Максим осторожно коснулся пальцами щеки мальчишки и повернул голову влево. Ему пришлось приложить определенное усилие. Тело закоченело весьма основательно. Присев на корточки, Максим осмотрел затылочную часть головы. Все оказалось именно так, как и выглядело на первый взгляд.

— Дыра у него там, — подал голос стоящий у двери санитар. — Кончили солдатика. Мочканули. Из «макарки», надо думать. От «Калашникова» или винтаря дыра побольше была бы.

Максим обернулся и посмотрел на парня долгим взглядом. Тот выглядел абсолютно невозмутимым, безразличным, непричастным. Он словно стоял по другую сторону двери и не имел ко всем этим телам никакого отношения. Равнодушный экскурсовод в мрачноватом музее человеческих смертей и отлетающих душ. Впрочем, какая, в самом деле, ему разница, что случилось с солдатом: убили его или он умер, подавившись праздничной котлетой?

Вздохнув, Максим вновь повернулся к телу. Волосы опалены, значит, ствол пистолета находился всего в нескольких сантиметрах от головы. И на коже ожог, пятнышки пороха вокруг раны. Кто-то выстрелил парню в затылок, и пуля, судя по всему, прошла от затылочной части до верхней точки свода черепа, превратив мозги солдатика в лужу сероватой кровяной жижи. Примерно десятью сантиметрами выше лба должно находиться выходное отверстие. Максим подался чуть влево. Так и есть. Вот оно. Только поначалу ему показалось, что волосы просто сильно вымазаны запекшейся кровью. Теперь-то он разглядел небольшую темную дыру. Именно тут пуля вышла из головы. Значит, стреляли сзади, с малого расстояния. И скорее всего в лежащее тело.

Санитар еще раз громко зевнул, на сей раз уже не стараясь спрятать рот за ладошкой.

— Жалко пацана, — произнес он, и по тону Максим тут же понял, что никого ему не жалко. Ни парнишку этого, ни других. Никого. Просто санитар выполняет свою работу, а работа вроде бы обязывает говорить подобные вещи.

— Значит, документов при нем не было, — скорее констатируя факт, чем спрашивая, произнес Максим.

— Не-а, — служитель потряс головой. — А вообще… Вы у своих спросите. Они вещи забирали.

Максим снова повернул тело на спину и осмотрел еще раз. Что-нибудь… Ему нужно было найти что-нибудь, что позволило бы определить, кто же он, этот неизвестный солдат. Каламбур вышел плохим.

Максим поморщился. Над левым соском у парня темнела татуировка — группа крови и резус-фактор. Ну, это-то они почти все себе делают. Максим вытащил из кармана кителя блокнотик, коротенькую металлическую ручку и записал: третья группа, резус-фактор положительный. Затем, перегнувшись через полку, осмотрел предплечье. Ничего. Никаких тебе орлов, парашютов, надписей. Костяшки пальцев нормальные, без ссадин, не сбитые, при том, что паренек был явно не слабого десятка. Фигура, в общем-то, приятная. Если не сказать больше — красивая, атлетическая. Значит, карате и всякой этой ерундой не занимался. Никаких «Боря», «Леша», «Миша» и прочего на пальцах тоже нет. Ни перстней, ни колечек, ни «не забуду мать родную». Парень чистый.

Максим вздохнул. Похоже, перед ним стояла настоящая проблема. «Надо будет проверить сводки по беглецам», — подумал он. И тут же вспомнил Хлопцева. «На нет и суда нет, — скажет Федор Павлович. — Занеси его в графу неопознанных, и дело с концом. А кому надо, сами найдут».

— Кому надо — найдут… Кому надо — найдут… — пробормотал Максим.

— Вы что-то сказали? — поинтересовался от двери служитель.

— Ничего. Это я так — про себя, — ответил, не оборачиваясь, Максим. — Посмотрим-посмотрим.

Максим внимательно изучил ладони парня. Никаких характерных мозолей. На среднем пальце странный шрам в виде латинской буквы Y. Уже что-то. Максим черкнул пару слов в блокнотике, затем повернулся, хрустнув коленями, шагнул вбок и внимательно осмотрел уцелевшую ногу парня.

Как-то, будучи еще лейтенантом, Максим получил отличный урок. Его начальник — в прошлом начальник, а теперь пенсионер — Северин Сергей Григорьевич в ответ на бравый рапорт молоденького лейтенанта взялся за осмотр трупа сам и тут же надиктовал Максиму два десятка деталей, на которые тот в силу неопытности и горячности совершенно не обратил внимания. Максим стоял пунцовый, словно свежесваренный рак. С тех пор он старался проводить осмотры как можно тщательнее.

Чуть-чуть повернув белесо-серую, чуть сморщенную стопу, Максим обнаружил на ахиллесовом сухожилии несколько розовых пятен — одно большое, примерно с десятирублевую монету, и два поменьше — у самой пятки, на костяшке, на внутренней стороне ноги.

Интересно, интересно. Похоже, у парня здесь слезла кожа. Максим осторожно провел пальцем по одному из пятен. Все правильно. Это не след от ожога, как он подумал сначала, а только что прошедшие мозоли. Максим нахмурился. Мальчишка был совсем зеленым новобранцем. Даже не научился толком наматывать портянки. Наверняка и на второй, раздавленной, ноге, если бы та, конечно, была цела, он обнаружил бы такие же следы от только что сошедших мозолей.

«Надо будет посмотреть одежду, — подумал Максим, выпрямляясь. — Хлопцев вроде бы упоминал о фамилии и номере военного билета на ПШ [13]. Любой старшина удавится, а заставит своих солдат сделать такую надпись. Может быть, и в карманах чего обнаружится. Письма или фотографии… Словом, что-нибудь, что поможет ему понять, как этот парень оказался здесь. Кто он такой и в какой, собственно, части его сейчас ищут как беглеца».

Максим записал насчет мозолей, сунул блокнотик в карман рубашки и направился к двери. Санитар, все это время безразлично наблюдавший за действиями посетителя, еще раз шумно зевнул и помотал головой.

— Не выспался, — пояснил он, хотя Максим ни о чем не спрашивал. — А через часок-другой, глядишь, жмуриков повезут. — И снова пояснил: — Новый год.

Они вышли в коридор, и парень запер тяжелую дверь. Судебных экспертов все еще не было, а время шло. Праздничное время, между прочим.

«Ну, и что мне теперь делать? — как-то равнодушно, без тени раздражения подумал Максим. — Поехать в прокуратуру и раскинуть карты в надежде, что они подскажут, кто этот парень? Или, может быть, на кофейной гуще попробовать погадать? Хлопцев сказал, что необходимо осмотреть труп. Ну, осмотрел Максим. Дальше-то что?»

Сопровождаемый надзирателем-санитаром, Максим зашагал к выходу. Звуки шагов гулко разносились в морозной трубе коридора. Санитар сказал что-то из-за плеча, но Максим, занятый своими мыслями, не расслышал и переспросил, сбавляя шаг:

— Что-что?

— Я говорю, этот ваш танкач-то тоже небось по пьяни под гусеницы-то попал, — кивнул парень. Лицо у него было такое, словно он сейчас еще раз зевнет. — Правда, не знал я, что в армии теперь раненых добивать принято.

— Почему под гусеницы? — нахмурился Максим.

— Да что я, не вижу, что ли? Тут и патологоанатом не нужен, — парень посмотрел на него с недоумением. — Я, товарищ майор, как из больнички-то сюда работать перешел, так такого понавидался… Не поверите… Хуже всякого концлагеря, честное слово. Битые-перебитые, утонувшие, под машинами побывавшие.

— Почему под гусеницы-то? — настойчиво повторил Максим, возвращая словоохотливого санитара в русло разговора.

— Так у него нога-то как раздавлена? Всмятку, в лепешку. Сухожилия порваны, кость раздроблена, скол берцовки длинный, трещины даже на коленной чашечке есть. Значит, нагрузка была очень большой, а осколки кости вмяты в ткани по направлению к внешней стороне голени. Стало быть, нагрузка быстро смещалась от тыльной стороны ноги к внешней. Тут и думать нечего: или трактором его придавило, или экскаватором. Или под танк попал. Такое тоже случается. Я было, как и ваши сыскари, сначала решил, что его чем-нибудь тяжелым по ноге грохнуло, а потом, когда раздевать солдатика начали, пригляделся: нет, точно под трактор. Да небось еще и гусеница на ноге проскользнула. Половина мяса сорвана с кости, ткани расслоились, так что точно вам говорю… Небось пошел в самоволочку за бухлом, принял на грудь лишнего да под трактор и залетел.