Конечно, думалось мне иногда, в порыве энтузиазма - авось пронесет, авось приживусь, авось лиса, лошадь и сова спасут, отсрочат расплату, авось и правда сниму с королевы проклятье. Но даже если и не сниму... даже если и не будет отстрочки... даже если она меня убьет сразу после бала... я...
- Джус... - позвал я, когда она меня как слабую девчонку сняла с каркула и усадила в мое летучее кресло.
- Ая? - спросила всем довольная тетя-лошадь.
- Спасибо, - потупился я. - Ну, что рассказываешь, что возишься, что...
- Ой да брось, - отмахнулась польщенная моими словами Джус. - С чего это ты вдруг?
Элла тоже посмотрела на меня - правда недовольно.
- Да я... - я кинул взгляд на домик няньки. - Просто подумал тут, пока мы ехали. Ну, что вот это все, вот эти чудеса... они же всей моей жизни прошлой стоят.
- Подмазываешься, - брезгливо поморщилась Элла. - Какой же ты все же жалкий...
- Эх ты, тварь ты неблагодарная, - посетовала Джус на ее слова. - Ничего-то ты, сона Тонильф, не понимаешь. Обнаглела ты совсем, девочка моя, ссучилась, привыкла к жизни хорошей. Будто и не помнишь, на какой помойке мы тебя подобрали...
- Я даже при том, что с помойки, хоть какую-то гордость имею, - выплюнула Элла, которую эти слова задели. - И всегда имела. А этот... тошнота одна. Только и бормочет. Спасибо, извините, спасибо, извините, спасибо...
- А я больше ничего и не могу, - совсем на нее не разозлившись, пожал плечами я. - Простите уж, сона Тонильф, что я такой жалкий. Мне и самому противно порой бывает...
- Ну хорошо хоть, что бывает, - поморщилась Элла. - Давай уже, катись, дури голову старой женщине. Как низко еще ты можешь пасть ради того, чтобы подольше просидеть на шее Ласлы?...
Джус презрительно на нее посмотрела, фыркнула, взялась за ручки кресла и повезла меня в сторону двери.
Домик был двухэтажным, но, судя по тому, что у него имелось целых три крыльца, жило в нем несколько семей. Джус свернула к боковой двери, оставила мою коляску и громко, настойчиво постучалась. Зеленая дверь, краска на которой облезла и потрескалась, затряслась от ее ударов, с верхнего косяка посыпались опилки.
Тут же внутри застучали шаги, и дверь приоткрылась. На нас карими глазищами уставилась пухлая, курносая девушка.
- А, блогородные соны и сон принц, - обрадовалась она, открывая дверь и кланяясь. - Проходите. Сона Лони как узнала о том, что ваше величество жив, так только о вас и говорит. Все уши мне уже прожужжала, никак наговориться не может. Она вас очень ждала.
- Она... знает, что я ничего не помню?
Мне почему-то стало не по себе. Нет, все же права Элла. Я приехал сюда чтобы обманывать... и даже не подумал об этом.
- Да, но ей все равно, - махнула рукой девушка, отступая в сторонку и пропуская нас вперед. - Она готова хоть всю вашу жизнь вам пересказать, только бы разок на вас взглянуть.
Джус похлопала меня по плечу, и мы вошли.
Сразу за зеленой дверью начиналась обшарпанная деревянная лестница на второй этаж - узкая, вдвоем не разойтись. Джус беспощадно поднялась, везя меня перед собой. Девушка быстро распахнула еще одну дверь - тоже зеленую, и тоже обшарпанную. В нос мне ударил запах валерианки и старости. Знакомый запах, запах, который исходил из квартиры покойной бабушки. Она была очень старой, ей приближалось к девяти десяткам, когда она умерла, и я помнил ее уже в те годы, когда она почти не вставала с постели. Я надеялся, что старая нянечка окажется моложе... но я ошибся.
Мы проехали по узкому коридору с облупившейся, бугристой белой штукатуркой на стенах, и мы завернули в одну из дверей. Здесь стояла железная кровать. На кровати, на четырех толстых матрасах, застеленных сбившейся белой простыней - совсем как в больнице - лежала пожилая леди и хрипло, тяжело дышала.
- Сона Лони, принц приехал, - жизнерадостно сказал девушка, подходя к старухе. - Вы не спите?
- Нет, милая, - сказала женщина беззубым, шамкающим голосом. - Помоги-ка мне сесть.
Джус подкатила меня к самой кровати. Девушка помогла старой няньке усесться, прислонившись к железной спинке кровати. Старая женщина, морщины которой походили на трещины в засохшей глине, посмотрела на меня подслеповато щурясь. Джус сжала мое плечо, и я, собрав остатки мужества, ухватился за край постели и пододвинулся поближе. Бабушка протянула ко мне трясущиеся руки, положила их мне на щеки и заставила наклониться, всмотрелась в мое лицо, а потом... потом...
Она так улыбнулась, что я прикусил губу. На ее лице проступило выражение такого счастья, которого я никогда ни у кого в жизни не видел.
- Мой дорогой, как же я рада... как же я счастлива что вижу тебя снова... - сказала она тягуче, хрипло. - Как ты? Мне сказали, что ты ничего не помнишь. И что у тебя болит спина...
- Да, так и есть, - выдавил из себя я, а потом посмотрел на Джус и незнакомку. - Вы не могли бы... нас оставить?
- Уверен? - спросила генеральша.
- Да, - кивнул я, а потом улыбнулся бабушке. - Вы же не против, да?
- Свет-птица, конечно, - согласилась охотно старушка. - Я ведь не с этими блогородными сонами хотела увидеться, а с тобой. А на Ику свою я еще насмотрюсь. Вот ведь как получается, мой милый - раньше нянькой служила при дворе, а теперь мне и самой нянька понадобилась...
Джус посмотрела на меня, еще раз обеспокоенно переглянулась с сиделкой и удалилась. За ней ушла и Ика, и мы остались одни. Сердце стучало в горле - ни сглотнуть, ни вздохнуть. На глаза наворачивались слезы. И я все ждал... ждал, что вот сейчас она рассмеется и скажет, что раскусила меня.
- Знаешь, я рада, что ты остался жив, - сказала старуха. - И не потому, что ты принц, и даже не потому, что я люблю тебя, мой мальчик, пуще собственных детей и внучат. А потому что человечек ты хороший. Самый светлый из всех Розалиндов. И знаешь... то, что ты ничего не помнишь о своем прошлом... может оно и к лучшему?
- Все так плохо? - спросил я осторожно, отстраняясь от нее, но позволяя своей ладони остаться в ее старой руке. - Моя жизнь была такой тяжелой?
- Нет-нет, вовсе нет, мой милый, что ты. Твоя жизнь была достаточно беззаботной. Но твоя беззаботность крылась в неведении, мой мальчик. Однажды ты бы узнал о всех пороках своей семьи. Узнал бы, и это тебя очень сильно бы огорчило. Это бы сломало твое представление о мире. Ведь ты искренне верил в то, что твоя семья - самая лучшая на свете.
- Я... - я замялся.
- Не переживай, - похлопала меня по руке старушка. - Не помнишь, так не помнишь, что с того? Главное - живой.
- Да какой я живой... - слезы все же навернулись на глаза, и я опустил голову, уставился на свои колени. - Жалкий калека, обуза... почти мертвец... Ласла меня ненавидит, сона Тонильф считает жалким... но я и есть жалкий... я...
- Эх ты, глупый, - она протянула руку и потрепала меня по волосам, а потом сказала почти весело. - Вот вроде и потерял ты память, а все таким же остался. Вот давай я расскажу тебе одну историю.
Я вытер глаза и кивнул. Этот разговор буквально выдавливал из меня все соки. Я не хотел ее обманывать. Не хотел. Хотел сбежать. Я думал, что выведаю у нее что-нибудь полезное о семье Ласлы... но я не мог ничего спросить. Не мог, потому что из-за этого почувствовал бы себя полным ничтожеством, сволочью, не заслуживающей никакого сострадания.
- Это случилось, когда твои родители первый раз разрешили тебе прийти на бал, - начала старушка. - Ты был так горд, одел свой лучший костюм, постоянно просил срезать лишние кружева и бантики - хотел чувствовать себя взрослым, а не мальчиком. Даже рапиру из оружейной взял и на пояс прицепил, хотя она за тобой по полу волочилась. И вот в таком виде ты явился на бал - такой милый маленький мужчина. Как раз в тот день приехал жених Ласлы, и они с ним весь вечер болтали. А ты был один на балу, ребенок. И в какой-то момент ты, как ты сам мне потом сказал, увидел, что Ласле не нравится этот парень, этот принц гречей, за которого ее хотели выдать, чтобы войны не было. И знаешь что ты сделал? Вот что бы ты сделал?