Правда, оставалась еще каютка самой Найлы, но Блейд при случае пошарил и там. Два больших сундука с невероятным количеством воздушных одежд, батарея флаконов с духами, лютня, бумажные свитки с затейливыми калитанскими буквицами, маленький кинжал, украшения... Пожалуй, и все. Золото, серебро, бронза, сталь, стекло, дерево... Ничего похожего на пластмассу, никакой электроники или оружия, более сложного, чем меч, копье, лук. Сомнения, однако, мучили Блейда.
На вторую ночь, когда он, чисто вымытый, побритый и даже умащенный чем-то ароматным из богатой косметической коллекции Ниласта, начал разминаться на палубе под светом двух лун - зеленовато-серебристого Баста и бледно-золотого Крома, Найла, понаблюдав за ним, внезапно заявила:
- Не очень-то ты похож на хайрита. Слышала я, что все они светлые или с волосами цвета красной меди. А ты - почти черный!
Перед лицом такого неоспоримого факта Блейд замер с раскрытым ртом; Найла оказалась более осведомленной в этнографии, чем ему мнилось. Потом он рассмеялся:
- Ты права, малышка! И тем не менее, я - хайрит... Правда, не совсем чистокровный. Я - Эльс Перерубивший Рукоять из Дома Карот, клянусь в том всеми Семью Священными Ветрами! - Он шагнул к лесенке, что вела на ют, и поднял лежавший на ступеньке фран. - Знаешь, что это такое?
- Копье... - нерешительно сказала Найла.
- Копье! - фыркнул Блейд. - Это - оружие хайритов, и только хайрит может владеть им. Гляди!
Он сделал стремительный выпад, нанес рубящий удар, потом, перехватив рукоять за середину, крутанул оружие в воздухе сверкающим смертоносным кольцом, перебросил в другую руку, выстрелил на всю длину и завертел над головой - так, что стальное лезвие со свистом проносилось то у основания грота, то у фок-мачты. Найла, присев на нижнюю ступеньку трапа, с опасливым восхищением следила за этим сражением с тенью, изящным и быстрым танцем отливавшего серебром клинка, направляемого рукой мастера.
Блейд замер а защитной стойке, сжимая рукоять широко разведенными и поднятыми над головой руками.
- Наверно, ты великий воин, Эльс, - вздохнула Найла, почему-то пригорюнившись; сейчас это была женщина-которойтридцать.
Блейд, поощренный этим замечанием, гордо выпрямился.
- Ну, такие штуки умеет делать каждый хайрит, - небрежно заметил он. - А сейчас я покажу тебе кое-что еще.
Он потянул из ножен, лежавших на ступеньках рядом с Найлой, свой длинный меч. Теперь в левой его руке был фран, в правой - четырехфутовый клинок, наследство Рахи, тот самый, которым он сразил Ольмера из Дома Осе. Блейд огляделся - места между грот-мачтой и фоком было маловато для таких упражнений, тем более, что все пространство у правого борта занимал флаер. Он птицей взлетел на ют и встал там словно на сцене, широко раскинув руки с клинками. Найла, выскочившая на середину палубы, чтобы лучше видеть, восхищенно захлопала в ладоши.
Блейд приступил к серии более сложных приемов, одновременно манипулируя франом и мечом. Блестящие клинки то скрещивались перед его грудью, то в широком быстром размахе уходили в стороны, вперед, назад; казалось, два стальных кольца окружают воина. Так хайриты не умели; все, что сейчас показывал Блейд, было его собственным изобретением. Меч и фран обеспечивали двухслойную оборону и атаку; более короткий клинок имел зону поражения около двух ярдов, фран пронзил бы шею или разрубил череп врага на расстоянии трех. В надежных доспехах, со шлемом на голове, он мог уложить с полсотни воинов - прежде, чем кто-нибудь дотянется до него длинным копьем.
Сейчас, словно демонстрирующий свое искусство гладиатор, он делал выпад за выпадом, наслаждаясь собственной мощью и ловкостью. Сила, накопленная за последние дни, бурлила в нем, ища выхода, и странник пытался физической нагрузкой утихомирить беса сладострастия. Но бес был силен!
Наконец он бросил клинки на палубу и вытер испарину со лба. Даже ночью и даже под свежим ветром ощущалась жара; правда, тридцать-тридцать пять градусов на экваторе Айдена можно было считать прохладой.
Найла опять захлопала в ладоши, и Блейд посмотрел вниз, на девушку. Ее стройную фигурку заливал свет двух лун, скудное прозрачное одеяние казалось едва заметной дымкой, придававшей еще больше соблазна нагому телу. Минуя трап, он спрыгнул со своей импровизированной сцены и, подхватив Найлу на руки, подбросил вверх. Поймав, он прижал к груди свой нежный груз и спрятал разгоряченное лицо меж маленьких грудей. Девушка замерла в его объятиях, крепко обхватив руками могучую шею, потом тихо, речитативом, пропела:
Он проносится мимо - блестящий осколок стекла,
Словно в запертой двери,
он пойман в своей же гордыне,
Тонкий солнечный луч не слепит его лат,
И у пояса спит его верный булат,
Но мне хочется верить
удача его не покинет.
Он исчезнет вдали - я не стану смотреть ему вслед,
В череде расставаний и встреч
мы забудем друг друга,
Пусть в мошне моей пусто и лат на мне нет,
Я шатаюсь под грузом дурных своих бед,
Но в стоге, вложив в ножны меч,
он пожмет мою руку.
Не всегда, однако, их отношения складывались столь идиллически. На третью ночь, после которой наступило утро с целованием заветной щелки, Найла затеяла генеральную уборку судна. Она заботилась о "Катрейе" с трепетной нежностью, иногда вызывавшей у Блейда приступы ревности. Еще при первом осмотре корабля его поразил порядок, царивший на палубе и в каютах; его поддерживали маленькие руки Найлы. И работы ей хватало!
Теперь экипаж каравеллы пополнился сильным мужчиной, на которого Найла решила возложить мытье палубы. Блейд, оглядевшись по сторонам, заявил.
- Тут чисто!
- Возможно. Но чтобы завтра было так же чисто, сегодня надо вымыть все, - Найла неопределенно повела рукой, и странник, прикинув площадь палубы, количество изысканных резных рельефов - которые, видимо, следовало протирать с особым тщанием, длину бортового ограждения и число цветных стеклышек в круглом оконце, ужаснулся. Маленькая "Катрейя" вдруг показалась ему огромной. Он задрал голову, оценивая высоту мачт. "Неужели и их тоже?" - мелькнула паническая мысль.