грушевидные подвески с отдельным камнем каждый, составлявшие главную ценность диадемы леди Ванделер.

Мистер Ролльс почувствовал огромное облегчение. Диктатор оказывался замешанным в это дело не меньше, чем он. В порыве радости у викария вырвался глубокий вздох, а так как в груди у него давно уже было стеснение, а в горле пересохло, то за вздохом последовал кашель.

Мистер Ванделер поднял глаза. Его лицо исказилось. Глаза широко раскрылись, нижняя челюсть отвисла от удивления и отчасти от злости. Инстинктивно он набросил на картонку пальто. С полминуты оба смотрели молча друг на друга, но этого промежутка было довольно для мистера Ролльса. Он был из числа тех, которые в опасности умеют быстро решать, и первый нарушил молчание.

— Прошу прощения, — сказал он.

Диктатор слегка вздрогнул и, когда он заговорил, голос у него был хриплый.

— Что вам здесь нужно? — спросил он.

— У меня особенная любовь к бриллиантам, — отвечал мистер Ролльс с полнейшим самообладанием. — Двум знатокам следует быть знакомыми между собой. У меня есть тоже собственная вещичка, которая, быть может, послужит мне вместо рекомендации.