Сущим бедствием в те времена являлись пожары. Самый первый крупный пожар в истории города случился 18 июля 1706 года в Санкт-Петербургской крепости.

В этот день в «Походном журнале» Петра I сделана краткая запись: «…в Санктпитербурхе в городе был немалой пожар, и много снаряду пропало и пороху 7 бочек взорвало, также и людей сгорело. Начался тот пожар пополуночи в 10-ть часов и было того пожару 4 часа».

В первом доме А. Д. Меншикова, так называемом посольском дворце, где в это время разместилась прибывшая из Москвы царица Прасковья Федоровна с дочерьми Екатериной, Анной и Прасковьей, пожар произошел 26 апреля 1708 года. Как отмечено в «Походном журнале», «оный дом загорелся в 10-м часу дня, и большая половина верхних житий сгорела» ⁽⁸⁴⁾.

Восьмого августа 1710 года в 10 часов вечера начался сильный пожар в слободе за Невой; тамошний базар и свыше семидесяти суконных лавок были обращены в пепел, на площади не осталось ни одного дома; лишь находящееся рядом болото остановило дальнейшее распространение огня. Через двадцать дней были уничтожены пламенем «все постройки, служившие складочным местом жизненных припасов и провианта», что привело к резкому повышению цен на продукты питания и другие предметы первой необходимости ⁽⁸⁵⁾.

Семнадцатого мая 1711 года в Петербурге произошло сразу два пожара: сгорели «кузница да двор Глебова». 11 октября 1713-го запылал дом генерал-майора А. И. Волконского. В 1714 году на невских берегах произошло пять пожаров. Один из них, случившийся в конце декабря, описан в донесении английского резидента при российском дворе Джорджа Макензи британскому статс-секретарю лорду Таунсгенду: «Во вторник вечером на этом острове, на котором стоит и царский дворец, в одном доме вспыхнул пожар. Менее чем в два часа дом сгорел дотла; в нем погибло двое детей, забытых в кровати. Когда о них вспомнили, спасти их уже не было возможности» ⁽⁸⁶⁾.

Несколько раз горела губернская канцелярия. Историк П. Н. Петров полагал, что в 1715 году ее здание подожгли, «чтобы уничтожить дела, сильно затрагивавшие многих важных лиц и частию князя Меншикова» ⁽⁸⁷⁾.

В 1716 году горели «двор дворового человека Ушакова», дом гвардии капитана Я. X. Бахмеотова на Адмиралтейской стороне и загородный дворец Саввы Рагузинского. Петербургский губернатор А. Д. Меншиков, услышав набат, сел в легкие сани и поехал было на пожар, но «за дальностию не доехав, возвратился» ⁽⁸⁸⁾.

Несколько пожаров, произошедших в 1717 году, были потушены при деятельном участии петербургского губернатора. 15 января 1718 года в третьем часу ночи загорелось недостроенное двухэтажное правительственное здание на Троицкой площади, серьезно пострадали помещения, предназначенные для Сената и Военной канцелярии. Через пять дней в доме самого Меншикова «ввечеру загорелось было в верхних его светлости наугольных полатах, в которых домовая канцелярия, однако с помощию Божиею оной уняли, и токмо одну кровлю розломал и и потолок верхней» ⁽⁸⁹⁾.

Два пожара случились во время ноябрьских наводнений 1721 года: 11-го числа запылала какая-то постройка возле двора австрийского посланника графа Стефана Кинского, а вечером 16-го недалеко от крепости на реке «загорелся от неосторожности корабль» ⁽⁹⁰⁾.

Петр I принимал в борьбе с огнем самое активное участие. «Мне нередко приходилось видеть, — рассказывал Юст Юль, — как он первым являлся на пожар, привозя в своих санях маленькую пожарную трубу. Он сам принимает участие во всех действиях, прилагая руку ко всему, и так как относительно всего обладает необыкновенным пониманием, то видит сразу, как надо взяться за дело, отдает сообразные приказания, сам лезет на самые опасные места, на крыши домов, побуждает как знатных, так и простолюдинов тушить огонь и сам не отступится, пока пожар не будет прекращен. Этим царь часто предупреждает большие бедствия» ⁽⁹¹⁾.

В ночь на 13 января 1724 года Петр I тушил объятый пламенем двор в Морской слободе, а 28 октября — дом на Васильевском острове. Берхгольц отметил в своем дневнике: «28-го, вечером, когда император был у генерал-лейтенанта Ягужинского, на Васильевском острове произошел пожар. Его величество тотчас отправился туда и потом, когда огонь потушили, воротился опять к Ягужинскому» ⁽⁹²⁾.

В Петербурге разрушение строений происходило не только вследствие наводнений или пожаров. Наспех построенные из непросушенного кирпича дома, ставившиеся порой на неустойчивом болотистом грунте, нередко оседали, трескались и перекашивались, а иногда и разваливались.

Значительной проблемой для жителей Петербурга в первые годы его существования являлись продовольственные трудности и связанная с ними дороговизна продуктов питания. Доставка грузов на берега Невы была сопряжена с большими сложностями, поскольку дорог в окрестностях Петербурга до середины 1710-х годов практически не существовало. К 1717 году власти многое сделали для улучшения подъездных путей к столице, но и тогда иностранные путешественники не переставали удивляться их состоянию. Как отметил Геркенс в «Описании Петербурга», «не только сам город, но также и вся местность вокруг так низка и болотиста, что сюда можно приехать и отсюда выехать только по одной дороге, которая недалеко за городом делится на две. И эти две дороги в таком плохом состоянии, что в весеннее и осеннее время можно насчитать дюжинами мертвых лошадей, которые в упряжке задохлись в болоте… дальше от города дорога еще больше ухудшается…». Летом хватало даже короткого дождя, чтобы дороги стали непроезжими: «…всюду можно завязнуть в грязи, как за городом, так и в городе» ⁽⁹³⁾.

С апреля по ноябрь для снабжения города продовольствием использовались главным образом водные пути. Грузы везли по Волге в Тверь, оттуда по системе рек на Ладожское озеро и по Неве в Петербург. В зимнее время грузы доставлялись санным путем. Однако неровный климат северо-запада нередко вызывал оттепели, из-за которых санные обозы могли надолго застрять в пути, что приводило к порче продовольствия и перебоям в снабжении городских рынков ⁽⁹⁴⁾. 8 декабря 1719 года Лави сообщил в Париж своему начальнику Дюбуа: «У нас река еще не замерзла. Глядя на мягкую погоду, Царь заметил, что 10 лет тому назад река стала лишь перед Рождеством и что то же самое может случиться и ныне. Это было бы очень худо для здоровья и для пропитания народа, ибо без снега московские обозы запоздают, а следовательно, и вздорожают хлеб и всякая провизия, которые обыкновенно доставляются сюда в санях из Москвы и даже из Архангельска» ⁽⁹⁵⁾.

Значительными продовольственными трудностями был отмечен 1710 год. В мае Юль на страницах своих записок сетовал: «В Петербурге всё было дорого, а съестных припасов порою и вовсе нельзя было достать, ибо весь край с обеих сторон, как Ингерманландия, так и Карелия, откуда припасы эти подвозятся, был вконец опустошен русскими и казаками. Большого труда и издержек стоило мне добывать необходимое на каждый день продовольствие» ⁽⁹⁶⁾.

Основное место в рационе представителей высшего сословия занимали продукты питания, доставленные в Петербург из поместий. Например, астраханский губернатор Артемий Волынский во время своего пребывания в столице требовал привозить ему с каждых пяти крестьянских дворов «по одному гусю, по одной утке, по одной русской курице (были еще «индейские курицы», то есть индейки. —   В.Н.), по одному поросенку и по двадцати яиц». Кроме того, в декабре каждые пять дворов обязаны были поставить пуд свиного мяса, три фунта масла «коровья», а в июне — молодого барана. Волынский требовал также присылать ему сушеные грибы и ягоды, гречневую, ячневую, овсяную и просяную крупу, «крупчатую муку, масла льняного по 5 ведер, масла конопляного по 10 ведер, семени конопляного по 3 четверти, маку по четверти, отваривать грибы в соленой воде и, залив коровьим маслом, присылать» ⁽⁹⁷⁾. Этих припасов должно было хватить как для нужд семьи Волынского, так и для многочисленной дворни.