сырье

для фундамента

нового общества.

Мужчина должен много делать в жизни. Рид был уроженцем Запада, он говорил то, что думал.

Все, что у него было, и себя самого бросил он в Смольный,

диктатуру пролетариата;

СССР -

первая рабочая республика

создана и стоит.

Рид писал, выполнял поручения (повсюду были шпионы), работал, пока не свалился,

заболел тифом и умер в Москве.

Двадцать пять дней в море на пароходе «Аргайл» (Глазго, капитан Томпсон), груженном кожами, соскабливая ржавчину, кроя суриком стальную обшивку, шипящую на солнце, как горячая сковорода, крася трубы с утра до вечера, качка на крупной волне; клопы в койках в вонючем кубрике, к обеду суп из рыбы с гнилой картошкой и заплесневелыми бобами, раздавленные тараканы на обеденном столе, но зато каждый день стакан лимонного сока согласно уставу; потом тошнотный предгрозовой зной и Тринидад в тумане голубой на красноватой воде.

Когда проходили пролив Бока, пошел дождь, и острова, заваленные зеленым папоротником, стали серыми под потоками дождя. Когда они входили на буксире в гавань Порт-оф-Спейн, все были мокры до костей от дождя и пота. Мистер Мак-Грегор, шагавший по палубе в зюйдвестке, с багровым лицом, потерял от жары голос и отдавал приказания злым шипящим шепотом. Потом дождевой занавес поднялся, показалось солнце, и все кругом задымилось. Все были злы не только от жары, а еще и потому, что прошел слух, будто они пойдут в Смоляное озеро за грузом асфальта.

На следующий день ничего не произошло. Когда отдраивали люки, кожи в переднем трюме воняли, одежда и постельные принадлежности, которые они вывешивали сушиться на солнце, палившем немилосердно в промежутках между ливнями, промокали прежде, чем их успевали снести вниз. Когда шел дождь, некуда было деваться; палубный тент все время протекал.

После обеда Джо, отстояв вахту, пошел на берег, хотя это не имело никакого смысла, так как жалованья еще не платили. Джо очутился на скамье под пальмой в каком-то парке близ набережной; он сидел и смотрел на свои ноги. Пошел дождь, и он спрятался под тент перед каким-то баром. В баре были электрические веера; из открытой двери веяло прохладным запахом лимона и виски в ледяных стаканах. Джо мечтал о кружке пива, но у него не было ни гроша. Дождь свисал с краев тента, как бисерный занавес.

Рядом с ним стоял моложавый человек в белом костюме и панаме, по виду американец. Он несколько раз взглядывал на Джо, потом перехватил его взгляд и улыбнулся.

– Вы ам-м-мериканец? – спросил он. Он чуть заикался.

– Да, – сказал Джо.

Наступило молчание. Потом человек протянул руку.

– Добро пожаловать в наш город, – сказал он.

Джо заметил, что он навеселе. Ладонь, которую он пожал, была мягкая. Джо почему-то не понравилось это рукопожатие.

– Вы тут живете? – спросил он.

Тот рассмеялся. У него были голубые глаза и круглое, приветливое лицо с пухлыми губами.

– Что вы… Я тут застрял на несколько дней по дороге в Вест-Индию. Лучше б-б-бы сидел дома, сэкономил бы деньги. Хотел поехать в Европу, да из-з-з-за войны нельзя.

– Да, на моем проклятом корыте тоже только и разговору что о войне.

– Понятия не имею, почему нас завезли в эту дыру. А теперь что-то случилось с пароходом, и мы раньше чем через два дня не тронемся.

– Ваш пароход – «Монтерей»?

– Да. Ужасный пароход, сплошь бабы. Приятно встретиться с парнем – хоть поболтать можно. Тут, как видно, одни негры живут.

– Да, на Тринидаде водятся негры всех мастей.

– Слушайте, этот дождь, кажется, никогда не пройдет. Зайдем выпьем.

Джо поглядел на него недоверчиво.

– Хорошо, – сказал он, – только должен вам сразу сказать, что я платить не могу… Я пустой, а наш проклятый шотландец не дает ни гроша авансом.

– Вы ведь моряк? – спросил человек, когда они подошли к стойке.

– Я служу на пароходе, если это то же самое.

– Что вы будете пить?… Тут есть замечательный пунш Плэнтера. Пробовали когда-нибудь?

– Я пива выпью… Я обычно пью пиво.

Буфетчик был широколицый китаец с сокрушенной улыбкой. Он очень осторожно поставил перед ними стаканы, словно боялся разбить их. Пиво было холодное и вкусное и пенилось в стакане. Джо выпил его залпом.

– Послушайте, вы не слыхали, какой там счет в бейсболе? В последний раз, когда я читал газету, «Сенаторы» имели шансы выиграть кубок.

Человек снял панаму и вытер лоб носовым платком. У него были курчавые черные волосы. Он не отрываясь смотрел на Джо, словно что-то решая. Наконец он сказал:

– Меня зовут… Уо-уо-уо-… Уорнер Джонс.

– На «Аргайле» меня зовут Янк… А в военном флоте звали Слим.[16]

– Вы служили в военном флоте? Мне так и показалось, Слим, что вы больше похожи на военного моряка, чем на торгового.

– Вот как?

Человек, назвавшийся Джонсом, потребовал еще два стакана. Джо забеспокоился. Впрочем, какого черта, на британской территории человека не посмеют арестовать за дезертирство.

– Слушайте, вы, кажется, говорили, что знаете, какой там счет в бейсболе, кто имеет шансы? Должно быть, состязания сейчас в самом разгаре?

– У меня газеты в гостинице… Хотите поглядеть?

– Очень хочу.

Дождь кончился. Когда они вышли из бара, панель была уже суха.

– Знаете, я собираюсь осмотреть остров. Мне говорили, что тут есть дикие обезьяны и всякая всячина. Хотите прокатиться со мной? Мне до смерти надоело шляться одному.

Джо минутку подумал.

– Костюм-то у меня больно…

– Велика важность, тут вам не Пятая авеню. Пошли! – Человек, назвавшийся Джонсом, остановил новенький форд, которым правил молодой китаец. Китаец был в очках и темно-синем костюме и походил на студента; он говорил с английским акцентом. Он сказал, что повезет их по городу, а потом к Голубому озеру. Когда они уже уселись, человек, назвавшийся Джонсом, сказал: «Подождите минутку» – и побежал в бар за бутылкой пунша Плэнтера.

Он все время болтал, покуда они ехали мимо английских бунгало и кирпичных казенных зданий, а потом по шоссе голубым камедным лесом, таким густым и душным, что Джо казалось – где-то наверху непременно должна быть стеклянная крыша. Он говорил, как ему нравятся приключения и путешествия и как бы он хотел быть свободным и плавать по морям и бродяжничать и видеть весь мир и что это, должно быть, замечательно – зависеть только от собственных мускулов и пота, как Джо. Джо сказал: «Вот как». Но человек, назвавшийся Джонсом, не обратил на это внимания и все продолжал говорить и сказал, что вот ему приходится заботиться о матери и какая это большая ответственность и иногда ему кажется, что он сходит с ума, и он был у доктора, а доктор посоветовал ему предпринять путешествие, но на пароходе пища никуда не годится, у него несварение желудка, и там сплошь мамаши с дочками, которых они хотят выдать замуж, и его раздражает, что они за ним бегают. А самое скверное, что ему не с кем поговорить по душам, когда ему одиноко. Он мечтает о друге, о каком-нибудь хорошем, красивом парне, чтобы это был бывалый человек, не какой-нибудь неженка, а такой, что знает жизнь и может оценить прекрасное, – словом, такой вот, как Джо. Мать у него ужасно ревнивая и не любит, когда у него заводятся близкие друзья, и немедленно заболевает либо перестает давать ему деньги, как только узнает, что у него завелись друзья, потому что ей хочется, чтобы он был вечно пришит к ее юбке, но ему это надоело, и теперь он решил делать все, что ему хочется, и, в конце концов, ей вовсе и не нужно знать все, что он делает.

Он беспрерывно угощал Джо сигаретами и предлагая закурить китайцу, который каждый раз отвечал: «Покорно благодарю, сэр, я бросил курить». Они вдвоем прикончили бутылку пунша, и человек, назвавшийся Джонсом, уже стал валиться на Джо, но китаец остановил машину у начала узкой тропинки и сказал: