- Побирушек на подворье не пускать, руки мыть, на улице рты заматывать тканью. Кто заболеет, похороню за кладбищенской оградой без отпевания,- пригрозил я команде. А специальными мероприятиями по недопущению заразы занялась Асия. У неё не забалуешь! Под её же руку были отданы люди на обслуге дома и конюшни и набралось их за десяток. В первые же дни была набрана охрана в основном из старых служилых и инвалидов и теперь в усадьбу просто так было не попасть. К работе они приступили через неделю, пока не была сшита униформа, понятное дело адаптированная под местные реалии. Мне совсем не хотелось, чтобы люди носили чумных блох с улицы – были предусмотрены и раздевалки. В одном из крыльев поместья бригада плотников спешно колотила прообраз душевых кабин. В другом крыле трудилась другая бригада – на этот раз портных. Вот эта команда выпила из меня крови больше других и были причины.

Сама одежда этого времени была, мягко говоря, замысловатой и удивительно пестрой. Близость к Западу наложила своеобразный отпечаток на гардеробы местных жителей, а еще более – на жительниц, создавая иной раз эклектичные творения. Весь мой отряд после перехода начал испытывать затруднения в силу отсутствия нужной, гражданской формы одежды. Теперь со всех снимались мерки, запрашивались вкусы и я был в растерянности, имея отдаленное представление как о верхней, так и нижней одежде. Что тут говорить про обувь? Пришлось давать срочный заказ сапожникам. А одежда для Асии? Ждан договорился с женой нашего управляющего поместьем и проблема потихоньку рассосалась. А что ей не рассосаться, если деньги у нас были. Я еще и не подступался к своему НЗ из ювелирного золота моего времени.

Наш расстрига терпеливо оформлял имущественные права, заключал договоры, запрашивал деньги у нашего казначея – Артемки, заводил нужные связи, делал нужные подношения – всё, как у нас. Через пару дней он уже свел дружбу с подъячим самого наместника. После сеанса дружбы подъячего унесли домой половые, а отец Федор мужественно пришел на своих двоих. Вечером он жаловался на полный беспорядок в церковных делах псковской епархии:

- Попы церковного устава не знают, паству окормляют без книг богослужебных, употребляют латинское миро, вдовые иереи женятся во второй раз и продолжают священствовать – грешно, зело грешно. А миряне вмешиваются в дела духовные – негоже так-то.

Неожиданно прискакавший десятник потребовал, чтобы я явился на светлые очи князя.

Вздохнув, я крикнул Ждана, оделся по чину, загрузился в коляску и двинул в Псковской Кром. Ездить верхом мне было еще тяжело, пришлось завести свой выезд. Стража несла службу бдительно – останавливали в двух местах. Поднявшись по ступенькам в сопровождении оруженосца, придерживая на бедре легкую шпагу, я вошел в старинное сводчатое помещение, одним своим видом вызывавшим уважение. За столом совершенно по-европейски сидел в полукресле князь – наместник. У окна притулился священнник, а сбоку восседал кто-то из военных, вероятней всего воевода. Я поздоровался, соблюдая все тонкости нужного протокола. После наложения на себя крестного знамения по православному чину выражение лица попа смягчилось, а уж когда я подошел за благословением – он и вовсе повеселел. Сесть мне не предлагали, обозначив официальность приема.

- Кто таков? Из чьих людей?

- Олег, сын Михайлов, прозвищем Дискрет. Малым дитем угнан в полон с засечной полосы. Продан в Дженоа, попал в Швейцарию, где воспитывался в воинской семье под местечком Гармиш-Партенкирхен. Учился в Милане огненному бою и выделке зелья.

Вояки заинтересованно переглянулись.

- Воевал на Корсике и Сицилии в черной пехоте. Дослужился до капитана бандерии. Командовал батареей бомбард в Монферрате. По кондотте прибыл на службу в Великий Новгород, но не сошлись в цене. Будучи отравлен недругами, нахожусь на излечении.

- Хорошо говоришь и почти понятно,- похвалил меня князь.- А почему православный?

- В разных кантонах разная вера. У нас был поп. И потом католические иерархи совсем от господа отошли, собачатся, как нищие на паперти.

Поп поморщился, а князь с воеводой заржали, ухватившись за животы.

- Истинно по-солдатски. Так их, еретиков. Надолго ли к нам?

- Навсегда. Хочу науку оружейников гишпанских и немецких превзнесть в отечество свое. Да и иные умения имеются.

- Значит, не убоялся моровой язвы? Молодец. Оружейники нам нужны. Подвыбила болесть умельцев. Отравителей покарал ли?

- Так точно, милорд.

- Я всего князь.

- По европейски – герцог. Значит милорд.

- Лечись. Есть ли просьбы какие?

- Выкупил я в Смоленске княжну черкесскую. Надо бы её окрестить, а крестными родителями слуг своих не вижу – невместно.

- Отец Филипп, поможем хорошему человеку?

- Как же. Богоугоден, хотя и горделив. Будут у княжны достойные родители, сам прослежу. Грамотен ли?

- Говорю на трех языках, пишу на двух.

- Толково. Жди на подворье вестника.

Нас перебил князь:

- Теперь потолкуем о забавах огненных. Что ты там говорил о бомбардах?

После встречи князь-наместник вопросил своих ближников:

- Что скажешь, Любята?

- Воин это. На щеке след от рыцарского копья. На руках мозоли от секиры. Шпажка только для виду. На сапогах вмятины от тяжелых шпор, что в кованой коннице используют. Смел, решителен, привык повелевать людьми. Делу огненному горазд, эдакие секреты вывалил.

- А ты, отец Филипп?

- Непрост. Тянет на баронета, не менее. Робости перед родовитыми не имеет – значит старая привычка. Вежеству обучен сызмальства, хорошо грамотен – большая редкость для Неметчины. Их барончики в замках вместе со свиньями растут. Богат. Имеет коня персицкой породы немалой ценности. При нем и оруженосец и паж, как у дворян .Откупил домину брата зятя посадника, что от язвы сгинул . Правда сейчас и цены упали. Непонятно, откуда пришел. Подозрительно сие. В делах заморских сведущ, не чурается торговлишки.

- Вот и мне он непонятен. Редкий гость. У нас свои своих за полушку продают. Вон боярин Твердила ливонцам врата городские открыл!

- Так когда это было?

- А в нынешнем году, когда земли наши стали разорять и мы помощи запросили, что ответил Новагород? « Мы с Литвой не в войне». А как барыши делить, они тут как тут.

А этот за Русь радеет, старается. Ты, отец Филипп, пристрой своих людишек для догляду.

- Есть на дворище его парочка моих. И духовника можно своего предложить, а то у него Федька, сын Нефедов – расстрига и пьяница. Бают, самого Горюна перепил.

- Нашего Горюна? От молодец, прости господи.

- И капитан этот испросил подыскать ему икон древних в крестовую палату . Пока дом в запустении стоял, тати с икон оклады поснимали, да лики святые попортили.

- Действуй. А ты, Любята в оружном деле Олегу Михайловичу пособи. Негоже такое тяжкое дело в одиночку подымать. Поставим шесть бомбард на стены, что палят на двести локтей, ей-ей боярство тебе пожалую. А уж если ошибется в обычае каком, не важно. Важно, что крест на груди наш. Верно, отец Филипп?

- Истинно так.

Мы возвращались к себе. С физиономии Ждана сползало дурацкое выражение, завещанное подчиненным Петром Великим. Да, Жданы у меня красавцы - хитры, проворны и отважны. В беседе с князем я избегал обобщений о московских делах, упирая на заморские. Да и смысла не было, ведь скоро князя отзовут и на его место придет молоденький князь Углицкий –сын Дмитрия Донского, с которым я познакомился в первом походе. И окружение наместника тоже сменится, воевода у Константина Дмитриевича был другой- вот только имя запамятовал. Значит вынюхивают и зондируют, как же без этого? Что перевесит? Интерес к перевооружению города или интерес к моим доходам?

Подъехали к подворью. Забегала дворня, залаяли сторожевые псы. Я усмехнулся – вживаюсь в роль всерьёз. Одних конюхов три штуки. А истопники, дворники, горничные для Асии, немалая поварня. Всем кагалом правил старый управляющий – суровый и церемонный, имевший шестерых детей и на удивление молоденькую женку, упорно сопротивляющийся немецким новациям в доме. Немецкая слобода в Пскове была и даже свое кладбище и костел. Оттуда уже приходил пастор для наведения мостов, большой любитель рейнского.