Таким образом, к середине XI в. Фудзивара настолько монополизировали теплые места и почетные функции, что другим родам мало что осталось. Митинага (особенно с 1017 г.) также отвел в свое распоряжение и распоряжение своей семьи поток натуральных налогов рисом и шелком, которые посылали губернаторы областей; благодаря этому он стал богатейшим человеком Японии в рамках системы, функционирующей как замкнутый цикл, тем более что на своем месте он мог контролировать назначение губернаторов и делать их своими клиентами. Впрочем, как во всех придворных семействах, он направлял в провинции младших членов рода; так с клиентелизмом совершенно естественным образом сочетался непотизм.
Это могущество Фудзивара — или их власть над государством — заметно способствовали развитию японской политической системы, теоретически скопированной с китайской и предполагавшей централизацию. Но Фудзивара, напротив, внесли в нее сильный отпечаток семейственности, довольно похожей на старинные системы кланов ( удзи). Это оправданно, — говорили они, — ведь они управляют землями, где чиновники двора не имеют никаких практических возможностей отправлять власть. Выросшие в регионах и вернувшиеся ко двору, выходцы их этой семьи приносили туда свежее дыхание, интегрируя провинциальный образ жизни в уже старую систему централизованного государства. Всегда ловкие, они в то же время никоим образом не стремились к революционным переменам, оказывая полное уважение как к сану, так и к особе императора; их искусная политика выдачи дочерей замуж в конце концов почти генетически связала их с родом суверенов. Поэтому Фудзивара могут считаться прародителями, биологическими и политическими, японского государства средних веков и нового времени: провинциальные кланы управляют, император царствует.
С 1040 г. реставрация, а потом реформа системы поместий, созданной в середине VIII в., значительно ускорили этот процесс.
Имеются в виду территории, управление которыми — и соответственно налоговые поступления с них — правительство двора оставляло семьям, как правило, с очень давних пор физически или морально связанным с императорской властью. Правительство не теряло интереса к этим территориям, по, разрешая превращать их в сёэн, поместья, управляемые кем-то другим, снимало с себя ответственность за них. В самом деле, демографическое развитие — тогда Япония, вероятно, насчитывала семь-восемь миллионов человек — все более усложняло периодическое перераспределение земли. И потом, рост числа ртов и рабочих рук, которые надо было занять, предполагал освоение новых территорий. Как водится, властители регионов не замедлили добиться от правительства, чтобы оно признало эти территории, где подняли целину, за ними, ссылаясь на то, что способствовали здесь распространению административных рамок и законоположений, которые были приняты в столице и в зонах, непосредственно контролируемых правительством. Для подчиненных поместье имело вполне человеческий масштаб — региональный, и его обитатели учились уважать землевладение, доходы, налог, не пытаясь дознаться, кому идет последний. Так что эта система, первоначально задуманная как разумная форма делегирования известной власти агентам центрального правительства, сконцентрированной в их руках, в конечном счете стала мощным фактором географического, политического и даже социального дробления.
Тон переменился в 1068 году. Император, царствовавший в то время, Го-Сандзё, не был — исключительный случай для той эпохи — сыном женщины из рода Фудзивара. Поэтому суверен, не связанный никакими родственными связями, очертя голову ринулся на господствующий клан и, чтобы сокрушить всесилие Фудзивара, создал в 1094 г. систему инсэй, «монашествующего императора», — нечто вроде параллельной администрации во главе с императором, который официально удалился в монастырь и оттуда, в принципе лишенный всех полномочий, руководит своей клиентелой. Оттуда он имел возможность помогать, а также мешать царствующему императору или же другим монашествующим императорам, потому что при такой ситуации их могло быть столько же, сколько экс-президентов в современной республике. Сколь бы шаткой ни казалось эта система со стороны, но она просуществовала около трех веков, до самой эпохи Северной и Южной династий (1333–1392).
В первой половине XII в. в Киото привычные слова о недолговечности человеческой жизни, которые по традиции то и дело произносились в беседах, начали приобретать тревожную остроту, и каждый чувствовал, что всемогущество Фудзивара не будет вечным. Чтобы еще более смутить умы, в дело вмешались стихии: в 1134 г. свирепствовал голод, через двадцать лет (1153–1154) город опустошила смертельная эпидемия (кори?). Казалось, что маппо, конец цикла, в который некогда так верил Ёримити, теперь вступает в заключительную фазу.
А ведь когда всё плохо, не остается ничего, кроме надежных ценностей — родственной группы, в конечном счете эта идея вытеснила всякое другое отношение к центральной власти; в то же время сфера влияния последней все более сокращалась по мере того, как правительство передавало добрую часть своих полномочий принцам, администраторам и военным, получавшим лены в провинциях. В такой атмосфере соперничество внутри императорского дома или же дома Фудзивара легко порождало кровную месть, которая в свою очередь перерождалась в гражданскую войну.
Это и произошло в 1156 г. (гражданская война эры Хогэн), а потом в 1159 г. (гражданская война эры Хэйдзи): два семейства императорской крови, Тайра и Минамото, начали беспощадную борьбу между собой, перипетии и драмы которой многие века будут вдохновлять японских творцов в сфере как литературы, так и пластических искусств.
Киёмори (1118–1181) стал воплощением героев Тайра. Историки сегодня приписывают ему большой политический талант: якобы он первым из вельмож, обосновавшихся в провинции (в районе нынешней Хиросимы), понял — чтобы достичь успеха в масштабе страны, надо внедриться и в администрацию, в одно из восьми ее министерств. Назначенный в 1167 г. великим министром, он как будто достиг своих целей; но его хулители говорят, что в тот момент он утратил чувство реальности и энергию воинов-администраторов и превратился в придворного или такого же министра, как все. Официальная история дает более простое объяснение — в конечном счете он заболел и с тех пор управлял империей из монастыря, куда удалился в 1178 году.
Что касается Минамото, то после войны эры Хэйдзи 1159 г. их оттеснили на восток Японии, в Канто. Таким образом, они проиграли, но в их отдаленной провинции у них был серьезный козырь, который можно было использовать долго: возможность торговли с Китаем, удобная гавань для которой находилась в Камакуре. Тайра-но Киёмори, конечно, тоже прилагал все усилия, разбиваясь в лепешку, чтобы привлечь во Внутреннее море китайские суда и ввозить в свои земли бронзовую монету сунского Китая — сапеки, которые на средневековом Дальнем Востоке были тем же, чем в современном мире является доллар. Но китайцы опасались приближаться к рифам Внутреннего моря, очень опасным для их тяжелых судов; не больше вдохновляла их и перспектива доверять свои жизни и имущество японским лодкам, оставляя судно ждать на глубоководье. Поэтому основная торговля с китайцами, когда она была возможна, происходила через порты, выходившие к открытому морю, — Японскому, Китайскому или же к Тихому океану, где и располагалась Камакура.
Что до Минамото-но Ёритомо (1147–1199), он был еще слишком молод и к тому же обязан жизнью Киёмори. Последний, победив его отца в 1156 г. (этим кончилось так называемое восстание эры Хогэн), пощадил Ёритомо, в то время еще ребенка; такие милосердные жесты не окупаются в смутные времена, и роду Тайра пришлось пожалеть об этом поступке, когда мальчик, став взрослым, собрал своих воинов, чтобы отомстить за смерть отца. Так вступили в действие законы кровной мести, исполнители которой чаще всего учитывают и соображения выгоды.