Проблема состояла только в том, что она ничего не смыслила в экономических вопросах: она никогда не интересовалась, что сколько стоит. Ежемесячно ей выделялись деньги на карманные расходы, у нее всегда была куча расходных счетов и кредитных карточек. Все счета отправлялись непосредственно отцу: Льюис оплачивал квартиру, гараж, счета от бакалейщика, уборщицы и даже парикмахера. Она понятия не имела, сколько тратит!

То, что она оказалась женщиной относительно скромных запросов, было, конечно, неплохо (а вообще-то ее костюмы в стиле Шанель и те самые «маленькие черные платьица» стоили целое состояние), но гораздо лучше было то, что ее расходы никогда не лимитировались…

До настоящего времени. Внезапно Аликс обнаружила, что не имеет ни малейшего понятия о том, как жить дальше. Где учатся быть бедным? Преподают ли на каких-нибудь курсах эту науку? Существуют ли учебники «Для только что разорившихся»?

Первое столкновение с реальностью произошло, когда она поинтересовалась у домовладелицы размером платы за свою квартиру.

— За месяц?! — переспросила та, потрясенная до основания.

Здравый смысл говорил Аликс о необходимости подыскать жилье подешевле, но она ему сопротивлялась. Эта квартира будет последним излишеством в ее жизни. Как может она покинуть дом, где они с Сэмом проводили такие упоительные ночи и так блаженствовали по утрам? Здесь даже стены хранили воспоминания! И кроме того, где Сэм сможет найти ее, если не здесь? Хотя со дня взрыва прошли уже недели, от него так и не пришло никаких известий.

Ежедневно Аликс кидалась к почтовому ящику в надежде получить хотя бы открытку. С канадским горным пейзажем, например… или с изображением Биг-Бена… или улицы в Стокгольме. Без подписи. Только «Привет!» или «Хорошо бы ты была здесь» — этого ей хватило бы: Аликс прочла бы между строк и успокоилась.

Но Сэм был сверхосторожен. Ее телефон мог прослушиваться, почта — просматриваться. Все эти предположения были вполне резонны. И все же раньше или позже он даст о себе знать! Он ведь обещал. Может, он даже лично объявится, проскользнув тайком мимо швейцара… У него по-прежнему есть ее ключи.

В канун Нового года Аликс отказалась от всех предложений встретить его в студенческих компаниях. У нее не было настроения что-то праздновать, а одна лишь мысль об яичном коктейле вызывала дурноту. (Интересно, может ли по вечерам тошнить так же, как по утрам?) Кроме того, она была уверена, что именно этой ночью Сэм подаст о себе весточку. У нее было предчувствие. Он всегда так чутко улавливал ситуацию… А какая ситуация может быть символичнее завершения целого десятилетия и наступления следующего?

Аликс приготовилась ждать, усевшись с томом «Гражданские правонарушения», бутылкой диетической «Пепси» и банкой консервов. (Одно из последних открытий: гамбургер, оказывается, дешевле, чем филе-миньон, а консервированные спагетти — чем что бы то ни было вообще.)

Она занималась до полуночи, прослушала бой часов с Таймс-сквер и наконец вынуждена была признаться себе, что и сегодня ничего не услышит от Сэма. Но она была уверена, что где бы он ни был, сейчас он думает о ней. Так же, как и она о нем.

— С Новым Годом, дорогой! — Она послала ему воздушный поцелуй, разделась и легла в постель. Точнее, на матрас, положенный на пол. Забавно, подумалось ей, что не так давно спать на полу казалось ей пределом социального падения… Смешно, как быстро могут меняться обстоятельства! И как резко. О эта великая человеческая приспособляемость!

Лежа в темноте и прислушиваясь к праздничным голосам с улицы, она подумала, что интересно было бы узнать, что произойдет раньше получение ею права на юридическую практику или рождение их с Сэмом ребенка…

Если Сорок четвертую улицу называли сердцем Манхэттена, то, следуя этой анатомической терминологии, Четырнадцатую улицу можно было отнести к органам, расположенным пониже, — например, к пищеварительным.

Когда-то этот район считался центром нижней части Ист-Сайда, куда стекались обитатели квартир, сдаваемых внаем, — чтобы развлечься, посмеяться и забыть о своих житейских проблемах в еврейских театрах, украинских клубах, турецких банях и дешевых ресторанчиках, где официанты в черных костюмах разносили посетителям бутерброды и доброе старое немецкое пиво.

Однако к началу семидесятых европейцы, заселявшие район, либо вымерли, либо переехали куда-то, и на смену им появились новые, многонациональные и разноязычные жители, у которых не было ничего общего, кроме нищеты. Четырнадцатая улица переживала тяжелые времена. Первые этажи домов, которые еще не были заколочены, превратились в винные погребки, шляпные мастерские, лавчонки уцененных товаров, пиццерии, а в нескольких шагах, на Третьей авеню, расположилась скромная юридическая контора «Аронов, Мартинец энд Брайден».

Перебравшейся в Нью-Йорк Аликс здесь нравилось, хотя все теперь было настолько по-другому, как если бы она перенеслась на другую планету.

Сэм исчез. Возможно, она больше никогда не увидит его. Пока же ей никак не удавалось наладить свою жизнь.

Когда Аликс закончила университет, перед ней открывались большие перспективы с точки зрения устройства на работу. Барьеры, ставившиеся раньше перед женщинами в профессиональном плане, постепенно рушились, особенно для выпускниц Гарварда. Аликс могла поступить в одну из солидных юридических фирм и помахать ручкой своим финансовым проблемам. Но после всего пережитого она просто не могла так поступить: Сэм запрезирал бы ее. Да она и сама себя запрезирала бы…

Ей казалось неприличным, что лучшие специалисты в области юриспруденции занимаются таким неблагородным делом, как увеличение капиталов и без того состоятельных людей. Именно неимущие в большей степени нуждаются в защите своих прав. Им приходилось туго в этой жизни, им грозили всевозможные неприятности: потеря имущества, депортация, тюрьма… Помощь юристов высокого класса зачастую была для них вопросом жизни и смерти. Трудно было получить большее моральное удовлетворение, чем оказывая им эту помощь.

Коллеги Аликс разделяли ее чувства.

Как и она, Джефф Аронов и Эдди Мартинец были детьми шестидесятых годов: светлые головы, энтузиасты, преданные идее социальной справедливости. Не будучи партнерами в полном смысле этого слова, они делили между собой текущие расходы и обменивались знаниями и опытом.

Понимая, что в этом мире понятия «делать добро» и «процветать» вовсе не идут рука об руку, они отдавали предпочтение первому.

Работу свою ребята выполняли просто и буднично, без всякого важничанья. Официальная униформа их состояла из голубых джинсов и безрукавок с треугольным вырезом. Причем, Джефф вообще утверждал, что трудится наиболее плодотворно, если у него на голове задом наперед надета спортивная кепка. Теоретически каждый их них выполнял в конторе любые обязанности (включая вытряхивание пепельниц), но наряду с этим существовала и определенная специализация: Джефф Аронов считался экспертом по вопросам гражданских правонарушений, Эдди Мартинец, бегло говорящий по-испански, занимался проблемами иммигрантов, а Аликс вела уголовные дела.

Из них троих она единственная не гнушалась общением с уголовниками. Она понимала, что те и сами являются в определенном смысле жертвами — расизма, злоупотребления наркотиками, жестокого обращения в детском возрасте… Аликс никогда не проявляла излишнюю щепетильность при выборе клиентов: как говорится, поручи ей совет присяжных защищать бутерброд с ветчиной, она бы и его защищала.

То, что дела в их конторе шли бойко, но особенно большой прибыли не приносили, становилось ясно с первого взгляда на ярко освещенную приемную. В рабочее время в ней обычно находилось человек шесть посетителей, ожидающих своей очереди на пластмассовых стульях. Они перелистывали старые номера «Ньюсуика» и «Спорте Иллюстрейтед», беспокойно елозя ногами по протертому линолеуму. Общая картина напоминала парикмахерскую. Остальная часть помещения конторы состояла из трех маленьких кабинетиков, разделенных между собой деревянными перегородками, в каждом из которых стояло по обшарпанному письменному столу и шкафу с выдвижными ящиками для папок с документами. Хозяйкой приемной была секретарша Тери Чикарелли — маленькая толстушка с бронксовским акцентом и незаурядными организаторскими способностями, у которой всегда можно было стрельнуть жетон на метро, опаздывая на судебное заседание.