Севастополь был обречен, но это не означает, что его гарнизон не мог быть эвакуирован. Если бы такое решение приняли уже 20 июня, то эта задача при всей своей сложности была решаема. Можно предположить, что именно 20–23 июня командование флотом поняло всю бесперспективность положения: ежедневно войска оставляли рубеж за рубежом, артиллерия испытывала острый снарядный голод. Несмотря на то что авиация СОР ежесуточно производила более полусотни самолето-вылетов, превосходство в воздухе оставалось за противником. Однако даже в эти дни четыре-пять советских самолетов отваживались на штурмовки позиций германских войск в дневное время.
В этих условиях командующий флотом в своих ежедневных донесениях командующему Северо-Кавказским фронтом стал прямо указывать, что без срочной помощи войсками (не менее стрелковых дивизии и бригады) и боеприпасами Севастополь не удержать. То есть отчасти повторялась картина с донесением командира Главной базы флота контр-адмирала Г.В. Жукова от 19 декабря 1941 г. на имя Верховного Главнокомандующего о положении Севастополя [47]. Там он прямо указывал, что без немедленной помощи крепость продержится не более трех дней. Тогда обращение к Сталину через голову всех своих начальников помогло, дополнительные войска немедленно доставили в СОР, что позволило ему продержаться до начала Керченско-Феодосийской операции.
Но в декабре проблема состояла в том, где взять войска — пришлось снимать их с десантной операции. Теперь же проблема была в другом: как доставить войска в Севастополь. И уж Военный совет флота точно знал, что в данных условиях обстановки это просто невозможно, да скорее всего уже поздно. Таким образом, намек был более чем прозрачным: надо уходить.
Однако никто не отменял директиву командующего Северо-Кавказским фронтом С.М. Буденного, которому оперативно подчинялся СОР и Черноморский флот, от 28 мая 1942 г., где он приказал предупредить весь личный состав СОРа, что «переправы на Кавказский берег не будет», то есть надо было сражаться за Севастополь до последнего.
Однако, по-видимому, какая-то документально незафиксированная работа по разъяснению реального положения дел в СОР велась на уровне штабов флота и фронта на Кавказе. 29 июня противник форсировал Северную бухту, и больше ни о какой дальнейшей обороне Севастополя речь уже идти не могла — в последующие сутки управление войсками со стороны командования СОР в целом оказалось утеряно. 30 июня последовал официальный доклад Октябрьского Буденному и последнего Сталину [48]. В тот же день Ставка ВГК дала разрешение на оставление Севастополя [49]. Но теперь-то уж точно оказалось почти поздно.
Почти — потому что на самом деле еще можно было попытаться провести операцию по эвакуации крепости. Вопрос заключался в цене. Речь могла идти именно об операции Черноморского флота, когда для ее проведения привлекли бы все наличные войска, силы и средства флота, а также частично Северо-Кавказского фронта. Даже если бы такую операцию провели 22–25 июня, она наверняка не стала бы столь успешной, как в случае с Одессой, но вполне могла завершиться с меньшими потерями, чем прорыв из Таллина. Если вести речь о проведении операции 2–3 июля, то потери были бы очень значительными, однако большую часть гарнизона могли бы доставить на Кавказ.
Откуда такая уверенность? Из анализа событий, произошедших вокруг того же Севастополя в апреле — мае 1944 г. Но об этом позже. Здесь же отметим, что скорее всего никакой операции Черноморского флота по эвакуации Севастопольского оборонительного района не то что в начале июля, но и в двадцатых числах июня не могло быть в принципе. А причина состоит в том, что ее просто оказалось некому спланировать и провести.
Естественный вопрос: эвакуацию Одессы было кому планировать, а Севастополя — нет? Ведь командование и штаб флота оставались те же. Все правильно, но в октябре 1941 г. операцию планировал единый штаб под непосредственным контролем командующего в спокойной обстановке обжитого Севастополя, куда война только-только докатилась, — первый ощутимый бомбовый удар по Главной базе германская авиация нанесла 30 сентября. Другое дело — июнь 1942 г. Штаб флота разорван между Севастополем и Туапсе. При командующем имелась оперативная группа штаба флота, через которую он пытался осуществлять руководство Черноморским флотом из осажденной крепости. Кстати, штаб Севастопольского оборонительного района сформировали лишь в мае 1942 г. До этого боевыми действиями на суше управлял штаб Приморской армии.
Но и сформированный в мае штаб СОР еще толком не развернулся, и в него входили лишь начальники связи и гидрографии. В это время на командующего непосредственно замыкалось 14 (!) подчиненных инстанций. Ни о каком тщательном планировании операции флота в условиях гибнущего Севастополя не могло быть и речи. К тому же начальник штаба флота контр-адмирал И.Д. Елисеев, находившийся на Кавказе, был ограничен комфлота в принятии самостоятельных решений. Нередко обстановка складывалась так, что требовалась немедленная реакция на ее изменение, но начальник штаба, являясь первым заместителем командующего флотом, предварительно докладывал последнему шифром в Севастополь свои предложения и затем ждал их утверждения. Все это приводило к потере драгоценного времени и вредно отражалось на решении задач. Нужно отметить, что все предложения начальника штаба получали одобрение. Однако идея дать И.Д. Елисееву право принимать решения на месте с последующим докладом командующий флотом отверг.
Нельзя сбрасывать со счетов психологическое и физическое состояние Ф.С. Октябрьского в последнюю неделю обороны Севастополя. Вне всякого сомнения, практика назначения комфлотов командующими оборонительными районами оказалась порочной. И в данном конкретном случае здесь во многом вина самого Ф.С. Октябрьского. Дело в том, что в конце апреля он прибыл в Краснодар на совещание к М.С. Буденному, где присутствовал и нарком ВМФ. Тогда Н.Г. Кузнецов и поддержавший его член Военного совета ЧФ И.И. Азаров предложили перенести командный пункт командующего Черноморским флотом в Туапсе, с назначением командующим СОР одного из флотских военачальников, как это было в Одессе. Но Ф.С. Октябрьский отказался, и даже дал по этому поводу телеграмму Сталину.
Чем руководствовался комфлота, можно только гадать. Нельзя забывать, что тогда шел апрель 1942 г. и все надеялись на скорое освобождение Крыма, а значит, деблокирование Севастополя. Однако все равно надо признать, что как военачальник Ф.С. Октябрьский поступил неправильно, поскольку само положение, когда командующий и его штаб разнесены в пространстве, — порочно.
Не имеет смысла гадать, смог ли Ф.С. Октябрьский спланировать и провести операцию флота по эвакуации Севастопольского оборонительного района, находись он сам в Туапсе, но из осажденной крепости это уж точно было невозможно. Поэтому все произошло так, как и должно было произойти.
К вечеру 30 июня обороняющиеся войска отошли на рубеж мыс Фиолент, Панорама, железнодорожный вокзал. В 19:30 на заседании Военного совета Ф.С. Октябрьский сообщил о разрешении Ставки ВГК оставить Севастополь. По этому поводу приняли решение: в ночь с 1 на 2 июля самолетами и подводными лодками эвакуировать военные советы флота и Приморской армии, а также оставшихся в городе партийных руководителей. Чуть позже эвакуацию распространили на всех старших офицеров, прежде всего командиров и военкомов дивизий и бригад, офицеров их штабов. Вопрос о перевозке всей группировки войск Севастопольского оборонительного района на Кавказ даже не рассматривался, как совершенно нереальный.
Первоначально Ф.С. Октябрьский хотел оставить за себя командующего Приморской армией генерал-майора И.Е. Петрова и начальника береговой обороны флота генерал-майора береговой службы П.А. Моргунова. Однако этому воспротивились члены военных советов: флота — дивизионный комиссар Н.М. Кулаков, Приморской армии — бригадный комиссар М.Г. Кузнецов. Естественно, их поддержали остальные члены совета, поскольку все понимали, что оставшиеся будут обречены. В результате решили оставить того, кого на заседании совета не было, — командира 109-й стрелковой дивизии генерал-майора П.Г. Новикова, а старшим от Черноморского флота — начальника морской конвойной службы штаба СОРа капитана 3-го ранга А.Д. Ильичева.