После того как командир стал способен управлять кораблем, он попытался снять стоящую носом к берегу лодку с мели. Для этого он скомандовал «задний ход», но электрик Кижаев, не придя еще в полное сознание, вместо «назад» дал ход «вперед». Командир спустился вниз и попытался выяснить, почему электрик не выполнил команду, на что тот ответил: «Наша лодка должна идти только вперед, назад нельзя: там фашисты». Пришлось командиру около электрика поставить Пустовойтенко, чтобы тот «обеспечил правильное исполнение команд». Больше проблем с моторами не возникало.

От ударов о камни М-32 сломала вертикальный руль, и он мог перекладываться только влево. Батарея разрядилась. Короче говоря, сняться с камней не могли. Командир, не до конца еще придя в себя, не находил правильного решения. В этот тяжелый для лодки момент к нему подошел матрос Гузий и предложил запустить дизель. Пустовойтенко и моторист Щелкунов приготовили мотор и дали сразу 600 оборотов. Лодка пошла по камням и вышла на чистую воду, а затем, обогнув Херсонесский маяк, прошла по фарватеру за минное поле и взяла курс на Новороссийск.

За сутки до этого, 22 июня, другая «малютка», М-60, под командованием Б.В. Кудрявцева в Новороссийске приняла на борт мины, противотанковые патроны и мясные консервы общим весом 7 т, а в 4-ю цистерну — бензин. Когда прием топлива почти завершили, во всех отсеках произошел взрыв паров. Из рубочного люка вырвался большой столб пламени с густым черным дымом. Из центрального поста выскочили наверх сильно обгоревшие люди и по приказу командира бросились в воду. Командир отделения А.А. Власенко, весь в огне (горела одежда и волосы), перед прыжком в воду крикнул командиру: «Закройте судовую вентиляцию, внизу горят мины». Командир БЧ-5 старший техник-лейтенант А.П. Кокин, находившийся на верхней палубе, услышав это, бросился во второй отсек и вместе со старшиной группы электриков Глебовым вынес наверх два ящика с горящими минами. Обследовав весь отсек и убедившись, что горящих мин больше нет, они вышли наверх. Естественно, лодка уже никуда не пошла.

А вот М-33 успела выйти в море, имея на борту 7 т боезапаса в отсеках и 6 т бензина в 4-й балластной цистерне. Учитывая все произошедшее с М-32 и М-60, ее возвращают в Новороссийск и приказывают откачать топливо. Не успев как следует очистить лодку от растекшегося по всем трюмам бензина и провентилировать отсеки, вышли на дифферентовку, в ходе которой произошел взрыв паров бензина. Пламя вспыхнуло в центральном посту и распространилось по всем отсекам, кроме концевых. Люди, находившиеся внизу, особенно в центральном посту, получили сильные ожоги. Но, несмотря на это, они продолжали выполнять свои обязанности, и лодка ни на минуту не теряла управление. Люди выскочили наверх с горящей на них одеждой, обгоревшими лицами и не только, так как многие работали раздетыми до пояса. Командир приказал морякам прыгать в воду, а своему помощнику лейтенанту Рузову спуститься вниз и осмотреть, задраены ли переборки. Внизу стоял черный дым и невыносимая жара. Дышать было нечем. Командир отделения мотористов Бувалко спустился во второй и четвертый отсеки для проверки состояния загруженных минометных мин. Командир БЧ-5 инженер-лейтенант Сапегин, сильно обгоревший в момент взрыва, без какого-либо приказания командира обошел все отсеки, и только после полного осмотра лодки поднялся наверх, доложил командиру, что очагов пожара в отсеках нет, и тут же потерял сознание.

После взрыва лодка подошла к стенке. Всех пострадавших отправили в госпиталь, где один из них, командир отделения трюмных, М.Н. Костылев, через несколько дней скончался, а подлодка ушла в Очемчири для ремонта. Больше «малютки» бензин не перевозили.

Снабжение осажденного Севастополя потребовало от всего личного состава подводных лодок колоссального физического и морального напряжения. Экипажи принимали участие в погрузке и разгрузке, в это же время обычно проводились пополнение энергоресурсов, необходимый уход за механизмами и устройствами, их ремонт. Это было не так легко, так как имело место сильное загрязнение механизмов, особенно электрооборудования, пылью муки, крупы и других продуктов. Не успевала подводная лодка подойти к причалу, как тут же начиналась погрузка. На больших она длилась 8-10 часов, на средних 4–6 часов, на малых — 2–3 часа, а затем снова в поход. Разгрузка больших подлодок занимала 3–3,5 часа, средних 1,5–2, малых 1–1,5 часа. Сразу после выгрузки принимали людей, затем дифферентовались и немедленно уходили. Отдых на переходе в Севастополь практически исключался, так как жилые отсеки были предельно загружены, а на обратном пути в них находились раненые и эвакуированные.

Из вышеизложенного можно сделать вывод, что после 20 июня 1942 г., когда противник более не пропускал в крепость транспорта, Севастополь стал обречен. Это подтверждают слова из отчета командующего Северо-Кавказским фронтом С.М Буденного начальнику Генерального штаба Красной Армии А. Василевскому и наркому ВМФ Н.Г. Кузнецову от 12 июля 1942 г., в котором он, «отдавая должное организации и руководству обороной СОРа со стороны командования СОРа», отмечает:

В докладе также отмечается, что «к началу 3-го штурма Севастополя СОР имел меньше 2,5 боекомплекта снарядов крупного калибра, меньше 3-х боекомплектов снарядов среднего калибра, меньше 6 боекомплектов снарядов мелкого калибра и около 1 боекомплекта мин, что совершенно недопустимо. В то же время период длинных ночей не был использован для подвоза при еще слабой блокаде Севастополя».

Реальная обстановка по боеприпасам в Севастопольском оборонительном районе складывалась приблизительно следующая. Артиллерия Приморской армии перед третьим штурмом имела по выстрелам в боекомплектах: калибра 122–155 мм — 2–2,5; калибра 75–85 мм — 2,5–3; калибра 37–45 мм — до 6; для минометов калибра 107–120 мм — 0,9; для минометов калибра 82 мм — немногим более одного боекомплекта; для минометов калибра 50 мм — 2.

Здесь надо отметить, что величина боекомплекта различна для орудий разных калибров. Так, в армейской артиллерии один боекомплект для 75-85-мм орудий составляет 120–140 выстрелов на орудие, для 122-мм — 80 выстрелов, для 152-мм — 60.

Береговая артиллерия оказалась обеспечена боеприпасами значительно лучше. Хотя количество боекомплектов не выглядит внушительно, но надо иметь в виду, что в береговой артиллерии боекомплект в 5–8 раз превышал таковой для полевой артиллерии. К началу штурма 305-мм орудия в береговой артиллерии имели в среднем по 1,35 боекомплекта, или по 270 выстрелов на орудие, что по армейским нормам составляло 8–9 боекомплектов. Для орудий 30-й и 35-й батарей это количество являлось предельным, то есть после израсходования указанного числа снарядов тела орудий полностью изнашивались.

Орудия калибра 180 мм также имели запас, достаточный для достижения полного износа орудий, 152 мм — 1,84 боекомплекта, или по 370 выстрелов (по армейской норме — 7–8 боекомплектов); 130 мм — 1,7 боекомплекта, или по 340 выстрелов (по армейской норме — 6–7 боекомплектов); орудия 100-102-мм — 3,6 боекомплекта, или по 1000 выстрелов (по армейской норме — более 10 боекомплектов); орудия 45 мм — 1,5–2 боекомплекта, или по 1000 выстрелов (по армейской норме — около 6 комплектов).

На первый взгляд все выглядит внушительно, но для отражения штурма этого оказалось недостаточно. Не надо забывать, что все же именно полевая артиллерия в силу своей относительной многочисленности и специфики боевых действий составляла огневую основу обороны Севастополя. Артиллерия береговой обороны в силу своей дальнобойности, точности стрельбы и мощи боеприпасов скорее являлась своего рода резервом командования СОР. То есть она внесла огромный вклад в оборону Севастополя, но не могла подменить собой полевую артиллерию.