Девушка, что являлась ко мне во сне в образе Ханы, та самая скрипачка на сцене, больше не падала. Теперь её лицо озаряла яркая, блаженная улыбка.

***

В школе упорно готовятся к предстоящему выпускному: учителя и выпускники готовят речь, изучают танцы, учат песни. Репетиции проходят долго и мучительно, хотя мне и удается сбежать раньше, ведь моя роль там достаточно мизерная – забрать свой аттестат. На большее я не готов согласиться, да и не желаю. Школа играла в моей жизни незначительную роль со смерти родителей, потому выпускной вечер для меня, в особенности, ничего почти не значит. Я и не намеревался там оставаться. Заберу свой аттестат и вернусь домой. Тетя этому не рада, так как считает, что я должен там присутствовать до конца, ведь это бывает раз в жизни, но я не вижу смысла в том, что не доставит мне удовольствия. Поэтому ей остается лишь обреченно вздыхать.

С Тейтом отношения восстановились: теперь они носят характер двухлетней давности. Мы видимся, когда позволяют обстоятельства. Не часто, ибо он, в отличие от меня, упорно готовится к экзаменам и выпускному вечеру. У него большие планы на будущее, и я его в этом поддерживаю. А он поддерживает мой выбор.

-Но все-таки, почему такое простое имя?- поинтересовался Тейт, говоря о коте. Снежок тем временем мирно посапывал на моей кровати, устроившись подле моего друга.- Ты всегда любил всякие заковыристые имена.

-Я решал этот вопрос не один,- пожал плечами я, листая нотную тетрадь в поисках нужного произведения для следующего занятия с Лин. Девочка должна была явиться ко мне завтра после полудня.

-Я удивлен твоим переменам и, конечно же, несказанно рад,- он почесал Снежка за ухом.- И у тебя уже, кажется, есть фанат.

Я недоуменно посмотрел на Тейта, довольно ухмыляющегося и таинственно взиравшего на меня.

-О ком ты?

-О Хане,- бесцеремонно ответил Тейт. Я еще больше изумился. Сыграл перед ней я один раз, и неужели за этот раз она успела полюбить мою игру? – Она зачастую упоминает в нашем разговоре о твоей игре, расхваливая её.

Наверное, я выглядел в этот момент крайне глупо, так как Тейта пробило на смех. Я почувствовал как по телу разливается приятное тепло, как шею заливает жар. Я понимаю, что краснею и от этого мне становится неловко. Я так горд за свою игру? Или это только потому, что Хане так она нравится?

-Знаю, тебе сложно в это поверить посте того, что пришлось пережить тебе четыре года назад,- уже спокойно и серьезно произнес он, понимая, насколько тяжелы для меня эти воспоминания.- Но ты лучше, чем ты думаешь. Не недооценивай себя.

-Но и похвалить я себя не могу,- сухо бросил я, возвращая взор к нотной тетради и принимая отчаянные попытки вернуть себе ясность ума.

-Если ты говоришь о сцене, то в этом нет твоей вины.

Я печально ухмыльнулся.

-Может в этом и нет. Но зато есть в другом: я долгое время позволял страху медленно поедать себя, не предпринимая никаких усилий, чтобы противостоять ему. Какой смысл от моей игры, если никто, кроме меня, не может её услышать,- я немного помолчал, затем добавил:- Потому я принял для себя решение, что пора кончать с этим и пробить брешь в стене, построенной на собственных страхах.

Я не смотрел на Тейта, но знал: он улыбается. Он давно ждал того дня, когда я осознаю всю важность своей игры и приму столь нелегкое, но многозначащее для меня решение.

Глава 10

Всю неделю льет дождь. Май совсем нерадостно встречает нас. По вечерам только разве что, бывает, проглянут сквозь блеклые тучи лучи заходящего солнца. Воздух после дождя полон свежести и влаги; капли дождя, лужицы поблескивают от солнечных лучей, а дети с соседних дворов выбегают на улицу, дабы пробежаться по влажной траве.

Я открываю окно и впускаю свежий воздух в свою обитель. Слабый ветерок развевает занавески, переворачивает страницы книги, которую я читал минуту назад. Я смотрю из своего окна на алеющий закат, и мои мысли вместе с солнцем уносятся куда-то за горизонт; они где-то далеко, за пределами этого привычного мира.

До моих ушей доносится скрипичная игра – я догадываюсь, кто является исполнителем. На днях я дал задание для Лин выучить 7-й каприс Паганини. Сегодня днём, когда я сидел в беседке и наблюдал за дождем, из открытых окон её дома лилась эта же мелодия. Три часа упорной игры, да еще и теперь она взялась упражняться. Я чувствовал гордость за эту девочку, но в то же время я переживал, как бы это плохо не сказалось на её пальцах и шее. Однако, вспоминая себя в её возрасте, я, играя, не сильно за себя переживал. Я был одержим музыкой, совсем не думая о последствиях. Благо, я вырос полностью здоровым.

За такое непродолжительное время она стала мне очень близким человеком. Лин любила засиживаться у меня допоздна, разговаривая со мной о всяких мелочах, о музыке, делясь мечтами и различными историями. Тетя Агата полюбила её и сама с упоением слушала истории девочки. Бывало, Эвелин могла устроить концерт для нас двоих, после которого мы ей аплодировали и хвалили её за старания, а иногда я садился за фортепиано, что стоял в комнате родителей, и аккомпанировал ей. Восторг, отражавшийся на её лице, благодарность и счастье будоражили мою душу. Я понимал, что плоды моего труда не напрасны, как и её. Она очень талантливая и способная девочка, уверенно шагающая вперед и делающая все возможное для достижения своих целей.

Я опираюсь на подоконник и продолжаю вслушиваться в порывистые и смелые звуки скрипки, прокручивая перед мысленным взором события, произошедшие со мной за последние два месяца. Столько всего произошло за такой короткий срок, сколько не могло произойти за два года. Теперь даже мысли о том, что такая жизнь прервется, вызывают у меня трепет.

Я потерял что-то важное в своей жизни, из меня выдернули огромную частицу меня самого – безжалостно, жестоко. Но взамен я приобрел совсем иное, тоже не менее важное. Да, это не родители – самые близкие для меня люди. Но они тоже имеют право называться немаловажными и многозначащими людьми. Они тоже семья.

Неожиданно в моей голове возникли мысли об одиноком граммофоне, покрытом слоем пыли, печально томившемся в ожидании и уповавшем на возвращение в мою комнату. Мною овладело сильное желание забрать его из этого запыленного и усеянного паутиной места. Я решительными шагами вышел в коридор, устланный красным ковром, и по ступенькам в самом конце коридора поднялся на чердак.

***

Сегодня снова идет дождь. Я стою с зонтиком в руках в холле здания, где на втором этаже располагается библиотека. Там я и просидел последние два часа, тщательно выбирая книгу, которую я хочу прочесть. Я выбрал две книги – «Анна Каренина» Льва Толстого и «Герой нашего времени» Михаила Лермонтова. Последнюю мне доводилось читать не раз, но она настолько пришлась мне по нраву, что я мог перечитывать её по нескольку раз, притом не теряя ни капли интереса.

Поправив висевший на плечах рюкзак, я вышел навстречу холодному дождю. В наушниках звучали аккорды «Лунной сонаты» Бетховена, так покорившей мое сердце. Спокойная и плавная мелодия раздается в моей голове, позволяя привести мысли в порядок, ощутить гармонию в самом себе. Я люблю наигрывать её, сидя у фортепиано в комнате родителей. С ней у меня ассоциируется Хана, её образ, пленительный и несравненный.