— Чего изволят господа? — вышел навстречу посетителям сам хозяин. — Оружие воинское али для охоты?

— Нам нужны дуэльные пистолеты, — заявил Тауберг, подходя к прилавку. — Французские «Лепажи» или австрийские «Кухенрейтеры».

— Имеются, — засуетился хозяин и крикнул в дальнюю комнату: — Пашка! Принеси-ка коробки с пистолями!

Появился молодой приказчик с несколькими коробками. Тауберг осмотрел все, затем ткнул пальцем в одну из коробок с двумя «Лепажами», лежащими в специальных углублениях на бархатном малиновом подкладе.

— Эти!

— Сорок два рублика.

Подошел Голицын, до того стоявший в сторонке, молча выложил на прилавок двадцать один рубль серебром. Тауберг, никак не отреагировавший на демарш неприятеля, так же молча положил на прилавок свою часть денег.

— Благодарствуйте, — принял деньги хозяин и, кинув быстрый взгляд в сторону Голицына, произнес сакраментальную для всех торговых людей фразу: — Заходите еще.

— Всенепременно, — буркнул в ответ Тауберг и, устроив коробку с пистолетами под мышку, вышел из лавки. Голицына в ней уже не было.

— Пашка! — снова крикнул хозяин, когда за подполковником закрылись двери.

— Слушаю, хозяин, — вырос перед ним приказчик.

— Быстро за этими двумя! Узнай, куда они поедут.

Приказчик пулей вылетел из лавки, и после дроби его сапог по деревянной лестнице, все стихло. Потом за окном зацокали подковы лошади, и почти тотчас объявился Пашка.

— Они поехали на Соколову гору, — выдохнул он.

— Ясно, — с тревогой произнес хозяин. — Ты это, дуй сейчас что есть мочи к Селивановым и скажи Ивану Афанасьевичу, что его постоялец с заезжим подполковником, похоже, стреляться поехали. На Соколову гору. Понял?

— Понял! — вытаращил глаза Пашка. — А ежели Ивана Афанасьевича не будет?

— Тогда, это, Аграфене Федоровне все доложи. Все. Беги.

Пашка кивнул, и через мгновение его уже не было в лавке. Еще через мгновение стих на лестнице и топот его скорых ног.

Аграфена что есть силы вцепилась побелевшими пальцами в бортик стремительно несущегося шарабана, ощущая себя пестиком в ступке, который неведомая сила поднимает и опускает, швыряя то в одну сторону, то в другую. Да тут еще в спешке угораздило ее водрузить на голову ни разу не надеванную шляпку-шуте, привезенную дядюшкой с Макарьевской ярмарки в прошлом году. Всю зиму галантерейная вещица цвета первой молодой листвы была неизменным предметом ее любования и трепетного ожидания того момента, когда с приходом теплых весенних дней окажется она на голове владелицы, приводя в восхищение и изумление окружающих. На практике оказалось, что фасон новомодного головного убора абсолютно несовместен со спешкой и стремительной ездой в открытой коляске, к тому же от порывов ветра ее поля совершенно закрывали обзор, то и дело стремились превратиться в крылья неведомой птицы и упорхнуть прочь, прихватив с собой, пожалуй, и хозяйку. Перед глазами мелькало то зеленое кружево шляпки, то придорожные деревья, то напряженная спина Африканыча, нетерпеливо понукавшего резвых лошадок.

— Но, красавицы! Не подведи, родимые!

Причиной поспешности послужило известие, громогласно обнародованное приказчиком оружейного магазина Пашкой в уютной зальце дома Селивановых.

— Аграфена Федоровна! Хозяин просили передать, что ваш постоялец с каким-то важным военным стреляться удумали!

— Что ты орешь, как оглашенный! — замахала на него ручками Аграфена Федоровна. — Я не глухая покуда. Говори толком. Какой постоялец? С кем стреляться?

— Ну энтот, который мальца вашего из воды надысь вытащил. А другой огроменный такой, весь в эполетах, могет быть, и енерал. — Пашка на секунду задумался. — По всему видать, меж их непременно дуэля будет. Два «Лепажа» хранцузских купили и зыркают друг на друга аки лютые звери.

— Что делается-то! Боже! — всполошилась бабенька. — И Ивана Афанасьевича и дома нет!

Тут мимо нее стрелой пронеслась к дверям Груша, до сего момента неподвижно сидевшая в кресле. «Африканыч!» — разнесся по дому ее звонкий голос. На пороге она обернулась к Пашке:

— Куда они поехали?

— Да знамо куда… на Соколову гору, — отозвался тот.

Так Груша с Африканычем оказались в несущемся вихрем к Соколовой горе шарабане. Что они будут делать, когда найдут дуэлянтов, и как избавят Мечислава Феллициановича от опасности, Груша не знала, никакого плана действий придумать не успела, чувствовала только, что не может просто сидеть и ждать, гадая, вернется ли он жив и здоров, будет ли ранен или принесут в дом его окровавленное, бездыханное тело.

На очередном подъеме шарабан замедлил ход, затем остановился. Африканыч завертел головой, высматривая поединщиков. В этот миг утренний благостный покой и гомон птиц разорвал прогремевший выстрел. Груше даже показалось, что она оглохла от последовавшей за этим звенящей тишины.

— Степан Африканович! Гони вон туда! — закричала Груша, указывая в сторону малозаметной проселочной дороги, забиравшей круто вправо и терявшейся в густых зарослях орешника.

Небольшая поляна саженей десяти в длину в самом центре густой лещины устроила обоих, и подполковника, и князя.

— Вот здесь нам никто не помешает, — изрек Тауберг, на что Голицын согласно кивнул:

— Да, место вполне подходящее.

— Выбирайте, — раскрыл Иван коробку с заряженными до того пистолетами.

Не глядя, Голицын вынул из бархатного углубления один из «Лепажей». Тауберг взял другой и отбросил коробку в сторону.

Затем они вышли не середину поляны и встали спиной друг к другу.

— Один, два, три, — начал считать Тауберг, отходя от Голицына.

— Четыре, пять, — вышагивал в противоположную сторону Антоан.

Отсчитав каждый по пять шагов, поединщики остановились. Тауберг, вынув из ножен саблю, вонзил ее в землю возле места, где стоял. То же самое проделал и Голицын, воткнув в землю прутик, сломанный по дороге. Затем они отошли в самые концы поляны.

— Сходимся! — крикнул Иван и первым шагнул навстречу Голицыну.

«Нехорошо как-то, не по правилам. Мальчишество, — пронеслось в голове подполковника, но он упорно шел вперед, целясь князю в голову. — Будто дел у меня никаких больше нет, — ворчал он про себя, — как стреляться с этим бонвиваном. А может, убить его ко всем чертям?» Однако с каждым шагом дуло пистолета Ивана опускалось все ниже.

«Выстрелю ему в плечо, — решил Тауберг, — с левой руки стрелять он не может, промахнется наверняка. А потом отвезу его в лечебницу, сбагрю с рук, пусть там им занимаются. И чем дольше, тем лучше…»

Антоан с поднятым пистолетом двинулся на противника. Когда он дошел до прута, Тауберг уже стоял у воткнутой в землю сабли и целился Голицыну то ли в плечо, то ли в грудь.

«На хрена мне все это надо?» — подумалось вдруг Антоану, словно некая его часть отделилась от него и взглянула на происходящее со стороны. Верно, часть эта принадлежала Мечиславу Феллициановичу, потому как следующей мыслью была такая:

«Ежели он выстрелит и промажет, не буду стрелять».

Прозвучавший выстрел невольно заставил Антоана вздрогнуть. Однако голубоватое облачко от выстрела вылетело не со стороны подполковника, а откуда-то сбоку, из зарослей орешника. Тауберг удивленно скосил глаза в сторону и опустил пистолет, кажется, даже с облегчением.

— Эт-то еще что, черт подери, — буркнул он для вида, понимая уже, что никакой дуэли не будет. Голицын тоже опустил пистолет и смотрел в сторону зарослей орешника. Не сговариваясь, они пошли к месту, откуда раздался выстрел и вылетело пороховое облачко.

— Вон, кровь, — произнес Иван, когда они прошли на выстрел через густые заросли орешника. Шедший позади Голицын тоже увидел на траве кровавое пятно. От пятна шла полоса примятой травы.

— Уполз, — констатировал Антоан.

— Далеко не уползет с такой раной. Здесь где-нибудь притаился.

Они пошли по примятой траве, местами пятнеющей алым цветом, будто совсем недавно протопал здесь пьяный маляр, разбрызгав из своего ведерка красную краску. Голицын шел следом, изредка поглядывая на обтянутую мундиром крепкую спину Тауберга. Когда он пригибался, дабы нырнуть под лапы веток, под мундиром явственно вырисовывались бугры мышц.