Хрупкая девушка, почти подросток, в кожаной куртке и красной косынке, из-под которой выбивалась золотисто-льняная прядка волос, стояла перед четырехэтажным, весьма аскетичного вида домом. Убогость его фасада слегка скрашивалась массой хоть и крохотных, но высоких железных балкончиков, напоминающих клетки. Но девушка была совершенно счастлива. В руках у нее — связка книг и небольшой фанерный чемоданчик.
Cюжет как будто просился на полотно К. Петрова-Водкина... При известной доле фантазии этой картине можно было даже дать название, например такое. «Вселение молодой поэтессы в «дом-коммуну». Ведь эту реальную ситуацию в начале 1930-х годов вполне могли наблюдать жители одной из центральных улиц города — улицы Рубинштейна, и ныне соединяющей знаменитые питерские Пять углов и Невский проспект. Перед революцией она, именовавшаяся тогда Троицкой, застраивалась весьма приличными доходными домами, да и в годы НЭПа здесь продолжал царить буржуазный петербургский дух. Неподалеку размещались булочная-кондитерская Филиппова, знаменитый ресторан Палкина и Владимирский игорный клуб, и их завсегдатаи, как и в прежние времена, частенько нанимали на углу Невского и Троицкой извозчиков-лихачей, горделиво восседавших в колясках на резиновых рессорах.
Словом, обыватели здешних мест даже после переименования в 1924-м Петрограда в Ленинград по-прежнему продолжали ощущать себя питерцами.
...Но вот в 1929 году все изменилось. Поначалу старинная улица получила новое имя — Рубинштейна. Определенная логика в данном случае была — в конце XIX века в доме № 38 действительно жил создатель оперы «Демон» композитор Антон Рубинштейн. Однако дальнейшие события стали развиваться стремительно и совсем в ином направлении... В историческом центре бывшей столицы, неподалеку от Невского проспекта, по проекту архитектора А.А. Оля в рекордно короткие сроки было возведено здание-символ. В документах постройка фигурировала как «дом-коммуна инженеров и писателей». К числу последних относилась и наша героиня — молодая поэтесса Ольга Берггольц. Коммуны в городе на Неве существовали и в годы НЭПа, но тогда они были, скорее, идеей. Городские власти пока еще придерживались той точки зрения, что в зданиях привычной планировки новый коммунистический быт не построишь. Но на рубеже 1920-х и 1930-х коммуны стали архитектурной реальностью. Строящийся социализм наконец получил возможность оставить свой след на исторически сложившемся пространстве. И сделано это было в манере конструктивизма. Вначале конструктивистские строения появились на городских окраинах. Большинство архитекторов, работавших в русле этой новой манеры, понимало под домом-коммуной цельный архитектурный объем, в котором были объединены индивидуальные квартиры и коммунальные учреждения: столовые, детские сады, спортивные залы. По такому принципу в городе были спроектированы и возведены, в частности на Выборгской стороне, Бабуринский, Батенский и Кондратьевский жилмассивы. И дело это казалось Ольге Берггольц в высшей степени увлекательным и своевременным.
Несмотря на то что родилась и выросла Ольга на питерской рабочей окраине, родители ее были людьми интеллигентными. Отец, будучи выпускником Военно-медицинской академии, служил доктором, а мать, хотя и закончившая всего 4 класса благотворительной школы принцессы Ольденбургской, много читала и всячески стремилась привить дочери хорошие манеры и сделать из нее настоящую «тургеневскую девушку». Ольге же материнские мечты казались сущей нелепицей — ей хотелось создавать новую жизнь и не только с помощью занимавших огромную часть ее души стихов.
Новая жизнь, новые отношения в новом, социалистическом Ленинграде — вот действительно достойная для нее цель. Ведь и все вокруг стремительно менялось... Буквально на глазах преображалась и малая родина Ольги — Невская застава. Именно здесь появилась первая в Ленинграде фабрика-кухня. В начале 1930-х подобные заведения общепита становились крайне популярными, поскольку они готовили и продавали большое количество пищевых полуфабрикатов из совершенно невероятных продуктов. В стране действовала карточная система. «Нормальной» еды не хватало, и поэтому в ход шли такие «ингредиенты», как одуванчики, дельфинье и тюленье мясо, широко рекламировались неоспоримые достоинства сои. К 15-й годовщине Октябрьской революции в Ленинграде было решено провести конкурс на изобретение «до сих пор не существовавших в кулинарийной номенклатуре блюд» — из воблы, тюльки и хамсы. И вот с этими задачами как нельзя лучше справлялись именно фабрики-кухни.
В то время Ольга работала в газете завода «Электросила», а потому она частенько бывала на Международном (ныне Московском) проспекте. Здесь появились достаточно яркие образцы ленинградского конструктивизма — Дома культуры имени В.В. Капранова и Ильича. Впечатляло и строительство массивного здания Московского райсовета, проект которого принадлежал архитектору И.И. Фомину. Около самого завода «Электросила» возводился жилой комплекс. Словом, это был уже совсем другой город, он становился мало похожим на блистательную парадную столицу бывшей Российской империи — Петербург-Петроград. В новых районах явно улавливались черты Ленинграда. А в скором времени уже и в центре города можно было лицезреть архитектурные «автографы» социализма.
В начале Литейного проспекта «застывшую в камне политику» являл собой знаменитый Большой дом, возведенный в 1932-м специально для Главного Политического Управления. Даже имя его архитектора — Н.А. Троцкий — казалось горожанам весьма символичным: однофамилец недавно выдворенного из страны оппозиционера воздвигал оплот для искоренения всех последующих «врагов социализма». Впрочем, Ольге нравилось и это. Как и многие молодые люди начала 1930-х, она была буквально заворожена грандиозностью планов преобразования и всей страны в целом, и родного города в частности.
В доме-коммуне на улице Рубинштейна, 7, существовали все условия для категорической борьбы со старым бытом. Ни в одной из его квартир не было кухонь — все жильцы сдавали свои продовольственные карточки в общую столовую, располагавшуюся здесь же, на первом этаже здания. Отсутствовали и индивидуальные вешалки — все жильцы снимали пальто там же, на первом этаже, рядом была обустроена и общая комната отдыха. Все это, равно как и в высшей степени убогая архитектура дома, молодым его жильцам казалось донельзя соответствующим духу времени первых пятилеток.
В квартире Берггольц и ее мужа Николая Молчанова, как и в большинстве других квартир, чай пили только из граненых стаканов — ни сервизов, ни тем более скатертей в домах не держали. Если на окнах и были занавески, то уж, конечно, без всяких там буржуазных цветочков, листочков и горошков. Благо дизайнеры-конструктивисты бесперебойно поставляли расписные «тематические» ткани: «Комсомол за работой», «Участие красноармейцев в уборке хлопка», «Коллективизация», «Военно-морской флот».
...Однако постепенно жизнь менялась. К середине 1930-х городские власти явно стали отходить от аскетических принципов времен раннего социализма. И это становилось ощутимым и для рядовых ленинградцев. Оказавшись как-то в самом начале Невского, Ольга с удивлением обнаружила, что в доме № 12 открылся новый магазин женской одежды из трикотажа, в витринах которого были выставлены весьма дорогие и кокетливые вещицы. Ленинградцы мгновенно дали магазину шутливое название «Смерть мужьям».
Свое прозвище — «Слеза социализма» — появилось и у дома № 7 по улице Рубинштейна. И, естественно, не случайно. Звукопроницаемость в доме была настолько идеальной, что все происходящее, например, на 2-м или 3-м этаже, было превосходно слышно на 5-м. В доме существовал и мало кому нужный, учитывая ленинградский климат, солярий, зато напрочь отсутствовал чердак, который был просто необходим жильцам для того, чтобы сушить белье или пеленки появлявшихся младенцев. После того как в 1935-м были наконец отменены карточки на продукты, бывшая гордость дома — «общественная» столовая — оказалась никому не нужной. Постепенно стали раздражать и маленькие квартирки, гораздо больше похожие на собачьи конурки, чем на человеческое жилье...