— Ну, это тоже своего рода оскорбление… Мой старик меня унижал. Не сексуально, а вообще… Он был пьяницей и ублюдком. Ладно, черт с ним! И с твоим отцом тоже! — Сэм сделал классическое непристойное движение средним пальцем руки: — Вот им всем! Они свое получат.

Когда именно произошел поворот в душе Сэма от простого возмутителя общественного спокойствия к чему-то более мрачному, опасному, Аликс не могла сказать точно. Оглядываясь назад, она поняла, что это был постепенный, но непрерывный процесс. Вначале перемены носили чисто внешний характер. В частности, шаг за шагом менялся стиль его одежды: вместо студенческой униформы (голубые джинсы и рубашки с квадратным вырезом) — черные свитера с глухим воротом, маскировочные флотские брюки, широкий кожаный ремень, похожий на патронташ… Его новое обличье испугало Аликс.

— С чего это ты теперь носишь походные ботинки? — спросила она его в один жаркий августовский день. — На улице тридцать градусов!

— В них удобно, — последовал ответ. — И еще это как бы определенная заявка.

— На что?.. — она почти боялась спрашивать, но вместо прямого ответа он начал разглагольствовать о том, что, на его взгляд, является неправильным в студенческом движении.

— Словеса, одни словеса! — говорил он, яростно жестикулируя. — Думаешь, мы решим мировые проблемы одной болтовней? Господи! Я устал от болтовни, Брай! Только пустое воздухотрясение! Одна приличная бомбочка со слезоточивым газом произведет больший эффект, чем эти бесконечные дурацкие сборища старшекурсников!

Аликс поморщилась, но успокоила себя мыслью о том, что эта тирада — тоже «пустое воздухотрясение».

— Слава Богу, что пока только со слезоточивым газом… — тихо заметила она.

Однажды он вернулся домой в берете а-ля Фидель Кастро, который придавал ему какой-то лихой и драчливый вид. Аликс возненавидела его, этот берет, с первого взгляда, но побоялась слишком нажимать на Сэма.

— Следующим шагом, я думаю, будет борода. — Она провела пальцами по его подбородку. — Или ты уже начал ее отращивать? В таком случае столь желанная тебе революция действительно начнется! И начну ее я.

Он пропустил эту невеселую шутку мимо ушей.

— А знаешь ли ты, — задумчиво протянул Сэм, — что Кастро начинал всего с тринадцатью единомышленниками? А у Христа их было еще на одного человека меньше…

Интересно, кто теперь шутит, подумалось ей.

Но вскоре после этого эпизода, когда уже начались занятия в колледже, случилось нечто, заставившее ее испугаться куда сильнее.

Аликс и Сэм прогуливались по Мемориэл-драйв, споря по поводу предвыборной кампании одного из претендентов на пост мэра Нью-Йорка.

Внезапно он остановился и приник к окну припаркованного к тротуару большого шевроле с багажником.

— Посмотри-ка сюда, — он, ухмыляясь, повернулся к Аликс. — Какой-то идиот оставил в машине ключи зажигания. Залезай, Брай, и поедем кататься!

— Ты шутишь!

— Давай, давай, малышка! Как будто нас пригласили…

— Сэм! — Ее сердце колотилось как сумасшедшее. — Это безумие! Послушай, если ты хочешь прокатиться, пойдем в гараж и возьмем мою машину. Но это… Ты говоришь как разбойник с большой дороги!

— Мы слышим речь адвоката? — поддразнил он. — Надо же, разбойник с большой дороги… Господи, Брай, неужели ты собираешься провести всю жизнь вот так — защищая эту чертову частную собственность?! Разве ты не знаешь, что эта собственность уже краденая? Или боишься, что шпики твоего отца следят сейчас за нами? Ладно, как хочешь, а я еду! — И он взялся за ручку автомобиля.

У Аликс закружилась голова: на улице было полно людей.

— Едешь или нет, Брай? Решай! Прямо сию минуту!

Она повернулась и пошла прочь так быстро, как только могла, уверенная, что он последует за ней, молясь, чтобы вся эта бессмыслица оказалась простой бравадой. Через несколько секунд взревел мотор, и шевроле промчался мимо нее, просигналив три раза. Сэм высунул голову из окна и захохотал во все горло, как будто все происходящее было невероятно смешно.

Она провела ужасную ночь, ожидая звонка из полицейского участка с сообщением, что Сэм арестован и требуется залог для его вызволения. Но звонка так и не последовало. А когда Сэм на следующий вечер вернулся домой, он вел себя так, будто ничего не произошло…

Какой бы редкостью ни был такой великолепный автомобиль для столь малозначительной улочки, как Норт-Энд, он двигался именно за Сэмом Мэттьюзом. Сэм предчувствовал, что «вызов» последует в один из этих дней.

— Мистер Мэттьюз? — шофер дотронулся до козырька фуражки. — Не сядете ли в машину? Мистер Брайден хотел бы встретиться с вами.

— Я бы тоже хотел с ним встретиться.

В молчании ехали они сквозь сырую октябрьскую ночь, и через полчаса подкатили к высоким чугунным воротам. Шофер набрал цифровой код на приборной доске, и ворота медленно разошлись в стороны, открыв широкую подъездную аллею, обсаженную дубами. Сэм похлопал водителя по плечу.

— Да, сэр? — обернулся тот.

— Как вас зовут?

— Биллингз, сэр.

— Биллингз-Сэр… Прекрасное имя. Скажите-ка, Биллингз-Сэр, как действуют эти ворота? С помощью какого-то электронного приспособления?

— Обслуживающему персоналу не разрешается говорить о системе безопасности с посторонними.

Сэм не мог удержаться от насмешки:

— Возможно, вскоре я стану одним из вас. Или наемным рабочим, или членом семьи, в чем, собственно, разница невелика.

Аликс описывала свой дом как «комфортабельный», но она всегда отличалась излишней сдержанностью: дом оказался огромным особняком в стиле эпохи Возрождения, и его архитектор был явным последователем Монтичелло.

Дверь открыла горничная-филиппинка.

— Могу я взять ваш пиджак, сэр? — с легким акцентом спросила она.

— Не стоит, — ответил Сэм, — я не думаю, что задержусь надолго.

Она провела его через холл к комнате с двойными дверями.

— Туда, сэр, — показала она на них. — Мистер Брайден ждет вас.

Это была красивая комната, обставленная старинной английской мебелью, — с высоким белым потолком, лежащими на полу восточными коврами и с картинами американских примитивистов по стенам. У окна в чиппендейльском крутящемся кресле сидел Льюис Брайден — прямой и подтянутый, в темном деловом костюме, со сложенными на коленях руками. Бросались в глаза его длинные пальцы и ухоженные ногти.

Сэм пересек комнату, каждым шагом выражая презрение: его ботинки оставляли на ковре грязные следы. Брайден не шелохнулся и не удостоил его приветствием, а только указал кивком головы на кресло напротив себя. Сэм уселся, положил ногу на ногу и вытащил из кармана пачку сигарет.

Заняв исходные позиции, мужчины молча изучали друг друга — как в детской игре, проверяя, у кого сила воли крепче: кто первым нарушит молчание?

Сэм ухмыльнулся и закурил свой «Галуаз». Брайден поморщился, но ничего не сказал. Что до Сэма, они могли сидеть так хоть целую вечность: будь он проклят, если начнет разговор первым!

Наконец Льюис Брайден не выдержал.

— Сэм Мэттьюз, — произнес он скорее утвердительно, чем вопросительно. Сэм затянулся сигаретой и стряхнул пепел на пол.

Они еще какое-то время смотрели в упор друг на друга, а потом, скрестив на груди руки, Брайден заговорил:

— Сколько?

Слова, срываясь с его губ, будто падали на ковер мертвым грузом. Интересно, подумалось Сэму, это у комнаты звуконепроницаемые стены или просто за городом такая обволакивающая тишина? Сам-то он был сугубо городским жителем.

С задумчивым видом покурив еще некоторое время, он затушил сигарету в вазе из непрозрачного кварца.

— О, мне это нравится, мистер Брайден! Вы немногословный человек. Непосредственный. Прямой. «Сколько»? Прямо как барон Скарпиа из «Тоски»: «Кванто?» «Сколько»? Очень по-оперному! Я, знаете ли, учился музыке… Мне вообще нравятся театральные жесты. Но вернемся к вашему вопросу. Я так полагаю, что речь идет о моем прейскуранте. Ну, как и при любой сделке, цена зависит от характера оказываемых — или не оказываемых, в зависимости от ситуации — услуг. Думаю, в данном случае мы говорим о приданом. — Он нахально улыбнулся. — Или, может, нам следует называть это приданым наоборот. То есть сколько я запрошу за то, чтобы не жениться на вашей дочери, потому что она готова выйти за меня в любую минуту, и вы это знаете. Конечно, вы можете использовать другую возможность и оставить ее без гроша, но это ровным счетом ничего не значит для Аликс. Она готова жить одной любовью.