Наиболее известные нам женщины эпохи Республики — безусловно, женщины верхних социальных слоев, супруги и дочери всадников и сенаторов: ведь именно о них прежде всего сообщают письменные источники. Что касается моды высекать надписи: надгробные, храмовые и почетные, — то она была еще не очень распространена; вследствие этого мы плохо знаем как муниципальную «буржуазию» (насколько применимо это слово) тех времен, так и низшие слои населения, причем и мужчин, и женщин, за исключением отчасти воинов. Впрочем, экономическая литература, как, например, пособия Катона и Варрона, отводит важное место сельским рабам. Поэтому следует читать Катона [41], который скрупулезно перечисляет обязанности ключницы (vilicae officio) в сельском поместье: она не должна быть расточительна (luxuriosa), слишком часто видеться с соседками, принимать гостей у себя и сама обедать вне фермы. Зато она следит за уборкой в доме, приготовлением пищи, за птичьим двором и съестными припасами, не забывая в определенные праздничные дни почитать домашние лары венком из цветов, сплетенным ею и подвешенным у очага. Управляющий (vilicus), за которого ее выдал замуж хозяин, должен быть ей верен, не искать других женщин и держать ее в страхе, чтобы она должным образом исполняла свои обязанности. Оба они должны целиком посвятить себя хозяйству, чтобы не допустить никакого убытка, который хозяин был бы вынужден потом возмещать.

Отрывок из Варрона [42]— диалог с неким Коссинием — дает нам очерк жизни невольников-пастухов середины I в. до н. э.: «Для крупного скота <нужно выбирать> пожилых пастухов, для мелкого можно и молодых. На горных пастбищах можно увидеть молодых, обычно с оружием, а в поместьях скот пасут не только юноши, но и девушки. Пастухов должно обязать целый день быть на пастбище и все стада пасти вместе, ночью же каждому быть при своем стаде. Все они да повинуются главному пастырю. Людей надо выбирать сильных, проворных, ловких, со здоровыми конечностями. <…> Все состоящие при одном главном пастыре должны брать себе на день пищу особо, а вечером трапезовать вместе. Продолжать же род тем пастухам, что всегда находятся в поместье, нетрудно, ибо они всегда найдут на ферме подругу, а пастушеская Венера иного не требует. Тем же, кто ходит со стадами на горные пастбища и в лесистые места, защищаясь от дождя не на фермах, а в утлых хижинах, некоторые агрономы считают полезным давать жен, чтобы те сопровождали пастухов, готовили им еду и делали их более надежными. Однако такие женщины должны быть крепки, но не уродливы; во многих местах они не уступят мужчинам в работе: умеют пасти скот, носить дрова, варить обед и стеречь утварь вокруг хижины. Что же до кормления детей, скажу, что эти женщины обычно бывают и матерями, и кормилицами. Тогда Коссиний поглядел на меня и молвил: "Как я слышал от тебя, когда ты был в Либурнии, то видел там матерей, которые вместе с вязанкой дров несли младенца или двух: эти женщины доказывают, что наши роженицы, несколько дней лежащие в постели, хрупки, как тростинки, и достойны презрения". Что же касается недугов пастухов и стад, которые можно лечить без врача, у главного пастыря должны быть пособия. Да и вообще, не умея читать, он не справится со своим делом, ибо не сможет правильно вести счет хозяйским стадам».

Этот текст заслуживает внимания в целом ряде отношений: кроме объективного, весьма редкого описания жизни рабов на отгонных пастбищах, в том числе и женщин, мы встречаем здесь честно выраженное презрение к женщинам со стороны мужчин, не желавших знать о страданиях и опасностях, связанных с деторождением, даже когда речь шла об их собственной социальной группе. Кроме того, текст лишний раз напоминает, что браки среди рабов заключались по воле хозяина, чаще всего для умножения «говорящих орудий», но в те времена эти браки не имели никакой законной силы. Хотя в надписях встречаются термины uxor и coniunx («несущая брачное бремя»), это было лишь сожительство (contubernium), которое хозяин мог расторгнуть по своему произволу, не обращая внимания на родительские чувства.

В ходе республиканской эпохи распространение римского владычества на все Средиземноморье расширило также и умственный кругозор. Уже во II в. до н. э. Катон тщетно боролся с растущим влиянием эллинизма и старался поддерживать древнейшие традиции. Надвигалось новое течение, приводившее к большей гибкости брачных уз наряду с большей открытостью умов. Между прочим, знаком уважения к женщине в это время была первая надгробная речь в честь женщины, произнесенная в 102 г. до н. э. Квинтом Лутацием Катулом в память его матери [43]. Но Италии, чтобы получить права римского гражданства, еще потребовалось вести Союзническую войну, и движение за уравнение в правах всех жителей полуострова давало Республике далеко не только выгоды: в самой деятельности политических учреждений, связанных с Городом и не приспособленных для такой обширной территории, произошли глубочайшие расстройства, открывавшие путь к соблазнам личной власти.

Гражданские войны I в. до н. э. — период переходный. Расстройство традиционного образа жизни («обычая предков» — mos maiorum) коснулось и мужчин, и женщин; явились огромные возможности обогащения, а отсюда и социальной мобильности. Один италиец, которого в конце Союзнической войны пленная мать несла на руках во время триумфа Гнея Помпея Страбона, впоследствии стал римским гражданином, консулом, военачальником, справившим триумф за победу над парфянами: Публий Вентидий Басс [44]. Конечно, это крайний случай. Но хотя не все, возведенные в сенаторское или всадническое достоинство волей диктаторов и полководцев, непременно оставались в нем после восстановления мира, состоялось серьезное обновление состава правящих семейств, переплавка слоев общества и состояний, не уничтоженная реставраторскими потугами Августа. Однако не надо заблуждаться: эти перемены в основном происходили в рамках социальной стратификации, установившейся по крайней мере с III в. до н. э. и не породившей новой социальной системы. С другой стороны, вся императорская политика интеграции провинциалов исходила из этого первого шага, трудного, но решительного: интеграции италийцев.

Перемены в италийском обществе того времени прекрасно показывает судьба женщины, которую обычно зовут Турия, хотя ее подлинное имя неизвестно. Эта женщина пережила убийство своих родителей, гражданскую войну 49–48 гг. до н. э. и проскрипции 43 г. до н. э. До нас дошли отрывки надгробной речи, сочиненной ее супругом: «Зачем мне теперь извлекать из глубины сердца моего наши сокровенные и тайные решения? Как, благодаря скоро полученным известиям, я смог советами твоими избежать неминуемых бедствий и сохранить жизнь; как ты не дожидалась слепо, чтобы наглый удар поразил меня, и приготовила мне надежное убежище, пока я сам об этом и не помышлял; как ты, спасения моего ради, поделилась замыслами твоими с твоей сестрой и ее мужем — всех соединила беда. Довольно и мне, и тебе, что ты укрыла меня, и я был спасен. <…>. Что же полезнее храбрости твоей, ибо ты смогла дать Цезарю случай оказать милость и, спасая жизнь мою, заклеймить неумолимое свирепство своей беспримерной твердостью» [45]. Та же самая женщина, когда наступил мир, предложила мужу развестись из-за бесплодия их союза: значит, ей был не чужд традиционный стереотип о материнстве как цели брака.

Вспомним также, как Росцию из Америи, которого преследовал некий вольноотпущенник Суллы, помогла Цецилия Метелла — благородная, уважаемая и сознающая высокое положение своей семьи женщина. Цицерон так описывает ее поступок: «В этой женщине, судьи, словно бы в образец, жива верность старинному чувству долга. Она Секста Росция, беспомощного, выброшенного из дому и выгнанного из имений, скрывающегося от разбойничих стрел и ловушек, приняла к себе в дом и, чтя узы гостеприимства, поддержала в беде, когда все от него уже отступились» [46].