После смерти Цезаря Сервилия пыталась восстановить Республику с помощью своего сына Марка Юния Брута и прямо обратилась к Цицерону, о чем он сообщает в переписке: «После моих частых советов тебе в письмах, — пишет он Бруту 27 июля 43 г. до н. э., — чтобы ты возможно скорее явился на помощь Республике <…>, я не думал, что у твоих близких есть сомнения на сей счет. Твоя мать, благоразумнейшая и заботливейшая женщина, все заботы которой о тебе и для тебя, попросила меня прийти к ней <…>. Она обратилась ко мне и спросила, каково мое мнение, вызываем ли мы тебя и считаем ли мы, что это для тебя полезно» [47]. В это время, ключевое для понимания перемены положения женщины, выделяются и многие другие, например, Гортензия или Теренция — честолюбивая супруга Цицерона [48]. Иногда эти перемены называют «эмансипацией»; они безвозвратно сокрушили жесткий традиционный образ женщины дома за прялкой.

С установлением императорской власти положение различных групп римского общества продолжало меняться. Август создал сенаторское сословие и реформировал всадническое сословие, с тем чтобы ограничить к ним доступ, по крайней мере с виду. Обязанности, поручаемые всадникам, стали шире и связаны с созданием настоящей государственной администрации, в том числе налоговой. В ней служили императорские рабы и отпущенники, которых время от времени проверяли прокураторы из всадников. В деревню, в провинции конец захватнических войн принес стабилизацию; затем экономическая экспансия и перемена общего отношения к провинциалам — от эксплуатации к интеграции — постепенно дала им возможность начать подниматься вслед за аристократами Империи по социальной лестнице.

В этом одна из главных особенностей римского общества, на которую следует обратить внимание: оно было сословным, но не кастовым. Никто не был осужден оставаться в той категории, в которой родился: это заметно, хотя и в меньшей мере, уже в республиканскую эру, а в императорскую еще более.

Богатые провинциалы приобретали римское гражданство или с помощью латинского права, или по ходатайству какого-нибудь патрона-благодетеля — например, наместника провинции или сенатора, имевшего в тех краях большие поместья. Для менее состоятельных обычным способом получения гражданства при Империи была служба в римской армии: достаточно было записаться в так называемые вспомогательные войска [49], состоявшие из перегринов, то есть свободных жителей империи, не обладавших правами римского гражданства. Через двадцать пять лет, по окончании службы, солдат, если он за это время не умер, получал от императора civitas Romana [50].

Социальная мобильность давала также возможность из поколения в поколение подниматься по иерархической лестнице. Сын солдата-перегрина становился легионером, внук — унтер-офицером, затем младшим офицером, всадником, а там, возможно, и сенатором. Или же он выходил в отставку и, разбогатев на торговле, купив землю, получив доступ к местным магистратурам, также вступал в сословие всадников — и далее. Рим не сразу строился, и чтобы подняться очень высоко, нужны были десятилетия, учитывая, что для вступления в высшие сословия требовалось значительное состояние: 400 тысяч сестерциев для всадника, миллион — для сенатора. Но переход из одного слоя элиты в другой был уже гораздо легче, хотя никогда не бывал автоматическим. В самом деле, император мог своим решением возвести в сенаторское достоинство всадника, сделавшего блестящую карьеру (например, префекта претория, префекта Египта) или его сына, а когда варварская угроза на границе стала ощутимой, как при Марке Аврелии, — военачальника высокого ранга. Кроме того, император всегда старался допустить в сенат провинциальную элиту, так что можно проследить, как расширялось представительство территорий в нем: в I в. н. э. Галлия и Испания, затем Азия, потом и Африка. При Республике было достаточно пройти определенное число должностей (cursus honorum) в Городе — ведь сенат состоял из отставных магистратов, так что попасть туда казалось проще. В действительности низшие должности, квестура или претура, для италийца, имевшего римское гражданство, были доступны, но очень редко новый человек (homo novus) достигал высшей магистратуры в государстве — консулата. На деле высшие должности монополизировал узкий круг олигархов из двух с половиной десятков фамилий, в основном нобилей; успех Мария и Цицерона не должен заслонять от нас действительность: доступ в правящий слой сенаторов при Республике был закрыт.

Эти глубоко укоренившиеся представления иллюстрирует широко известный случай. Когда Катилину уже собирались объявить вне закона за его заговор, раскрытый Цицероном, он умолял сенаторов не верить наветам: «Пусть они не думают, что ему, патрицию, подобно своим предкам оказавшему много услуг римскому плебсу, нужно губить государство, когда его спасает какой-то Марк Туллий (Цицерон. — Авт.), гражданин, не имеющий собственного дома (буквально inquilinus, «квартиросъемщик». — Авт.) в Риме» [51]. И это лишь потому, что консул был римлянином из Арпина, а не из самого Города, плебеем и первым сенатором в роду! Впрочем, Катилине не удалось убедить отцов-сенаторов в своей благонамеренности.

Только между 43 и 33 гг. до н. э. выходцы из новых фамилий в значительном числе достигли высокого общественного положения, поскольку их таланты и честолюбивые устремления в условиях того времени могли проявиться легче, чем за сто лет до этого. В классической Республике провинциалы были побежденными, эксплуатируемыми, они не пользовались уважением и не имели надежды когда-либо достичь в государстве нобилитета. При Империи положение изменилось, тем более что хотя ступени сенаторского cursus honorum сохранили прежние названия, прежние ярлыки, но императорская власть лишила их реального политического содержания: все серьезные решения исходили от государя. От выборов тоже осталось одно название: они проходили после назначения на должность сенатом. Тем не менее одни семьи получали консулат и наместничество в больших консульских провинциях, другие прозябали на низших должностях. Патрициат тоже сохранялся — император даже создавал новые патрицианские роды, — но имел лишь почетное и религиозное значение. Однако и принадлежность к патрициям весьма ценилась, потому что император был патрицием по рождению или становился им при восхождении на престол, его родичи также были или становились патрициями, а для них и карьера была ускоренной, и получение консулата облегченным, часто им отводилось место и в императорском совете. Зато они редко занимали высокие военные посты, все время оставаясь в Риме.

Что касается доступа во всадническое сословие, то постольку, поскольку оно поначалу играло весьма скромную политическую роль — даже при Империи, когда к нему принадлежали деятели, занимавшие высшие посты на государственной службе (в финансовом ведомстве, армии, «анноне» — службе продовольственного обеспечения столицы, охране императора и Рима, управлении Египтом), — получить «общественного коня», как это называлось официально, могли многие представители местной знати. Чаще всего, по крайней мере в первом поколении, им довольно было этого звания или судейских должностей в Риме. Впрочем, возведение во всадническое достинство было связано с имущественным положением, причем, очевидно, в разных областях и городах условия были весьма различны. В североиталийском городе Комо, получившем известность благодаря семье Плиниев, минимальным цензом для доступа в муниципальный совет (ordo decurionum) были 100 тысяч сестерциев, но во многих других случаях — гораздо меньше, так что понятие «богатства» осознавалось и измерялось только в зависимости от местных условий.