- Я бы отозвал ее в сторонку под каким-нибудь предлогом, - сказал я, шмыгнув носом. - Или пригласил бы на танец.

- Вот, это же ты, мой мальчик! - обрадовалась старушка. - Так ты и сделал. И хотя твоя сестра была тебя на две головы выше, вы с ней танцевали вальс. А потом ты сделал вид, что у тебя разболелся зуб, и заставил ее увести тебя к целителю. Греч был очень этим недоволен на следующий день, и... вот именно этого я никогда не забуду - ты пришел к нему извиняться. Ты извинялся перед ним совершенно искренне за то, что украл у него сестру, пока он не простил и тебя, и ее. В этом весь ты, мой малыш. Ты перед всеми всегда чувствовал себя виноватым, даже если это они - не правы. Даже если они сделали тебе что-то плохое. Даже если они - сволочи распоследние.

Я прикусил губу.

- Ты устал? - спросила старушка, заглянув в мое лицо. - Прости, заболталась я, старая дура. У тебя наверняка много дел, много хлопот из-за твоего возвращения во дворец. Столько надо наверстать. Иди, мой милый... что мне тебя держать? Но сначала... открой-ка вот эту тумбу.

Она слабо похлопала рукой по стоящему рядом с кроватью обшарпанному ящику. Я послушно наклонился и открыл дверцу. Тумбочка была почти пустой, но в ее глубине, у дальней стенки, белело что-то. Я протянул руку и вытащил шкатулку размером с брикет сливочного масла - судя по гладким бокам и характерному желтоватому цветы, она была костяной.

Но что самое страшное - я где-то уже эту вещь видел. Видел... но никак не мог вспомнить где именно.

- Это... мое, да? - спросил я. - Вы сохранили ее?

- Да, это твои сокровища, - сказала старушка. - Хочешь, я тебе о них расскажу? Давай, открой.

Я открыл крышку и облизал вмиг пересохшие губы.

- Сережка с зеленым камнем - это Ласлы, - пояснила нянька. - Ты всегда говорил, что женишься на ней, когда вырастешь, и она тебе ее подарила. А прядка волос - от дочери служанки, с которой ты играл в детстве. Альти ее звали... хорошая девочка. Пуговичка - подарок от лавандовой принцессы. Наконечник стрелы - это с первой твоей охоты, ты этой стрелой свалил маленького пирка. И ключик... ты не сказал от чего, прости. Это был единственный твой от меня секрет.

Я провел по локону волос пальцем. Так вот оно что... так вот почему она решила пойти ко мне в служанки сразу же, как увидела.

- Спасибо вам, - сказал я, а потом, ненавидя себя за это, добавил. - Можно... я еще раз приду?

- Конечно, конечно Ганс, - закивала она. - Мне, правда, не долго осталось, но ты приходил. Приходи. И держись за сестру. Она всегда тебя любила, хотя и неумело это показывала. И не спрашивай, меня, пожалуйста, обо всех остальных розалиндах. Твоя семья была самой лучшей, так и знай.

Я кивнул... и направил свою трость в сторону двери.

Впервые в жизни мне настолько тяжело было кому-либо врать.

Джус молча вывела меня на улицу и хотела уже пересадить на каркула, но... я скинул ее руки и отъехал к старому, засохшему дереву, все еще прижимая к себе  шкатулку. Подъехал и, чувствуя страшную боль в позвоночнике, согнулся пополам, уткнувшись лбом в неподвижные коленки. Кресло не выдержало такого кощунственного перераспределения веса и перевернулось, скинув меня на опавшие листья. В голове помутилось, все звуки приглушились и зрение - потускнело. Чувство было такое, будто на мою несчастную голову опустили вес всего мира...

Я сжался клубком на листьях и заплакал. Джус потормошила меня, потом подняла, отряхнула и, все так же рыдающего втащила на каркула, но все эти действии как будто не достигали меня. Был только я... и моя боль. Краем глаза я заметил непонятно что выражающий взгляд Эллы, но и это меня тогда не тронуло...

В молчании лучшие воины Вадгарда, слушая мои всхлипывания, двинулись обратно во дворец.

12. Загноившийся волосок

Я никогда в жизни так не плакал.

Даже когда у меня начались проблемы со спиной, я не чувствовал себя так плохо. Там я был просто бесконечно напуган, а когда все более или менее нормализовалось - плакать оказалось уже поздно. Но, кажется, вселенная - даже чужая - любит равновесие.

Казалось, что все напряжение, которое накопилось во мне за последний год, решило вытечь через глаза. Я плакал - беззвучно, прижавшись к Джус - всю дорогу до замка. Я плакал, пока меня везли до моей комнаты. Я плакал и там... и никак не мог остановиться. Слезы отпускали меня ненадолго... но стоило вспомнить разговор со старой женщиной, вспомнить, как развернулась и ушла Ласла, когда мы с ней завтракали, вспомнить о том, что меня в скором времени возможно ждет, так слезы сразу начинали катиться снова. Я прекратил всхлипывать только тогда совсем уже стемнело за окном.

Альти, все это время сидевшая рядом, гладила меня по волосам. Она бормотала что-то о том, что все будет хорошо, о том, что после слез мне должно стать легче. Иногда она начинала что-то петь - колыбельную, слова которой казались мне такими знакомыми. Иногда она тоже, кажется, начинала смахивать слезы. Но в конце-концов все кончилось.

И как только я решил - твердо решил - что хватит на сегодня грусти, в дверь постучались.

- Войдите, - измученно попросил я.

К моему удивлению вошла Ласла.

Ее появление заставило сердце предательски ухнуть в пятки. Я сразу вспомнил все свои грешки - и пошлину за вход в комнату, и безумные идеи по поиску безумного ученого, и помощь рыси, чей меч я все это время обнимал в своем истерическом припадке. Но королева, кажется, не была зла. Хотя кто знает, что пряталось под маской.

- Оставь нас, - приказала она Альти и та, быстро поклонившись, вышла из комнаты.

Стоило служанке скрыться за дверью, Ласла тяжело вздохнула и, сняв свою громоздкую маску-шлем, поставила ее на прикроватную тумбочку. Я вскользь заметил на ее лице задумчивое, чуть печальное выражение. Я ожидал, что она сядет в кресло, на котором сидела Альти... но королева примостилась на край кровати и, заглянув мне в лицо, погладила по волосам.

Это было... так пугающе и так неожиданно, что у меня на глаза снова навернулись слезы.

- Та женщина... она была счастлива... - выдавил из себя я. - И остальные. Вы все смотрите на меня и видите своего мертвеца. Я... только больно вам делаю. Будто я этого не понимаю. И мне самому от этого... так невыносимо...

Ласла еще раз тяжело вздохнула.

А мне... мне вдруг стало неприятно от самого себя. От тех мыслей, что мне хотелось бы выразить, но я не мог решиться. Но Ласла смотрела на меня так странно, с какой-то затаенной нежностью, что я решился. Решился, хотя и подозревал - ей эти слова не понравятся.

- Знаешь... ты возненавидишь меня за то, что я тебе скажу... но можно я уже скажу это?

- Говори, - благосклонно кивнула Ласла.

- Мне порой... так хочется быть этим вашим всеми любимым принцем... потому что я сам из себя ничего не представляю, - сказал я... и тут же до боли, до дрожи прикусил губу. - Мне и раньше казалось, что меня... попросту нет, не существую я... а теперь.... теперь...

Я уткнулся лицом в подушку, и Ласла снова прошлась рукой по моим волосам.

- Я не зла, - сказала она. - Но я не совсем понимаю, о чем ты. Объяснишь?

Я посмотрел на нее с надеждой, но поймал лишь усталый взгляд. Да... какая в конце-то концов разница. Завтра - она подпишет мне смертный приговор, а сейчас пришла, наверняка, чтобы что-нибудь о пире сказать. Мне так хотелось кому-нибудь выговориться, рассказать о том, о чем даже сестра не знала. И я решился.

- Можешь... дать стакан воды? - попросил я. - Объясню...

Ласла, одной рукой налила из прозрачного пузатого графина воды мне в высокий, стеклянный стакан. Налила, а потом, подумав, капнула туда пару капель снотворного, что в зеленом флаконе стояло тут же, на тумбочке. Протянула мне. Я выпил - в горле от слез пересохло - и выдавил из себя благодарную улыбку. А потом, вернув стакан на тумбочку, я начал:

- Знаешь... одно воспоминание очень... въелось в мою память. Потом, я сколько бы о нем не думал... мне все казалось, что именно оно меня подкосило. Там, у себя дома, я, прежде чем заболел, поступил в университет. Не знаю уж, есть у вас здесь университеты или нет...