Косатки со всех сторон замелькали в бушующем море. Все ближе, смелее они подходили к нам. Дельфины замолчали, приготовившись к последней схватке. А может быть, они все еще надеялись на наше могущество, которое они считали беспредельным?

Из иллюминатора хлестнула упругая струя воды, обдав нас с головы до ног.

Костя только мотнул головой, что-то отвечая Пете Самойлову, летящему на "Колымаге", и ребятам, спешащим к нам на катерах.

Нас снова накрыло волной. В мутном зеленом свете через крышу прозрачной кабины я увидел силуэты дельфинов, над ними мелькнула длинная тень косатки.

Трудно сказать, почему медлили косатки. Возможно, Черный Джек считал, что дельфинам все равно не уйти, и вел с ними жестокую игру. Или же он опасался, нет ли у нас про запас какого-нибудь неожиданного оружия. Схватки научили Джека осторожности. Так или иначе промедление врага спасло Тави и Протея.

- Идиоты! - сказал Костя, поворачивая рычажок на панели управления, и скомандовал в гидрофон: - Заходите в санитарный отсек, на корме, сбоку, скорее!

- Кого ты имеешь в виду? - спросил я. - И о каком отсеке ты говоришь?

- Идиоты мы с тобой, - Костя с облегчением вздохнул и улыбнулся. - И ты и я. Забыли, что идем на санитарной машине с кабиной для перевозки больных дельфинов. Они уже там! Прекрасно! - Костя поставил рычажок на панели управления в прежнее положение и посмотрел на экран локатора. Прямо на нас двигалась зеленая, искрящаяся точка. Костя слегка отвернул в сторону. Точка устремилась теперь под углом к "Мустангу": одна из косаток шла на таран. Через несколько мгновений она врежется в борт и пробьет обшивку. Я, как загипнотизированный, смотрел на зеленую точку. Костя повернул катер прямо на атакующую косатку. Я закрыл глаза и впился руками в поручни, ожидая страшного толчка. Катер только сильно вздрогнул. Косатка прошла, лишь слегка задев "Мустанг" по правому борту. В последний момент Костя ухитрился увильнуть от прямого удара.

Атака следовала за атакой. Черный Джек, наконец, понял, что "Мустанг" не может постоять за себя.

Все время нас дружески подбадривали ребята, идущие на выручку, хотя они находились еще очень далеко, потому что косатки не дали нам повернуть к острову, и мы уходили от него на предельной скорости, возможной при таком ветре и волнах. Все надежды мы с Костей возлагали на Петю и Ки, летевших на "Колымаге". Они уже несколько раз пронеслись где-то над нами и, как радостно сообщил Петя Самойлов, высыпали "прямо нам на голову" два контейнера ампул с усыпляющим ядом. И промазали, что было не мудрено при таком ветре и значительной высоте, на которой шла "Колымага". Ниже опуститься они не могли без риска рухнуть в бушующий океан.

Я предложил Косте прорваться из окружения и идти навстречу спасателям. Костя покачал головой.

- На повороте мы потеряем скорость, и тогда...

Действительно, все наше спасение теперь было в скорости. Косатки вряд ли могли протаранить "Мустанг", не имея преимущества в скорости.

Время от времени корпус нашего катера вздрагивал: то одна, то другая косатка выжимала все, что могла, и ударяла носом в корму. С борта зайти им уже не хватало сил.

- Выдохлись, - сказал Костя, не спуская глаз с залитого водой стекла.

Волны стали выше, а склоны их более пологими. С пенистой вершины "Мустанг" прыгал теперь еще дальше. От ударов о воду гудело в голове, сиденье податливо уходило вниз, и поэтому экран эхолокатора, за которым я следил, взлетал вверх. Я боялся за жизнь Тави и Протея: хотя стены отсека покрывал толстый слой губчатого пластика, к тому же там поддерживался необходимый уровень воды, все же кабина рассчитывалась на перевозку в ней дельфинов не на такой скорости.

На экране видеофона появилось лицо Лагранжа. Он улыбался несколько виновато и беззвучно шевелил губами. Наконец, поняв, что мы его не слышим, он сделал движение руками, показывая, что надо медленно разворачиваться вправо. "Мустанг" сорвался с гребня волны, шлепнулся так, что у меня потемнело в глазах, и экран погас.

Хотя "Мустанг" и был рассчитан на всякие передряги, наверное, сказалась старость, а может быть, его давно подтачивали какие-то кибернетические болезни, и вот отказали его речь и зрение.

- Опять нас учат, - печально сказал Костя. - Советуют развернуться вправо и получить пару ударов в бок.

От сумасшедшей тряски и ударов вышла из строя и наша радиостанция. Правда, не совсем - некоторое время еще работал приемник, но с перебоями.

Петя Самойлов и Ки опять где-то пролетели над нами и высыпали очередную дозу снотворного. Чтобы нас подбодрить, кто-то на одном из катеров рассказывал, как в прошлом году он сам очутился чуть ли не в худшем положении во время экспедиции в Антарктику. Приемник все время делал паузы, и мы так и не узнали, что же случилось с этим парнем в Антарктике. Несколько раз прорывался голос Лагранжа. Из обрывков его фраз можно было понять, что впереди нас ждет какая-то новая опасность.

- Наверное, он имеет в виду рифы, - сказал Костя. - Только я учел эти самые "Черепашьи камни", они остались северо-западнее, не то бы мы давно уже налетели на них. Мне, по правде говоря, не хочется иметь сейчас дело с рифами.

Костя, сосредоточенно молчавший последние несколько минут, неожиданно разговорился. Молчаливое напряжение, чувство ответственности давили его, ему надо было как-то подбодрить себя, перейти на другой ритм, и он стал говорить, говорить без умолку.

- Держись! Хорошо! Молодец старый конь! (Это в адрес "Мустанга".) Но, но, веселей поднимайся в гору. Они совсем отстали. Сейчас положу право на борт! Нет, еще рановато. Крайний слеза так и ждет, чтобы броситься в атаку. Только попробуй...

Великий Кальмар и вся нечисть глубин! - неожиданно выругался Костя. Кто это выключил гидрофон? Неужели я сам? То-то, чувствую, чего-то не хватает. Как там Протей? Протей! Жив, дружище?

В тот же миг Протей ответил:

- Впереди "твердая смерть"!

Мы поднялись на гребень, и через экран локатора протянулась сверкающая полоса и тут же погасла: мы скатывались в "долину".

Лот показывал тридцать метров.

Как далекий гром рокотал прибой.

Костя посмотрел на меня. В глазах его мелькнула растерянность. То же самое он, наверное, увидел и в моем взгляде, и к нему вернулась прежняя сосредоточенность. Суставы его пальцев, сжимающие штурвальное колесо, побелели. Он не изменил курса, а вел "Мустанг" прямо на рифы. Я протянул руки, чтобы повернуть колесо.

- Оставь... Только так. Единственный выход!.. Пройдем на гребне...

Костя стал сбавлять обороты двигателей. И скоро я заметил, что мы держимся на гребне водяной гряды, летевшей к рифам. Волна мелководья стала расти, катер высоко задрал нос, мы уже не видели бушующей пены на рифе, только грохот сотрясал весь "Мустанг" и все наши внутренности.

Заскрежетало по днищу. Катер развернулся лагом, то есть боком к волне, затем его стало вращать вдоль продольной оси, ударился прозрачным куполом о скалу, и наступила тишина.

После скачки и судорожных прыжков "Мустанг" будто переминался с ноги на ногу. Я открыл глаза, стараясь понять, что произошло.

Низко, над прозрачным куполом кабины пролетали синеватые клочья туч. Ухали и шипели волны, омывая мою гудящую голову, и бежали по лицу, шее, стекая за воротник рубашки.

- Наконец-то ожил, - услышал я знакомый голос.

Повернув голову, я увидел Костю с термосом в руке. Тоненькая струйка стекала из блестящего изогнутого носика термоса мне на голову. Ледяная вода приятно обжигала кожу.

- Вот и все, - Костя заглянул в термос и бросил его в сторону.

- Что все? - спросил я чужим голосом. - Вода кончилась?

- И вода, и ты, наконец, открыл глаза. Ох, и повозился я с тобой. Сидишь, блаженно улыбаешься и мычишь, как глухонемая сирена. Должен признаться, что ты дьявольски напугал меня. Почище Джека. Почему ты не пристегнулся ремнем?

- Сам-то пристегнулся?

- Я - другое дело. У меня есть опыт кораблекрушений.