Но как они могут перестать искать? Этого Тоня не понимает. Она сходит с ума, глядя на то, каким стал Гунвальд. И что хуже всего, что пугает Тоню до жути — это что Гунвальд перестал играть на скрипке. Он ни разу не взял ее в руки с тех пор, как вернулся. Скрипка висит на стене, мертвая и немая. Так не бывало никогда. Какие бы беды ни валились на Гунвальда, играл он всегда. В скрипке он находил утешение, когда ничего уже не помогало.

Если бы не гости, Тоня вообще не знает, как бы они прожили пасхальные каникулы. Но благодаря этому небольшому семейству дни идут своим чередом.

И день ее рождения никто не отменял, иногда вспоминает Тоня. Тогда она должна будет улыбаться, несмотря на грусть. Тем более, день рождения будут праздновать два дня подряд. Сначала в субботу, когда она родилась, а потом в воскресенье, когда намечены грандиозные весенне-пасхально-юбилейные торжества.

Вечером Страстной пятницы Тоне до десятилетия осталась всего одна ночь. Тоня лежит в постели и чувствует, как горят щеки. Она немножко обгорела. Но не спится ей не поэтому. Ей мешают мысли. Завтра ей стукнет десять лет. Утром ее придут будить с тортом и подарками, это она знает. Но всё равно крутится и не может уснуть. В конце концов Тоня встает и подходит к окну.

Так она и знала! Ну что ты будешь делать! В беседке горит свет, но вечер тих и безмолвен.

Гунвальд сидит спиной к ней. Беседка как-то тесновата для него. Тоня садится к нему под бочок на холодную скамейку.

— Господи боже, Тоня, это ты ходишь здесь по ночам?

— Да.

Они долго молчат.

— У тебя завтра день рождения, — бормочет наконец Гунвальд.

— Да. И знаешь, чего я хочу в подарок?

— Ну и какой смысл рассказывать об этом в час ночи накануне? — спрашивает Гунвальд раздраженно. — Могла бы догадаться, что подарок я уже купил.

— Да понятно. Но хочешь знать, чего я хочу? — не унимается Тоня.

— Меня не волнует, чего ты там хочешь, потому что подарок у меня уже есть. Понимаешь?

— Гунвальд, и ты не хочешь узнать, чего мне по-настоящему хочется больше всего на свете? — упрямо продолжает Тоня.

— Нет.

— Я всё равно скажу.

В этом Гунвальд нисколько не сомневался. Тоня долго и пристально смотрит на него и все-таки говорит:

— Я хочу, чтобы ты снова играл на скрипке.

В хлеву блеет овца. Ровно шумит река.

— Вот ведь пристали, — бурчит Гунвальд. — Сыграй, сыграй! Как сговорились. Лив-пасторша зудит про то же. Вон опять звонила, спрашивала, не могу ли я поиграть в церкви в Светлое воскресенье. Тоже придумала…

— Она правда спрашивала? — Тоня расправляет плечи.

— Органист сломал шейку бедра, — объясняет Гунвальд. И добавляет обиженно: — Он не один такой.

— Тебе ведь хочется играть в церкви на Пасху, — оживляется Тоня. — Наверняка приедет хор из Барквики.

— Плевать мне на хор из Барквики, — отвечает Гунвальд.

— А вот и врешь.

Тоня прямо видит, как Гунвальд играет вместе с огромным хором из Барквики. В последний раз, на Рождество, Тоня сидела на хорах и видела, как Гунвальд растворяется в звуках. Длинное нескладное тело так вжилось в музыку, что на это невозможно было смотреть без трепета. Когда хор пел последнюю строфу «Земли прекрасной и блаженной», голоса и скрипка звучали так мощно и так многоголосо, что церковь сделалась для них мала.

— Гунвальд, ты мой крестный. Ты должен время от времени водить меня в церковь, — сказала Тоня строго. — И ты должен играть на скрипке, — добавила она. — Нет такого права — не играть.

Гунвальд повернулся к ней с отчаяньем в глазах.

— Тоня, я разучился играть. Я не могу взять верный тон.

А потом из него полились слова. Он чувствует себя самым плохим человеком на свете, сказал Гунвальд и уткнул свою большую нечесаную голову в огромные ладони. Он обращался с Хейди как злой тролль, хотя он ей отец. А теперь поздно, ничего с этим уже не поделаешь, она уехала.

— Тоня, ты знаешь, как я хотел сказать ей «прости»? Я хотел попросить прощения за то, что был таким идиотом. Что позволил ей уехать. За всё, за всё. Веришь?

Голос у Гунвальда такой толстый, что Тоня сглатывает. Она всматривается в темноту, а потом поворачивается к нему.

— Гунвальд, ты не самый плохой человек на свете. Я думаю, что ты самый прекрасный человек на свете, — говорит она честно. — И ты мой лучший друг.

Гунвальд кашляет.

— И мой крестный, — добавляет она строго. — Ты должен водить меня в церковь.

— Вот зануда, — бурчит Гунвальд.

Он встает и исчезает в темноте. Тоня слышит, как он идет через двор. Потом его на секунду освещает наружная лампочка у дверей, и он исчезает в спящем доме.

Возвращается Гунвальд со скрипкой.

— Двенадцать уже пробило, — говорит он. — С днем рожденья, Тоня Глиммердал!

Он замирает ненадолго, словно ожидая, что звуки сами слетят с неба, но потом опускает смычок на струны и начинает играть. Впервые со дня его возвращения по Глиммердалу разносится музыка.

И пока грустные ритмы «Черного козлика» разлетаются по долине, Тоня сидит и чувствует, что всё равно всё будет хорошо. Когда она позже усталая плетется в темноте к себе, у нее уже есть взятое с Гунвальда обещание сыграть в церкви. Она знает: на самом деле ему и самому хочется. Действительно, что бы он без нее делал?

К счастью, день рождения бывает у каждого человека. И у грозы Глиммердала тоже. Тоня сидит в постели и улыбается от уха до уха. На одеяле — поднос с утренним именинным пирогом, вокруг разложены свертки с подарками от всей семьи.

— Я самая счастливая в мире, — вздыхает она.

Завершив торжественный завтрак, Тоня выходит обойти двор. Она пригласила Уле и Брура провести у них весь день. Тоня смотрит на дорогу, но видит отнюдь не братьев. Она видит, как из сказочного леса выезжает большой автомобиль и у моста сворачивает к ним на хутор. Что это такое папа заказал? Моторное чудище останавливается посреди двора и урчит на месте.

— Тоня Глиммердал? — спрашивает мужчина, выпрыгнувший из кабины.

Она кивает.

Можешь расписаться в получении?

Он протягивает ей бумагу. Тоня недоуменно таращится на нее. Мужчина объясняет, что ей нужно написать свое имя, чтобы он мог отдать ей ящик, который стоит в машине.

— Я не заказывала никакого ящика, — говорит Тоня.

— Я знаю, — нетерпеливо говорит мужчина и сует ей ручку и бумагу, — но мне заказали привезти ящик тебе.

Была не была: Тоня берет у него ручку и расписывается. «Тоня Глиммердал», — пишет она, и когда автомобиль уносится прочь, посреди двора остается стоять огромный ящик.

Из-за осевшей пыли появляются Уле и Брур.

— Что это тебе подарили? — спрашивает Уле.

Тоня чешет в затылке. Она не знает. Хотя одно ясно: таких огромных подарков она еще не получала. Трое ребят с любопытством подходят ближе, но отскакивают как по команде. В ящике что-то шевелится!

— Сними крышку!

От нетерпения Уле сам не свой. Втроем им удается крышку снять.

— Звери! — кричит Уле. — Живые!

В ящике стоит коза и два козленка.

— Ой, — выдыхает Тоня. — Кто же?..

Она оборачивается: вся семья высыпала во двор посмотреть, что происходит. Вид у всех удивленный. Никто не заказывал козлят.

Папа и мама бережно вынимают козлят из ящика.

— Мальчики, — говорит папа и ласково гладит одного своей доброй рукой.

Они осторожно ставят малышей на землю. Коза из ящика с сомнением осматривает людей, столпившихся вокруг.