Ким и Бетт хранили гробовое молчание, пока не вышли из просмотрового зала на улицу. И тогда Бетт взорвалась:

— Этот парень имел наглость!..

Но Ким прервала ее, пожав плечами:

— Он прав, мама. У меня никогда ничего не получится в шоу-бизнесе — у меня нет для этого данных. Сегодня я сделала последнюю попытку.

— Как ты можешь так говорить, крошка?! — взмолилась было Бетт, но Ким твердо стояла на своем. Она сделала все, что могла, и из этого ничего не вышло: она испытывала страх перед сценой и была на грани нервного истощения. Лучше уж подметать улицы, чем согласиться опозориться еще хоть раз!

— Стать официанткой — еще куда ни шло, — ответила мать. — Множество актрис этим занимается, когда находятся в простое. Особенно в таких местах, где развлекается высший свет. Но подметать улицы?! Только через мой труп! Не теряй веры, сладкая моя… Что-нибудь да подвернется.

— Волшебник? — беспечно поинтересовалась Ким.

— Не остри.

Несмотря на радужные предчувствия Бетт в новогоднюю ночь, ничего хорошего так и не произошло. Прошел почти год, а они по-прежнему ютились в унылых меблирашках, считая гроши, рыская по третьесортным магазинчикам на Второй авеню в поисках дешевых нарядов.

Все делалось по правилам: было оплачено занесение имени Ким в «списки талантов»; глянцевые фотографии с ее изображением, на оборотной стороне которых были отпечатаны краткие сведения о ней (расписывающие, хоть и сдержанно, ее достоинства), имелись чуть ли не во всех рекламных агентствах.

Бетт просматривала объявления в газетах «За кулисами», «Шоу-бизнес», не оставляла без внимания и журналы «Век рекламы» и «Бродкастинг». Она пока никак не могла решить окончательно, где начнется «большой прорыв» Ким, — на Бродвее, в рекламе или в качестве модели. Больше же всего она рассчитывала попасться на глаза нужному человеку.

Из этого вытекало, что Ким всегда надо было выглядеть «должным образом». Она никогда не выходила из дому — даже просто вынести мусор — без того, чтобы не быть тщательно одетой, причесанной и наманикюренной. В эпоху моды на очки «времен моей бабушки», растрепанных волос и линялых джинсов, в обществе, взбаламученном сексуальным взрывом, наркотиками и рок-н-роллом, Ким выглядела анахронизмом: юная леди в белых перчатках, будто сошедшая с экрана из фильма пятидесятых годов с участием Дорис Дэй.

Деньги были для Вестов постоянной проблемой. Им с трудом удавалось сводить концы с концами: они становились приходящими няньками и вообще брались за любую временную работу, даже с неполным рабочим днем. Как-то Ким посчастливилось сняться в телевизионном рекламном ролике, заказанном продавцом автомобилей для сельской местности, — она открывает дверцу подержанного «бьюика» и улыбается. Но на этом ее карьера модели и застопорилась.

— У нее слишком большой бюст, — сказали Бетт в одном из главных рекламных агентств. — Журналы мод «Мадемуазель» и «Очарование» предпочитают в качестве моделей девушек с менее пышными формами. Вообще-то сейчас делают операции по уменьшению груди… Вы на это не согласны? Что ж, тогда вам следует обратиться в журналы для мужчин.

Бетт пришла в ярость: «Гастлер»?! «Пентхаус»?! Ее Ким в роли «Подружки Месяца»? Можно ли представить себе менее подходящее занятие для невинной и неиспорченной девушки?!

Искусство — другое дело. Особенно настоящее искусство. Поэтому Бетт заинтересовалась предложением одного издателя принять участие в выпуске серий рекламных плакатов по этой тематике. То, что серия называлась «Экзотическая пресса», не имело значения, ведь цель ее носила чисто эстетический характер.

— Никакой обнаженной женской натуры, это богопротивно! — воздевал руки к небу мистер Будериан. — Мы используем классические сюжеты.

Каждая фотография будет представлять собой как бы новое прочтение шедевров живописи, уверял он Бетт, только центром их будут женские образы на фоне какой-нибудь американской достопримечательности. Мона Лиза в черном шифоновом платье на фоне Манхэттена. Боттичеллиевская Венера, выходящая из фонтана в Центральном парке, чья нагота целомудренно скрыта под великолепными волосами. Ким же видится ему «Спящей цыганкой» Руссо.

— Красота вашей девочки такого же призрачного, сказочного плана.

Вся серия направлена на общеобразовательные и воспитательные с точки зрения художественного вкуса цели. Он уже нанял фотографа-венгра, специалиста высшего класса; они ожидают широкого спроса на свою продукцию. И хотя гонорар Ким довольно скромен, отдача, «я имею в виду отдачу в лучшем смысле этого слова», от ее участия в проекте будет потрясающей.

По совету мистера Будериана Ким отправилась на следующий день в Музей современной живописи, чтобы посмотреть на картину Руссо. Она долго сидела перед ней, очарованная. Картина и вправду была какой-то призрачной, нереальной: смуглая женщина спит на земле, рядом с ней гитара. Одежда спящей приглушенных, размытых тонов. Пустынный пейзаж, озаренный холодным лунным светом… Над женщиной стоит лев с поднятым хвостом и опущенной головой.

Ким была озадачена. Что лев собирается делать: изнасиловать цыганку? Съесть ее? Да и существует ли он вообще — может, только в сновидении женщины? Кто ответит? Картина отвечала молчанием. Ким самой захотелось спать и видеть сны…

— Скажи мистеру Будериану, что я буду счастлива принять его предложение, — медленно сказала она матери, вернувшись вечером домой и все еще находясь под впечатлением от увиденного. Интересно, размышляла Ким, будет ли она фотографироваться с живым львом? И почему не выбрали для плаката темноволосую девушку? Ведь сама она настолько ярко выраженная блондинка! Впрочем, по сути своей они с матерью цыганки…

Дорога к славе, как позже отметила Ким, вымощена не только благими намерениями, но и обманом, глупой рекламой, надувательством, дешевым фарсом. Час в музее и полдня в студии на Десятой Западной улице привели к тому, что лицо Ким (уж не говоря об остальных частях тела) на выпущенных массовым тиражом плакатах появилось в клубах, барах, танцевальных залах чуть ли не по всей стране.

Все началось со льва.

— Льва арендовать невозможно, — объяснял ей Ласло Береш, пока она накладывала макияж. Это был добродушный венгр средних лет, говоривший на ломаном английском. — Или пантеру. Слишком дорого просят. А чучело — подделка, фальшивка! — он презрительно махнул рукой.

Вскоре его ассистент, молодой парень, который называл себя «Джимми-рулевой», притащил в студию большую картонную коробку. Ким заглянула внутрь.

— А он живой?

— Накачан снотворным, — заверил ее Джимми, — зовут Борисом.

— Не слишком ли мы отвлеклись от сюжета Руссо? — заметила Ким, обращаясь к Ласло.

— Свобода творчества, дорогая, — возразил тот с улыбкой.

Затем возникла проблема с костюмом. Назвать его прозрачным значило бы сильно преуменьшить эту его характеристику.

— Сквозь него же все видно! — воскликнула Ким.

— Не волнуйся, дорогая, мы задрапируем тебя Борисом… вот здесь… и там… это будет с таким вкусом! Ничего неприличного.

Ким осторожно дотронулась до Бориса. Он оказался на удивление теплым. Красивым. И определенно находился в летаргии.

— Мистер Ласло… сэр… Это… м-м-м, питон или удав?

— Откуда мне знать? — последовал ответ. — Разве я похож на специалиста по дамским сумочкам?

Ким рассмеялась и поблагодарила Всевышнего, что здесь нет ее матери: Ласло запретил ей присутствовать при съемках, заявив, что это помешает творческому процессу. О процессе можно было легко составить представление по снимкам, развешанным на стенах: это были исключительно фотографии женщин, в основном обнаженных, сделанных с налетом идеализирования. Когда доходило до восхваления красоты женского тела, Ласло Береш превращался в истинного художника.

Однако если бы Бетт бросила хоть один взгляд на эти шедевры, от которых Ким пришла в восторг, она бы схватила дочь в охапку и со скоростью, близкой к скорости света, поволокла бы ее прочь из мастерской с криком: «Мама знает лучше!» Но на сей раз лучше матери знала дочь. А Ласло вообще знал лучше, чем кто бы то ни было, она преклонялась перед его вкусом.